И заводила дал знак своим. Те подняли над головами камни, которые они, наверно, давно уже держали в руках.

— Ничего, начинайте! — сказал Юлай.

— Чем же вы будете стрелять в нас?

— Я уже сказал: вашими камнями.

— Эге! За чужой счет не воюют! Сами камешки соберите! Мы вам не слуги!

— А как же трофеи? Их ведь тоже можно пустить в ход! — не растерялся Юлай.

— Дураки вы, вот кто! — заявил заводила. — А если мы в вас совсем не будем стрелять?

— Если противник не будет стрелять, значит, война не начнется! А раз войны не будет, то зачем нам вооружаться? — поддержал Юлая Мидхат.

Заводила почувствовал, что у него не хватает логики, чтобы продолжать эту словесную перепалку, и, видимо желая показать, что в деле он более ловок, чем в разговорах, размахнулся и швырнул свой камень в стоявший неподалеку телеграфный столб. И не промахнулся. Камень отскочил от столба и шлепнулся на землю.

— Ну? — победоносно заорал заводила. — А теперь вы покажите, что вы умеете!

— Смотри! — Мидхат бросил камень в тот же столб и… промазал.

— Ур-ра! — закричала команда нападающих.

— А ну, погодите! Давайте на меткость — команда на команду! — предложил Мидхат.

— Давайте!

— Давайте!

И обе команды принялись беспорядочно швырять камни в телеграфный столб.

Кто-то угодил в ролик, посыпались осколки.

И надо же: именно в этот момент показалась на горизонте Фатима с каким-то человеком в шляпе и в очках.

— Полундра! — крикнул заводила, и вся его команда, словно по мановению волшебной палочки, исчезла.

Остался только он один.

— Разве так, Махмутов, встречают гостей? — укоризненно качая головой, сказал заводиле человек в шляпе. — Пригласили бы своих сверстников в школу, показали бы им наш музей. Ну, подойди, представься, что ли! Подойди, подай руку, не стой.

Заводила молча подал руку Юлаю.

— Это Махмутов, староста школьного кружка юных техников. Пригласи товарищей к нам. Ну?

Заводила отвернулся.

— Спасибо, агай, — ответила Фатима, — мы уж как-нибудь в другой раз, может быть, на обратном пути.

— Вот видишь, что ты наделал своим поведением! Позор! — проворчал человек в шляпе, недовольно глядя на заводилу.

— А что он наделал? Ничего он не наделал! — вступился за заводилу Мидхат. — Хороший человек.

Заводила усмехнулся, с благодарностью глянул на Мидхата.

— Ну, будь здоров, Махмутов. Приезжай к нам в Тальгашлы, — сказал Юлай.

Заводила, предчувствовавший, что ему еще влетит, когда гости уйдут, пожал руку Юлаю.

Когда человек в шляпе ушел, заводила Махмутов закричал:

— Эскадрон, выходи строиться!

И словно из-под земли, опять появился его «эскадрон».

— Равняйсь! Смирно! — подал команду Махмутов. И, подойдя к Фатиме, доложил: — Товарищ главный гость! Эскадрон имени Шарафа выстроен, чтобы приветствовать вас и ваших солдат!

— Вольно! — засмеялась Фатима.

— Так бы сразу и сказал, что вы имени Шарафа! — сказал Юлай. — Тогда бы мы с вами и спорить не стали.

— А вы небось и не знаете, кто такой Шараф! — улыбнулся Махмутов.

— Знать-то знаем, но приблизительно, — согласился Юлай. — Хотели бы узнать побольше. Можете рассказать?

— Кое-что можем. И фото можем подарить.

— Портрет Шарафа? Вот это здорово! — закричали все.

Эскадрон имени Шарафа каждое утро собирался на берегу Караидели, на развалинах старой крепости. Подобно тому как Петр I, будучи подростком, обучал свои «потешные полки», тренировал своих эскадронцев и заводила Махмутов.

Это были беспрерывные маневры, на которых Махмутов, разбив своих солдат на «красных» и «синих», гонял их без передышки целыми днями.

Так было и в день пребывания в Олдяке следопытов из Тальгашлы.

Именно перипетии «боевых действий» привели эскадронцев и их предводителя на старые развалины.

