А кроме того на обороте каждой карточки даже начертил кое-какие схемы и планы. «Помечай, все пригодится», — повторял я про себя слова Бакунина. Как потом стало ясно, он был совершенно прав. Для написания романов в духе Конан Дойла такой материал имеет ценность на вес золота. Как, впрочем, и для самого расследования.

Невольно я взял свои записи с пометками Бакунина и начал переписывать их в манере протокола. Перечитав то, что получилось, я остался доволен. Да, такой рассказ не давал возможности задушевно беседовать с читателем. Но нужна ли читателю задушевная беседа? Я начал рассуждать о том, что с детства мне хотелось записывать, как бы протоколировать все, что попадало в круг моей жизни. Я не вел систематического дневника, но всегда записывал все новое, что входило в мою жизнь. Мне представилось, что я протоколировал свою жизнь с детства. Как бы было интересно сейчас прочесть эти протоколы. А если запротоколировать жизнь моего отца, дедушки, отчима, матери, какая бы необычная получилась повесть! Как интересно бы сравнить ее с тем же романом «Дубровский» Пушкина!

Мои размышления прервал легкий стук в дверь. Вошла Настя.

— Завтрак подаем, — сказала она.

Я посмотрел на Настю и обратил внимание, что с ней что-то произошло. Собранная, аккуратная, даже строгая и решительная, она всегда была весела, деятельна, уныние и грусть, казалось, обходили ее стороной. Сейчас же я видел растерянную, сбитую с толку девушку, смущенную, готовую расплакаться или в отчаянии бросить все на свете и уйти куда глаза глядят.

— Что случилось, Настя, — спросил я, — на тебе лица нет. Тебя кто-то обидел?

Задав этот вопрос, я тут же сообразил, что мог бы догадаться и не спрашивая, поскольку кроме Василия обидеть Настю было некому.

— Василий Иванович, — Настя называла Василия по имени и отчеству и только на «вы», — объяснил — через шесть лет они улетят с барином на аэроплане. А меня не возьмут, места в аэроплане не хватит. Все улетят, а горничных оставят.

Я едва сумел сдержать улыбку. Хорош Василий, превративший шесть миллиардов лет, оставшихся до угасания Солнца, в шесть лет! Но тем не менее Настя была не на шутку напугана тем, что останется без места в аэроплане, который унесет жителей Земли от вечного мрака.

— А почему же именно тебе не хватит места? — спросил я.

— А потому что при барине полагается только по одному месту, — горестно сообщила Настя.

— Да, это верно, — серьезно подтвердил я. — Но у нас как раз всем хватит места. Василий полетит при Антоне Игнатьевиче, Никифор при дядюшке, кухарка при Карле Ивановиче, ну а ты при мне.

Настя на мгновение задумалась и, сообразив, что всем хватит места, просияла и выпорхнула из комнаты, но тут же вернулась. Лицо ее снова растерянно вытянулось.

— А Селифан? — спросила она.

— Кучерам отдельные места. По одному кучеру на всех господ. У них свое место, как в коляске, впереди всех.

Последний довод окончательно убедил ее, и она весело побежала на кухню, подавать завтрак. Я посмотрел на часы — было четверть девятого.

Когда я пришел в столовую, все уже собрались. Карл Иванович, как всегда строго одетый, чопорно восседал за столом. Дядюшка Петр Петрович был в своем неизменном халате. Акакий Акинфович, слегка сутулясь, с видом бедного родственника пристроился рядом с ним. Бакунин сидел на своем обычном месте — во главе стола.

Он обвел всех взглядом. Карл Иванович и дядюшка приготовились слушать. Акакий Акинфович приступил к исконно английскому блюду — овсянке, заедая ее севрюжиной.

