Под давлением серьёзно настроенного народа, заполнившего зал, депутаты единогласно проголосовали за Васин законопроект. Правда, им пришлось для этого просидеть взаперти практически сутки.

Но революция, случившаяся в отдельно взятом Великоволжске, была обречена. Опьянённые вновь обретённой свободой депутаты Городской Думы в полном составе и под покровом тайны собралась на экстренное заседание. Васю, конечно, не пригласили. Первым делом отменили принятый под давлением обстоятельств Васин закон. Вторым — сняли с депутата Сухова В. И. депутатскую неприкосновенность. Арестовывать Васю поехал Георгий Петрович Жарский, занимавший тогда пост заместителя начальника Великоволжского УВД.

Инкриминировали Васе «насильственный захват государственного учреждения», а также «насильственное склонение народных депутатов к принятию неправомочного решения». Тот факт, что избранников склонял к решению сам народ, судом к рассмотрению принят не был. Правда, и судебные санкции распространились исключительно на Васю. Ему дали год колонии общего режима.

За этот год он прошёл свои первые тюремные университеты и потерял жену. Ольга заочно развелась с ним и неожиданно для всех вышла замуж за Жарского. Зато у того после женитьбы на Ольге дела резко пошли в гору. Через полгода он стал уже непосредственным начальником всех местных милиционеров.

Вернувшись из отсидки, Вася тогда впервые и инспирировал «раздачу хлебов» на набережной, прямо под окнами городской администрации. Фонтана с памятником бурлаку–рыбаку тогда ещё не было, но это не помешало жителям встретить Васю как героя и устроить на набережной самостийные народные гуляния на всю ночь. Жарский отдал подчинённым приказ не вмешиваться. Ему нужно было сохранить хорошее народное реноме.

Ибо как раз надвигались новые выборы мэра, в которых по настоянию Ольги должен был принять участие Георгий Петрович. Ольга назначила себя начальником избирательного штаба мужа. Но разве стоило сомневаться, что главным его конкурентом стал Василий Иванович Сухов, Вася — Царь?!

Собранных сторонниками денег хватило только на плакаты, на которых Вася был изображён с гранатой в руке. Слоган Васиной кампании соответствовал изобразительному ряду:

«Взорвём ситуацию в городе!»

Недостаток финансирования Вася добирал титанической работой, встречаясь с избирателями едва ли не двадцать четыре часа в сутки. На встречах он зажигал людей, бросая в зал или над площадью или чистым полем, заполненными людьми, хорошо продуманные лозунги и вполне правдоподобные обещания. Граната хорошо смотрелась в его руке, придавая Васе скульптурно–плакатные черты защитника Отечества от супостатов.

Поначалу конкуренты относились к его действиям с иронией — ну, куда сегодня без денег и московских технологий? Однако именно столичные социологи первыми и забили тревогу: рейтинг Васи — Царя рос неправдоподобными темпами!

После долгого, затянувшегося чуть ли не до утра заседания штаба кандидата Жарского, на котором в роли наблюдателя присутствовал и новый начальник милиции Семёнов, было принято решение вводить в бой тяжелую артиллерию.

На следующий день Васю арестовали. На сей раз предъявили обвинение в «незаконном хранении оружия». Что оказалось не так уж сложно — Васина граната была хоть и без запала, зато самой настоящей.

В задачу Ольги и Жарского вроде бы не входило по–настоящему сажать Васю. Им надо было лишь выбить его из предвыборной гонки. Чего они с лёгкостью и достигли. Но неожиданно делом заинтересовались ФСБ и Областная прокуратура.

Разбирательство тянулось больше года. Жарский уже давно стал мэром, а Вася жил на пасеке у тётки Натальи под подпиской о невыезде. Мирно разводил и обихаживал тёткиных пчёл и никаких видимых экстремистских действий видимо не предпринимал. Однако, похоже, всё же что–то затевал.

В общем, на суде, проходившем в ДК Авиационного завода при огромном стечении публики, ему инкриминировали ещё и «создание подпольной организации террористической направленности». Что скрывалось за этим определением, так и осталось тайной следствия.

