— Извращенец? — сдвинула брови Жасмина.

— Ну, что ты, как можно? — обиделся Сухов. — Мой приятель. Просто учти, он будет сопротивляться. Любит, когда его берут силой… — Сухов прокашлялся, чтобы не засмеяться. — Его зовут Юра. Ну, удачи!

…Степанов уже спал, когда в дверь требовательно застучали.

— Иду, иду! — бормотал он, пытаясь нашарить подло ускользающие тапки.

Взлохмаченный, с помятым лицом он открыл дверь номера и обомлел. Перед ним стояла восточная женщина в откровенном наряде. Острые смуглые груди решительно торчали из декольте, прямо не груди, а готовые к бою орудия.

— Юра? — хрипловатым контральто спросила она и, не дожидаясь ответа, обняла за талию следователя Генеральной, на минуточку, прокуратуры.

Он попытался вырваться, но дамочка оказалась не из слабых. Она прошептала прямо в ухо, благоухая полусладким шампанским:

— Не волнуйся, маленький. За всё заплачено, — и, приподняв Степанова за пояс, практически внесла его в номер.

Это точно город особой судьбы, решил Степанов. После того, как ночью его едва не изнасиловала местная нимфоманка, прикинувшаяся проституткой, он решил больше ничему здесь не удивляться. И отправился с утра на открытие загадочного метрополитена.

На фоне прочих городских причуд мероприятие, на первый взгляд, выглядело вполне рутинным и неопасным развлечением.

Бирюковский посёлок оказался зелёным и довольно симпатичным городским предместьем. Аккуратные домики выстроились вдоль главной улицы с магазином, Домом быта и двухэтажной школой.

Как и обещал Глазьев, Степанов легко сориентировался — народ шёл по этой самой улице в одну сторону и группировался неподалёку от Дома быта, на небольшом пустыре. Посреди пустыря возвышалась одинокая бетонная будка размером со средний гараж. Правда, вместо ворот в этом «гараже» была арочной формы дверь. Над нею полукругом шла надпись, сделанная вполне по–взрослому:

Из начальства и кандидатов присутствовала лишь Ольга Ильинична Жарская. Она заметила в толпе Степанова и кивнула ему с улыбкой на устах — как ни в чём не бывало. Степанов обрадовался, что Ольга на него особого зла не держит. По крайней мере — внешне.

Фёдор Кузьмич Мысливчик в форменном синем комбинезоне и синей бейсболке дожидался, пока люди подойдут поближе. Рядом с ним в белом платье с розовыми цветами стояла официантка Забаева. По праздничному её виду и значительному выражению лица можно было сразу понять, что она здесь вовсе не случайный зритель–зевака.

Мысливчик откашлялся и начал речь:

— Торжественный наступил день. Строили метрополитен мы. Оказана помощь и поддержка жителями была. Города постаралась администрация тоже. Открытия честь очереди первой Жарской Ольге Ильиничне предоставляем мы, — и скромно отошел в сторону, уступив главное место Ольге.

Ольга Ильинична обвела взглядом собравшихся:

— Друзья! Великоволжцы! Когда наш удивительный земляк и изобретатель Фёдор Кузьмич Мысливчик начинал своё грандиозное предприятие, среди нас было гораздо больше скептиков, чем доброжелателей. А уж тем более — помощников. Зато теперь мы все будем гордиться тем, что в нашем городе появилось уникальное метро, пусть и миниатюрное. Сегодня мы запускаем первую его очередь в эксплуатацию. Пять станций. И пусть пока наше метро не решит всех наших транспортных проблем, мы знаем — это только начало. Уже и сейчас ясно, что метро имени Мысливчика привлечёт в наш город больше туристов со всей России и со всего мира. Администрация города приняла решение, что первый год метро будет работать бесплатно. То есть, администрация компенсирует затраты на эксплуатацию. Сегодня я подписала также постановление о выделении средств на дальнейшее строительство. Поаплодируем нашему замечательному земляку Фёдору Кузьмичу Мысливчику! Ура, товарищи!

Особенного «ура» не вышло, но аплодисменты получились довольно бурными.

Запускали в метро четвёрками. Степанов попал в третью — вместе с семейной парой, обременённой очень серьёзным ребёнком лет семи. Встречал пассажиров лично Мысливчик.

