Имея некоторую склонность к тому, что в науке принято называть систематикой, можно смело разделить всех читателей на три класса: осведомленных и догадливых; неосведомленных и недогадливых и, наконец, осведомленных, но недогадливых.
Ясно, что осведомленный и догадливый читатель ничего думать не станет. В силу своей осведомленности он и так все знает, а движимый догадливостью уже шелестит страничками этой небольшой книжки и предвкушает удовольствие, которое получит от тех книжек, чьи названия перечислены на последней странице обложки.
Что касается неосведомленного и недогадливого читателя, то он, как ни покажется странным на первый взгляд, сделает то же самое. Ему не о чем догадываться в силу своей недогадливости, он ничего не знает в силу своей неосведомленности и чаще всего и не желает знать. И потому-то, не отягощенный знаниями и догадками, он даже опередил своего осведомленного и догадливого собрата-читателя страниц этак на полсотни и уже успел сбегать в магазин и спросить, появились ли в продаже остальные книжки серии «Анатомия детектива».
Придя к такому выводу, волей-неволей обратишься к философии и вспомнишь мудрого Сократа. Еще в кои века, задолго до выхода из печати этой книги, Сократ обнаружил, что все люди — в лице его сограждан афинян — не знают ровным счетом ничего и даже не догадываются о своем круглом незнании. А поскольку Сократ, тоже ничего не знавший, узнал о своем незнании, то он и оказался самым знающим из людей, что, как выяснилось, ни к чему хорошему не привело, кроме как к мысли некоего равенства знания и незнания.
Но не будем углубляться в дебри философии. В них легко заблудиться. И если, любопытства ради, мы и будем в эти дебри заходить, то только с самого края, чтобы в случае чего тут же выбраться из них на свет Божий.
Обратимся к читателю осведомленному, но недогадливому. Он вертит в руках книжку и думает: «Бакунин? Уж не тот ли это Бакунин?»
Ну, что тебе сказать, мой осведомленный, но недогадливый читатель? И тот и не тот. Или, точнее, тот, да не тот. Или, вернее, тот, да не совсем. Такой ответ опять тянет в дебри если не философии, то логики, теории неопределенности и теории относительности. Лучше попытаемся нащупать более твердую почву под ногами, так как дебри логики, теории неопределенности и теории относительности ничуть не лучше дебрей философии.
Естественно, всякий осведомленный читатель, увидев фамилию «Бакунин», подумал о всем известном Михаиле Бакунине, родившемся в 1814 году в имении Премухине на берегах реки Осуги в Новоторжском уезде Тверской губернии. Вот о ком писать детективные романы! Начав с подделки долговых векселей в юнкерском училище, он продолжил образование в германских университетах, страсть к философии Гегеля направила его в тюрьмы Дрездена и Праги, которые он поменял на каземат Петропавловской крепости, а потом на путешествие по Сибири, оттуда он махнул через океан в Америку и, наконец, опять в Европу. Чего стоит только одно его соперничество и борьба за первенство с Карлом Марксом и его другом Фридрихом Энгельсом. А восстания, заговоры и попытки всяческих переворотов?!
Но увы, он герой иного романа. Наш Бакунин только дальний родственник знаменитого анархиста. Точнее, внучатый племянник. И хотя современный читатель — что неосведомленный, что осведомленный — почти не знает этого имени — Антон Игнатьевич Бакунин, слава его в начале XIX века затмевала скандальную известность неуемного родственника. Его с полным правом можно было назвать одним из самых знаменитых людей России конца XIX — начала XX века.
И эта слава была заслуженной. Как выдающийся мастер сыскного дела, основоположник научной криминалистики, он по праву занимал видное место в ряду гигантов российского ренессанса, таких как Павлов и Менделеев в науке, Кони и Плевако в юриспруденции, Толстой и Чехов в литературе, Столыпин в политике. Достаточно сказать, что его не называли русским Шерлоком Холмсом только потому, что в России Шерлока Холмса тогда было принято называть английским Бакуниным. И это при том, что Шерлок Холмс был популярнейшим литературным героем, а А. И. Бакунин — реальное лицо.