— Прошлой ночью неизвестный проник в дом князя Голицына. Когда он покидал дом, его попытался задержать дворник, малый не слабого десятка. Но неизвестный так отделал его, что бедняга чуть жив остался. Сестра князя сообщила о произошедшем ближайшему помощнику князя — Кондаурову Григорию Васильевичу. Именно при нем князь сделал вызов Толзееву. Он же подбирал и место для дуэли. Но в последний момент вывихнул ногу и секундантом вместо него пришлось пригласить Уварова. Нога Кондаурова в гипсе. Однако он приехал в дом князя, осмотрел сейф и с курьером отправил Государю какие-то секретные документы, хранившиеся в сейфе. По его словам, из сейфа ничего не пропало. Получается, ночной гость искал что-то другое. Нашел или нет — неизвестно. Из дома тоже ничего не исчезло. Дочь князя — единственная прямая наследница. Ей достанется все огромное состояние. Она посещает салон некой поэтессы Югорской. Выясняется, что Югорская или незаконнорожденная дочь князя, или выдает себя за таковую.

— Каким же образом это выясняется? — спросил дядюшка.

— Это князь узнал. Конфиденциально. Как модный писатель он раньше посещал салон Югорской.

— Да, князь? — спросил дядюшка.

Я утвердительно кивнул.

— Княжна скрывала от князя то, что Югорская грозила раскрыть свое происхождение, и платила ей за молчание немалые деньги. При Югорской находится некто Милев. По мнению князя, — Бакунин кивнул в мою сторону, — у этого человека глаза убийцы. Акакий Акинфович нашел револьвер, из которого стрелял Толзеев. Револьвер обыкновенный, без каких бы то ни было приспособлений. Толзеев устроил нам скандал, и у него мы ничего не узнали. Оказывается, отец Толзеева в молодости был очень дружен с князем Голицыным. А сын всегда позорил отца. Хозяин стрелкового заведения, в котором Толзеев взял один урок стрельбы, Протасов — честный человек, с Толзеевым никак не связан и к убийству отношения не имеет. Пока мы думали, как заставить Толзеева подробнее рассказать о вызове, Толзеева убили.

— Как убили?! — воскликнул дядюшка.

— Все той же таинственной пулей. Через открытое окно в ресторане «Век». Без звука и шума. Опять поднялся шквальный ветер, как на Касьяновом лугу…

— Или ветер разносит эти пули, или это они поднимают такой ветер… — задумчиво проговорил дядюшка.

— Еще одна деталь: секретарь князя Иконников иногда забывается, и ему начинает казаться, что он — князь Голицын, — вспомнил Бакунин.

— А какое отношение это имеет к убийству? — удивился дядюшка.

Опять вошли Василий и Настя. Они принесли блины, и все на несколько минут отвлеклись от рассказа Бакунина.

— Не знаю, какое отношение это имеет к убийству, но всякая странность стоит внимания, — ответил дядюшке Бакунин, принимаясь за первый блин.

Некоторое время все молча ели блины.

— Ну хорошо, Антон, — наконец не выдержал дядюшка, — какое твое мнение?

— Все то же, — ответил Бакунин. — Не могу отыскать причину убийства. Кому и зачем понадобилось убивать князя Голицына таким хитроумным способом. До конца не могу понять и как это было сделано.

— Антон Игнатьевич, — вспомнил я, — вы хотели вчера узнать по поводу секретных документов, хранившихся в сейфе князя.

— Да, его помощник не стал рассказывать нам, что это за бумаги, чтобы не быть источником разглашения государственной тайны. Но я побеседовал кое с кем… Ходят слухи, что князь Голицын предпринял государственный заем у частных швейцарских банков под ручательство французского правительства, предвидя трудности военного времени. Заем вроде бы был оформлен накануне дуэли. Бумаги, связанные с ним, и находились в сейфе. Но они в целости и сохранности переданы и предоставлены Государю.

— Густо замешено, — прокомментировал отчет Бакунина дядюшка. — Похоже, причины убийства не вовне, а внутри. Внутри семейства князя.

— Возможно, — согласился Бакунин.

— И по-прежнему нет зацепки для умозаключения, — без язвительности, но как будто приберегая какой-то аргумент или сообщение, которое изменит положение вещей, произнес дядюшка.