Из «гаража» вниз, под углом примерно в сорок пять градусов уходили ступени. Высота потолка была чуть выше среднего человеческого роста. Вдоль стен тянулись электрокабели и электрические лампочки, забранные в продолговатые плафоны.

Внизу пространство расширялось до размеров обычной жилой комнаты — это и была платформа станции «Бирюковской». В глубину туннеля уходили рельсы узкоколейки. А на путях стояло нечто вроде электродрезины с местом водителя и креслами для четверых пассажиров.

Три промежуточные станции пока не имели не только названий, но даже выхода наружу. То есть, реально функционировали начальная «Бирюковская» и конечная «Рыночная». Протяженность всего маршрута была чуть более четверти километра.

Пассажиры вместе с машинистом устроились на дрезине и отправились в путь. Дрезина двигалась неторопливо, постукивая колёсами на стыках рельсов. Очень страшно не было, хотя приступ клаустрофобии Степанов испытал на первом же плавном повороте. И всё же с интересом разглядывал бетонный свод над головой.

На первой промежуточной станции остановились для обозрения. Платформа была здесь поменьше, чем на «Бирюковской» — в случае крайней необходимости на ней могло бы уместиться человек десять, если плечом к плечу. Вбок вели ступеньки, видимо — к будущему выходу.

И тут Степанов увидел её! И узнал с первого взгляда. Сквозь прорези просвечивало небо. В метрополитене Мысливчика она заменяла собой воздуховод для естественной вентиляции подземных помещений. И это без сомнений была та самая решётка — с крыльца гостиницы «Волга».

На двух других станциях и в перегонах он насчитал ещё четыре идентичных решётки. И только на конечной «Рыночной», открытой для входа и выхода пассажиров, решётка была иной — поуже и с более частыми прорезями. Не иначе как та, что пропала намедни от городского суда.

Степанову стало весело. Он засмеялся почти в голос — очень серьёзный мальчик даже оглянулся на него с подозрением.

Ну что ж, преступление раскрыто. Но почему–то Степанову совсем не хотелось записывать его в мартиролог своих побед.

Памятуя об опыте Печорина, он решил не трогать мирных контрабандистов — похитителей решёток. Пусть местные со своими тараканами сами разбираются. А его, Степанова — увольте!

Эх, добить бы дело этого — будь он неладен — Жарского! И — в Москву, в Москву. Пока не одичал. А то ведь близко было…

И вот наступил великий день. Впрочем, величие его каждый понимал по–своему.

Кое–кто главным сегодняшним событием наивно считал волеизъявление граждан, призванных отдать свои драгоценные голоса за нового мэра Великоволжска. Но народ к избирательным урнам не очень–то спешил. Были дела и поважней.

Люди православные, окрестные пасечники и просто любители мёда почитали этот день как праздник Медового Спаса. Во всех городских церквях освящали соты нового медового сбора. Тётка Наталья прямо на паперти Крестовоздвиженского собора раздавала куски истекающих мёдом сот всем желающим, приговаривая:

— Угощайтесь, люди добрые! На первый Спас и нищий медку попробует!

Поблизости, сбоку от колокольни, выставили на всеобщее обозрение Золотую Пчелу. Возложили её под прозрачным куполом на тумбу, обитую чёрным бархатом. Охраняли городскую святыню целых четыре милиционера с торжественными лицами. Так в отдельно взятом Великоволжске в очередной и явно не последний раз православие мирно переплеталось с язычеством.

Для подавляющего большинства жителей это всё–таки в первую очередь был День города Великоволжска. Загадочно исчезнувший и отчасти уже подзабытый бывший мэр Жарский немало сил приложил, чтоб и впрямь сделать сей праздник всенародным. Понадобилось для этого совсем немного.

День города Жарский заодно объявил днём свободной торговли. Как в Амстердаме в день королевы. Торгуй, где хочешь и чем хочешь! Правда, жители всем прочим разрешённым местам предпочитали Соборную площадь. И уж тут все разгуливались на славу. Некоторые делали за неполные сутки, подторговывая пивом и водочкой, очень даже неплохой гешефт. Большинство же предпочитало или торговать задёшево всякой ненужной домашней мелочёвкой, или просто гулять, угощаться знаменитыми медовыми пирогами с пшенной кашей, медовым квасом, горячим сбитнем да слушать–смотреть выступления заезжих гастролёров.