В передовых рядах прочно застряли репортеры, поднаторевшие на фуршетных приемах. Вечно пьяно-веселый здоровяк Гугарев из еженедельника «Рыночный зуд» запивал водку в фужере пивом из банки баварского и разглагольствовал, брызгая изо рта не разжеванным бутербродом с икрой, о кризисе цен на голландский сыр.

Хутукуров же, оттертый потными спинами на задний план, напрасно пытался вырвать из фуршетного корыта хотя бы банан или не съеденную маслину. Его опередили. И ему, как опоздавшему, оставались остатки минералки в бутылках и грибной соус, размазанный в судке. С таким положением вещей он не мог согласиться и направился в павильон на ловлю рекламы. Но все более или менее порядочные стенды, на которых красовалось пиво в банках или блоки сигарет, уже были облеплены, как мухами, господами журналистами. На ликеро-водочном стенде монументально возвышалась фигура вновь опередившего всех Гугарева. Приставив диктофон ко рту фирмача, свободной рукой сжимая банку с пивом, он кивал одобрительно собеседнику. Там, куда ступнул Гугарев, порядочному журналисту, коим себя считал Хутукуров, делать уже было нечего. И здесь его опередили.

– Не мой день, – бурчал обиженный на весь мир не опохмеленный Хутукуров.

Он решил отправиться в Сокольники на презентацию выставки женских духов, хотя наверняка там уже всю приличную водку с колбасой оприходывали. А может быть, плюнуть на все и направиться в пивной бар «Жигули»? Душа горела и плавилась от желания опохмелиться.

По пути к выходу Хутукуров обратил внимание на стенд, не засиженный рекламщиками. На витрине благоухали разными соцветиями цветы. Среди россыпей роз, гвоздик, флоксов, гладиолусов ему улыбался подтянутый молодой человек в модном пестром костюме.

– Заходите к нам, – пригласил он Хутукурова. – У нас нет пива, у нас цветы, – сказал фирмач, как бы извиняясь, и пояснил на внятном русском языке с легким акцентом: – В Голландии у нас на столе всегда цветы, как у вас хлеб и водка. Цветы для нас большой смысл.

Для Хутукурова цветы не имели никакого смысла. Трава – она и есть трава… Но в данный момент, глядя на затейливо оформленные букеты, не мог сдержать своего восхищения. Глаза разбегались от разлива невиданных цветов.

– У вас в России больше любят водку, чем цветы, – грустно сказал фирмач. – Вон на том стенде бесплатно водку разливают, так там столько посетителей. А ко мне никого нет…

– А вы раздавайте букеты бесплатно, к вам народ повалит, у нас задарма все любят, – ответил Хутукуров, – в том числе и цветы. – Он нетерпеливо вытянул шею в сторону водочного стенда.

– Пожалуйста, разрешите вам подарить самый лучший букет из нашей коллекции, как первому посетителю выставки, – сказал фирмач.

Он изящным движением подхватил из корзины огромный переливающийся ароматом и мозаикой цветов букет из разных сортов, от оранжевых гвоздик до голубых роз, прикрепил в середине свою визитку и протянул все это Хутукурову.

– Это букет моей конструкции, сам выращивал, такие у вас не растут. А сорт этих голубых роз вывел еще мой дед, основатель фирмы… У нас ведь потомственные цветоводы в фирме, – говорил ему голландский цветочник.

Жора буркнул что-то про себя, поморщился, но вынужден был взять, чтобы не обидеть иностранного гостя.

Букет оказался настолько увесистым, что закачал его на месте.

«Зачем мне эта трава, что я, корова, что ли?» – подумал он. Но, кивнув благодарственно головой фирмачу, зашагал к выходу.

Теперь с подобной ношей не протолкнешься ни к одному порядочному стенду. Выбросить бы их, да некуда. Он грустно посмотрел еще раз туда, где плескалась водка, клубилась говорливая толпа и, кажется, доносился знакомый хохот Гугарева. Грустно потерся о букет носом, который чесался с утра. Зря чесался, сегодня был не его день. Букет все же жалко было выбрасывать. И он потащил его с собой.