А. И. Бакунин никогда и нигде не служил. В начале своей деятельности он раскрыл несколько преступлений, имевших государственное значение, и в дальнейшем пользовался личным покровительством как императора Александра III, так, впоследствии, и Николая II. Благодаря трудам и влиянию А. И. Бакунина, в России в практике сыскного дела официально и в широких масштабах использовалась дактилоскопия, на родине этого изобретения, в Англии, она еще долгие годы оставалась только экзотическим приемом работы немногих сыщиков и получила признание десятки лет спустя. Перу А. И. Бакунина принадлежит как первое в России «Пособие по криминалистике: розыскное дело», так и знаменитый учебник «Психология преступника: практика раскрытия преступления посредством логических умозаключений», по которым азы профессии постигало не одно поколение работников уголовного розыска.
Особо нужно сказать о его фундаментальнейшем труде «Теория вероятности преступления». Это уникальная трехтомная библия криминалистики. В ней собраны и проанализированы все известные в истории человека преступления, раскрыт механизм мышления преступников, дана их универсальная классификация. А теория прогнозирования преступлений, разработанная А. И. Бакуниным, была понята и осмыслена ведущими мировыми специалистами по уголовному розыску и сыскному делу в конце XX века, когда она стала понятнее благодаря анализу фактического материала с помощью специальных компьютерных программ.
После переворота 1917 года А. И. Бакунин был вынужден эмигрировать. Он долгие годы жил во Франции и в Англии и многое сделал для развития сыскного дела в этих странах. Бакунин всегда пристально следил за событиями в бывшей России. Пользуясь информацией газет и доступными ему материалами английской и французской разведок, он проанализировал и предсказал многие события того времени: от убийства Кирова до смерти И. В. Сталина. Умер А. И. Бакунин в Англии в 1968 году и похоронен в Лондоне.
История, связанная с так называемым «Архивом Бакунина», следующая. В архив входили многочисленные документы, касающиеся ряда расследований, обширнейшая переписка, в том числе письма графа Л. Н. Толстого, рукописи трудов Бакунина, не изданные до настоящего времени, а также тексты интереснейшего философского трактата, в котором доказывается, что время движется только назад и никогда вперед, многие не вошедшие в книги материалы и наброски, и часть (треть) собственно архива-картотеки, известной под названием «Преступники и преступления» (две трети своего архива-картотеки Бакунину вывезти не удалось, и эта часть архива была впоследствии уничтожена по личному указанию одного из руководителей переворота 1917 года).
Кроме того, в архиве хранились рукописи помощника и секретаря А. И. Бакунина князя Н. Н. Захарова — его мемуарные, дневниковые записи (князь умер на несколько лет раньше самого А. И. Бакунина) и описание самых интересных расследований Бакунина. На основе этих описаний князь Н. Н. Захаров собирался создать серию детективных романов, для чего и вел свои записи, причем Бакунин оказывал ему всяческое содействие — как в подборе материала, так и советами литературного характера.
Известно, что он намеревался принять участие в работе над романами и относился к планам Захарова с огромным интересом и даже азартом. Это подтверждают в своих воспоминаниях писатели-эмигранты, многие из которых близко знали Бакунина как интереснейшего собеседника, умевшего увлечь слушателя рассказами о своих похождениях. Прочитав роман «Убийство на дуэли», любой серьезный историк задумается о соответствии образа великого сыщика из романа и его прототипа. Трудно поверить, что знаменитый практик сыскного дела и ученый криминалист, разносторонний мыслитель, оставивший такое обширное научное наследие, порой вел жизнь праздного гуляки.
И тем не менее это очень похоже на правду. По крайней мере именно таким он предстает и в мемуарах товарища министра юстиции А. К. Сапрыкина, который писал: «Когда приходилось связываться с ним по телефону, то никогда не удавалось застать его бодрствующим. В любое время суток он либо спал, либо только-только выходил из похмелья. Даже на приемах в присутствии императора всегда был чуть-чуть навеселе — это, может быть, и не бросалось бы в глаза, если бы он молчал, но, довольно хорошо зная его на протяжении более двадцати лет, могу с уверенностью сказать, что не молчал он никогда — даже на приемах в присутствии императора он громким шепотом рассказывал кому-либо о своих приключениях. Особенно живописно выглядел он, когда сходился с известным исполнителем романсов Морфесси, с которым был на дружеской ноге. Говорили, что кто-то с неодобрением сказал, что их обоих стоит поместить в балаган на Нижегородской ярмарке, а другой острослов заметил, что это могло бы сорвать ярмарку. Люди солидные, строгих правил и привычек старались избегать его общества, чего никак нельзя сказать о дамах».
