— Что это? — спросил я.

— Понюхай.

Я приблизил нос к крючку и сначала не уловил никакого запаха.

— Не чувствуешь легкий запах гари?

— Да, чуть-чуть, — ответил я, нюхая крючок еще раз.

Только после этого мы подошли к Иконникову. Выстрел был сделан прямо в сердце, в упор. На столе лежал лист писчей бумаги. На нем было написано: «Зачем я жил на белом свете?»

— Это самоубийство? — спросил я Бакунина.

— Нет, конечно. Записка без подписи, почерк, видимо, его. К крючку была привязана пропитанная спиртом нитка. С ее помощью снаружи был наброшен крючок. А нитка подожжена. Один из самых простых способов создать видимость, что все произошло внутри и никто не выходил наружу. Иконников, несомненно, причастен к убийствам. Остается только выяснить, как он воспользовался ситуацией или воспользовались им.

— Ну, судя по тому, что его убили, кто-то воспользовался им. Он ведь знал о дне дуэли, — сказал я. — Но зачем ему понадобилось строить мельницу?

— Причем задолго до того, как стал известен день дуэли. Весь вопрос: зачем убит князь, княжна?

— Мы поедем к Кондаурову? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Бакунин. — Очень жаль, что я не успел поговорить с Иконниковым.

— И с Толзеевым, — добавил я.

— И с Толзеевым, — задумчиво повторил Бакунин. — Акакий, поищи замок. И забери револьвер.

Бакунин и Акакий Акинфович навесили дверь. Акакий Акинфович нашел замок, и мы навесили его на дверь. Через пять минут мы уже были в коляске.

— Давай, Селифан, на Гороховую, — сказал Бакунин. — Вот что, Акакий, мы довезем тебя до Гороховой, расскажешь обо всем приставу. А сам потом возьмешь извозчика и езжай к княгине. Осмотри комнату княжны. А мы с князем поедем домой.

— Антон Игнатьевич, — сказал Акакий Акинфович, — я рассказал доктору Воронову об убийстве Толзеева… Он и здесь подбросил интересную детальку…

— Он что же, и там успел побывать? — удивился Бакунин.

— Он там частенько бывал… Дело в том, что ресторан «Век», оказывается, имеет определенную репутацию у знающих людей.

— Это какую же?

— Вместе с обедом или ужином там можно заказать и даму… Поэтому посетители там особенные…

Бакунин задумался.

— Ты хочешь сказать, что, когда князь Голицын появился в ресторане, само его появление могло вызвать у Толзеева наглую язвительность?

Акакий Акинфович развел руками.

Всю дорогу до дома Бакунин молчал. Молчание продолжалось и за обедом. Обедали мы вдвоем. Карл Иванович и дядюшка уже давно отобедали. Судя по тому, что Бакунин запил обед рюмкой коньяка, весь вечер и всю ночь он собирался работать. Это можно было определить и по хорошему настроению Василия. Мне тоже нужно было по горячим следам сделать все записи. Видимо, главное событие отодвинулось на завтра. Но оказалось, я ошибся.

Бакунин первым ушел из столовой. Допив чай, я тоже вышел в коридор. По лестнице навстречу мне поднимался Милев. Внизу стоял растерянный Никифор.

— Здравствуйте, вы князь Захаров? — спросил Милев. — Мы с вами почти знакомы, по крайней мере могли видеть друг друга у Югорской.

— Да, я помню вас.

— Югорская много рассказывала мне о вас, князь. Я приехал по ее поручению. У нее очередной каприз или странность, право, не знаю что. Она вообразила, что не может жить без какого-то «Евангелия», которое вы обещали передать ей. Это связано с какой-то клятвой.

— Проходите в гостиную, — смутился я.

Мы оба вошли в гостиную.

— Присаживайтесь, — пригласил я Милева.

Милев сел в одно из кресел.

— Я, собственно, князь, только за этим «Евангелием» и приехал. Я понимаю, это нелепо, но она чуть не в обмороке, бредит.

— Да-да, конечно, тут, собственно, какое-то недоразумение, что княжне вздумалось отдать его мне. — я еще больше смутился и даже покраснел. — Я сейчас принесу, оно у меня в комнате.