В метро Жора ощутил на себе пристальные взгляды женщин. Молодые и пожилые не сводили с цветов глаз. От такого внимания нежного пола к своей персоне ему стало не по себе. Он и в молодости особым успехом не пользовался у женщин, на него особого внимания не обращали. А сейчас… Он даже прикрылся букетом от откровенных улыбок, в которых было столько восхищения, словно адресовались они не Жоре, а зарубежной кинозвезде. Он тряхнул букетом, и взгляды бисером рассыпались вслед за ним.

«Прямо как коровы на клевер реагируют», – подумал про себя не опохмеленный репортер…

Оставив своего лощеного спутника, к Жоре подошла юная блондинка и, сияя жемчужной улыбкой, попросила разрешения «нюхнуть» цветочек.

– Ой, какая прелесть, – растаяла она. – Никогда таких не видела.

Девушка наклонилась к букету так близко, что у Хутукурова закружилась голова от волнительного прилива, исходящего от аромата ее шелковистых волос.

Он сразу же опьянел, словно выпил три рюмки водки, не закусывая.

– Цветы из Голландии, – важно ответил он. – Такие здеся не растут.

Он победоносно оглядел всех женщин в вагоне.

– Какая прелесть, за валюту купили? Много заплатили? – Блондинка почти влюблено смотрела на него.

Между ними ревниво встал лощеный спутник и затряс бумажником, требуя незамедлительно продать букет по биржевому курсу доллара.

– Нет, не продается, – важничал Хутукуров, сам себя не узнавая. Женские взоры затуманили сладостной пеленой его разум. Ему показалось, что он стал выше ростом, моложе лет на двадцать и похож на Ван Дама…

Он гордо шел по улице. Женщины оборачивались вслед с восхищением, соблюдая равнение на букет. Только махни гвоздичкой – и любая побежит вприпрыжку следом. Хутукуров заважничал, как египетский фараон, и делал вид, что женщин вовсе не замечает.

На свой одиннадцатый этаж он взлетел на крыльях букета, опередив лифт. Дверь открыла жена Клавдия, в старом халате, с растрепанными волосами и красными от стирки руками. На лице ее застыл кухонный угар, гнилая картошка и кислые щи. С губ уже готов был сорваться упрек по поводу не прибитых полочек в ванной и не купленного подсолнечного масла. Но, увидев цветы – обмякла, лицо ее осветилось счастливой улыбкой.

– Ой, какая прелесть, – простонала она и бессильно прислонилась к стене. – В честь чего?

– Да просто так, хорошая погода, скоро Новый год, вот и подарил, – невозмутимо ответил Жора, вручая ей букет.

– Ничего подобного я не видела. – Она нежно обняла букет и стала с ним носиться по квартире, как с плачущим младенцем, ища достойную вазу.

Когда восторги улеглись, неожиданно строго спросила:

– А за какие деньги купил, ведь аванс у вас через неделю, а гонорары, как ты сказал, вам уже полгода не платят. Неужели со сберкнижки взял, ведь я просила не трогать эти деньги, мы же на стиралку откладываем. Мне стирать руками приходится твое грязное белье, долг за простоквашу соседке уже вторую неделю не могу вернуть. Откуда деньги взял, признавайся!

– Да мне их подарили на фирме голландской…

– Тебе там только водку да пиво дарят. Не морочь мне голову. То гвоздички от тебя на день рождения не дождешься, а то целый букет приволок, в честь хорошей погоды. У тебя что, другая баба завелась, что ты мне мозги пудришь для отвода глаз? – Лицо Клавдии вновь покрылось кухонным угаром, от ее слов несло прокисшими щами, подгоревшей кашей, нестираным бельем и очередями в гастрономе.

Хутукуров вспомнил красавицу с жемчужной улыбкой, которая была так близко от него, томные взгляды встречных дам, и весь этот сказочный миг закоптился серым дымом будней, валившим, как из выхлопной трубы, изо рта жены.

Он понял, что завтра придется ехать к ее подруге, продавщице Маше, которая обещала продать мешок сахара подешевле рыночных цен, потом раскошеливаться на такси либо переть на своем горбу мешок в метро, расталкивая там дам. Как далеко это от букета цветов…

– Обещал колбасу привезти с завода. Что это, треп? Вместо этого на цветы потратился…