Когда следопыты отчалили от берега, прерванные маневры были продолжены.

Сам Махмутов воевал, конечно же, в составе «красных», потому что «синим» быть никому не хочется и вряд ли найдется заводила, который не использует своего «служебного положения» для того, чтобы попасть именно в «красные».

Группа разведчиков под его командой ринулась обследовать берег Караидели, чтобы выработать правильную линию наступления на противника.

И вот в какой-то момент разведчики услышали доносившиеся из-за берегового утеса голоса. Они притаились, надеясь застигнуть противника врасплох.

Махмутов почувствовал себя полководцем.

Его группа окружила подозрительное место.

Сам он ползком, по-пластунски добрался до вершины утеса.

То, что он увидел, не имело никакого отношения к задуманной им военной игре. На берегу стояли трое взрослых.

Один из них был человек в нахлобученной на лоб шапке, второй — высоченного роста, третий — маленький, толстый.

Махмутов собирался уже дать группе команду двигаться дальше, но одно неожиданное обстоятельство его задержало.

— Зачем, — кричал человек в шапке, — зачем, я тебя спрашиваю, ты куртку украл? Болван, и только! Я ведь не говорил тебе, чтобы ты это делал! Насторожил только эту девчонку Фатиму и всех ее щенков! Где куртка? Дай ее сюда!

«Фатима и ее щенки… — промелькнуло в голове Махмутова. — А не те ли это ребята, которые только что уплыли?.. Ведь их вожатую-то как раз и зовут Фатимой!..»

И Махмутов впился глазами в людей, которые, по-видимому, нанесли ущерб тем, кого Махмут считал теперь своими друзьями.

Долговязый человек порылся в своем рыбацком мешке, вытащил оттуда серую куртку и отдал человеку в шапке.

— Больше никогда, ничего, нигде не смей делать без моего приказа! Понял? — Человек в шапке бросил на долговязого злой взгляд. — А лодка где? — обернулся он к толстяку. — И ее нужно отдать пионерам.

Толстяк кивнул головой и пошел к берегу. Человек в шапке и долговязый пошли за ним.

Махмутов не мог спуститься на берег, чтобы выслеживать эту троицу, — его бы сразу заметили, — поэтому он пополз по скалам, сверху наблюдая за ними.

Вот дошли они до маленькой бухты, замаскированной листвой плакучей ивы. Присмотревшись, Махмутов увидел, что там спрятана лодка.

Налетел ветер, и Махмутов не расслышал, что говорил человек в шапке толстяку. Но по жестам понял, что он снова ругает его.

Потом человек в шапке пошел куда-то, а двое остались стоять.

Через некоторое время человек в шапке подкатил к бухте на моторке, прицепил лодку к своей и во весь опор помчался вниз по реке.

Махмутов продолжал наблюдение за оставшимися.

— Шел бы он, этот Закирьян, ко всем чертям! — сказал длинный. — Нос задрал!

— Мне, честно скажу, хотелось по шее ему надавать, — отвечал толстяк. — Подумаешь, отобрали у этих пионеров лодку, ну и что? А в куртке-то нож был, я для Закирьяна и старался, он ведь сам просил. А теперь, видишь ли, передумал. А я откуда знаю?

— Давай его… того… а? — сказал длинный.

— Э, нет! Грех на душу брать не стану! — покачал головою толстяк.

— Грех! Эка невидаль, грех-то! Ты что, никогда не грешил, что ли? А вот он тебя так прижмет, так прижмет, вот увидишь, что и сам мою песенку подтянешь! Погоди!

— Ну, поживем — увидим, — осклабился толстяк.

И они зашагали с берега прочь.

Махмутов продолжал наблюдение.

Он решил выследить этих людей, которые, как теперь было ясно, делали какие-то темные дела.

Наткнувшись на одного из своих разведчиков, он велел передать группе, чтобы она без шума, скрытно, на расстоянии следовала за ним.

Тем временем следопыты спокойно плыли по чудо-реке Караидели, плыли и радовались жизни, радовались тому, что не зря побывали в Олдяке, что «Партизанская книга» пополнилась теперь такими страницами, о которых не стыдно будет написать дальневосточным пионерам.