Впаяли Васе — Царю на полную катушку. Когда судья объявил вердикт — три года особого режима — по залу пронёсся вздох изумления и возмущения. Васю взяли под стражу прямо в зале суда. Правда, на выходе конвою едва удалось отбиться от жителей города, желавших отнять у казённого правосудия жертву антинародного режима. Но — обошлось.

На зоне Вася занял позицию искреннего правдоискателя и законника, но отнюдь не в воровском смысле. Он требовал от администрации точного и неукоснительного соблюдения прав заключённых, за что частенько был помещаем в карцер. Зато пользовался уважением разношерстого тюремного сообщества. В конце концов Вася почти победил: кормить заключённых начали получше и реже стали избивать безо всякого повода. Самого же Васю оставили в покое и даже сделали заведующим клубом. Но при этом — ясное дело — ни о каком УДО, условно–досрочном освобождении, и речи быть не могло. Так что свой срок Вася честно отсидел от звонка до звонка. С чем его и поздравил на прощание начальник колонии полковник Дубовик. Заодно он пожелал Васе начать новую жизнь.

Но Вася — Царь, судя по некоторым признакам, собирался как раз взяться за старое. Правда — по–новому. Как когда–то говорил Ильич по поводу не без вины убиенного старшего братца: «Теперь, матушка, мы пойдём другим путём!»

Конечно, Мышкин был абсолютно неуместен. Но Виктория, как и всякая нормальная женщина, не любила признавать своих ошибок. И потому мысленно выстроила целую систему логических обоснований присутствия Мышкина на встрече Сухова с избирателями.

Во–первых, Мышкин крепко спал. Ну, почти крепко. Иногда лишь вздрагивал и подхрапывал–подхрюкивал, наверное, ловил в своих тщедушных снах крупногабаритную дичь.

Во–вторых, его никто толком не мог видеть в холщовой сумке–переноске.

В-третьих, да мало ли что ворочается у ног внимательной слушательницы — может, кошка, или, допустим, хомяк.

В-четвёртых, на каждой встрече, даже самой малочисленной, всегда найдётся отвлекающий фактор, какой–нибудь урод или пьяный. Так почему бы сегодня таким фактором не стать мирно дрыхнущей собаке?

В-пятых… В общем, она немного проспала и не успела выгулять Мышкина, а когда хотела «забыть» его в съёмной квартире, чуткий ко всякой обиде кобелина поднял такой вой, что соседи начали стучать по батарее.

Так и оказался Мышкин одним из немногих слушателей кандидата Виктора Сухова на первой, пилотной встрече с избирателями.

Утро выдалось превосходное, птицы пели о своём, птичьем. Сухов вещал с дощатой эстрады летнего театра, непринуждённо расхаживая по скрипучим половицам. Пальцем в людей он не тыкал, а свободной от микрофона рукой помахивал в такт речи. Получалось достаточно энергично.

Воздух был прозрачен и свеж. Расплывчато пахло жасмином, пионами, липами. И — отчётливо — перегаром.

Через скамейку от Виктории, впереди и немного левее, сидели оба двое. Те ещё персонажи. В мятых, широких, словно с чужого бедра, джинсах, невнятного оттенка футболках и оранжевых куртках дорожных рабочих. Нотку кисловатой горечи в цветочные ароматы начинающегося дня добавляли именно они, эти славные труженики асфальта, борцы с алкоголем путём уничтожения последнего.

Сухов очень даже неплохо отработал первую часть программы. Рассказал о себе, не забывая периодически вставлять «дорогих земляков». Сообщил, почему он «вернулся в родной город». Добавил немного горечи: «мне больно смотреть, как плохо живут мои земляки». Когда микрофон зафонил, удачно пошутил о фантастической выносливости техники «на уровне тысяча девятьсот тринадцатого года». В общем вполне, вполне прилично, хотя и без огонька.

Раздались неуверенные аплодисменты. Громче всех хлопали две старушки в пёстреньком — подсадные утки. Аплодировал и мужчина в белой тенниске, тёмно–синих джинсах и в смешной панаме. На его добром лице доминировал энергичный, устремлённый вперёд нос. Он хлопал как в театре — размеренно, с чувством. Вид у панамы был не здешний.