В гостиную вдруг заглянул Бакунин. Он увидел Милева и вопросительно взглянул на меня.

— Это господин Милев, — еще больше смутился я, — он приехал за «Евангелием», которое княжне передал французский посол, а оказалось, что на этом «Евангелии» князь Голицын клялся жениться на матери Югорской, а княжна отдала его мне на память о нашей встрече, — путано попытался объяснить я причину появления Милева.

— Ах, я забыл! — вдруг хлопнул себя по лбу ладонью Бакунин. — Минуту, я сейчас вернусь!

Бакунин выбежал из гостиной.

— Это господин Бакунин? — спросил Милев.

— Да.

— Как все знаменитости, он тоже со странностями, — усмехнулся Милев.

— Он очень оригинальный человек, — сказал я. — Посидите, я сейчас схожу за «Евангелием».

Милев кивнул мне в знак согласия, и я пошел к себе в комнату, взял из ящика стола «Евангелие» и вернулся в гостиную. Посредине гостиной стоял Милев с высоко поднятыми вверх руками. В трех шагах от него стоял Бакунин с револьвером в руке.

— Я стреляю без промаха. И без предупреждения. Одно ваше движение — и нам с вами уже никогда не удастся побеседовать. А ведь вы, должно быть, знаете много интересного, — с легкой насмешкой говорил Бакунин.

Увидев меня, он сказал:

— Князь, будь добр, душа моя, осмотри карманы нашего гостя. Постарайся найти револьвер и возьми его себе.

Я подошел к Милеву. Он холодно улыбнулся. Испытывая неловкость, но понимая, что действия Бакунина могли быть вызваны только чрезвычайными обстоятельствами, я обыскал Милева. В одном из его карманов действительно оказался револьвер.

— А теперь закатай ему до колен брюки, — сказал Бакунин и напомнил: — Я стреляю при малейшем движении.

Выполнив требование Бакунина, я обнаружил ниже левого колена пристегнутую к ноге перевязь с небольшим узким ножом.

— Отстегни, князь, и забери этот нож. Он теперь господину Милеву ни к чему. — Бакунин достал из кармана английские никелированные наручники. — А это надень нашему гостю на руки. Протяните руки вперед, господин Милев.

Милев повиновался, и я защелкнул наручники у него на запястьях.

— Пойдемте в кабинет, — пригласил Бакунин.

В кабинете, предназначенном для сыскной работы, Бакунин показал Милеву место за столом, я сел рядом с ним, а Бакунин подошел к ящикам с картотекой и достал одну из карточек.

— Давайте знакомиться, господа. Князь Николай Николаевич Захаров. Князь намеревается писать романы в духе Конан Дойла. Он помогает мне, чтобы изнутри увидеть реалии, так сказать, своих будущих произведений. Меня, надеюсь, представлять не нужно, я человек известный. А наш сегодняшний гость — Корнеев Семен Сергеевич. В настоящее время, как я понимаю, пользуется фамилией Милев. Вот здесь у меня в картотеке все подробности. Четыре убийства. Осужден на двадцать лет каторги. Спустя три года бежал. Пять лет как разыскивается полицией.

— Как вы меня узнали? — спокойно спросил Милев.

— Расследование вел мой близкий приятель. Я специально ездил в Оренбург по этому делу. Присутствовал в зале суда. У меня хорошая память. Ну, а вы тогда просто не обратили на меня внимания.

— Да, я вас не помню, — подтвердил Милев.

— Итак, речь идет о «Евангелии». Князь, душа моя, повтори еще раз все, что ты сказал в гостиной, — попросил Бакунин, садясь за стол рядом с Милевым.

— В тот вечер, когда я встретил у Югорской княжну, она подарила мне «Евангелие». По ее словам, это «Евангелие» ей передал французский посол, когда выражал соболезнование о смерти ее отца. Кажется, посол сказал княжне, что это «Евангелие» принадлежало князю Голицыну.

— Вспомни точнее слова посла.

— Кажется, княжна так и повторила их: «Это «Евангелие» вашего отца».