Хорошо или не хорошо, но он исчез за дверями той палаты, из которой доносились крики. К счастью, Ди была слишком занята, чтобы прислушиваться к этой драме в коридоре. Когда я вернулась в комнату, где Ди лежала на каталке с разведенными ногами, Росси уже опустилась возле ее ног. Роксана, одетая в хлопчатобумажный халат, говорила дочери: «Милая, уже скоро. Осталось совсем чуть-чуть». Алисия пыталась натянуть защитные пакеты на ноги, чуть не свалив бедром поднос с блестящими стерильными инструментами.

— Ладно, Вингфилд… скоро будет, — сказала я. — Как только кто-то там родит…

— Ребенок сейчас выйдет, разве не ясно? — Росси кивнула в сторону коробки со стерильными перчатками, стоящей у раковины. — Мойте руки, — приказала она. — Вам придется принимать его, доктор.

Десять минут спустя я поняла, на что было похоже нормальное рождение — на съезжание по наклонной трубе в парке водных аттракционов. Малыш действительно выбирался в этот мир по узкому каналу, однако присутствие при этом великом прибытии заставляло нас забыть о том, кто, собственно, рождается.

Как только голова младенца вышла наружу, он сразу же выскользнул весь, как лодка, спускающаяся по бурной реке, — с всплеском крови и околоплодной жидкости, а все вокруг смеялись, кричали, плакали, и только я молчала, изо всех сил стараясь не уронить его.

— Ножками вверх, ножками вверх, слышите? Другой стороной вверх! — закричал появившийся в дверях доктор Вингфилд, когда я по ошибке подняла младенца вверх головкой.

— Зажим, зажмите пуповину, — почти пропела Росси, осторожно очищая синей клизмочкой рот и нос новорожденного. Он сморщил личико и заплакал.

— С днем рождения! — закричала Алисия. Все, кроме меня, вздохнули с облегчением. Внутри разлилось тепло, а в моих дрожащих руках сучил ножками и дергался маленький мальчик. Я же не могла дать ему вырваться: пусть на секунду, но он мой.

Тем временем кардиомонитор на опустевшем животе Ди выдал какофонию прерывистых звуков, похожих на радиопомехи, что прозвучало как праздничный салют, словно звезды и планеты присоединили свой голос к общей радости.

Я подняла ребенка, давая Ди рассмотреть его, а Роксана обрезала ножницами пуповину, чтобы освободить малыша. Затем Росси забрала мокрого, орущего мальчика и принялась вытирать его. Внезапно все закончилось.

В семь часов утра седьмого дня седьмого месяца этого года четырехкилограммовый Макс-один-на-миллион пришел в наш мир.

Прибыв послеполуденным поездом из Винчестера на вокзал Ватерлоо в Лондоне, я решила заняться наконец осмотром достопримечательностей, начав с самой дальней станции подземки и постепенно продвигаясь к центру Лондона от собора Святого Павла. С самой поездки в Уимблдон, после которой прошло уже две недели, я мечтала о Галерее Шепота, о которой узнала от Мэттью Холемби. Он рассказал мне, что в той части собора можно было пробормотать что-нибудь, стоя у одной стены, а собеседник, находящийся у противоположной стены на расстоянии тридцати метров, прекрасно все расслышит. Такое сверхъестественное явление — Галерея Шепота — помогало мне верить в близость божественного к обычным людям.

К сожалению, сегодня мне не удастся увидеться с Мэттью, несмотря на то что он находился на этой неделе в Лондоне и мы договорились встретиться с ним на Трафальгарской площади в десять часов утра. После ночной смены я решила подремать полчасика, чтобы набраться сил, и проснулась только через три часа. «А может, это знак судьбы? — подумала я, когда поезд метро подходил к станции Кеннон-стрит. — Может быть, мне суждено быть с Эдом?»

Выйдя из метро, я зашагала к Тауэрскому мосту.

Я прошла почти полпути к нему, прежде чем поняла, что иду не туда, куда мне нужно. Чтобы не заблудиться еще больше, я подошла к женщине в драповом пальто, похожей на бродяжку, и спросила у нее, как пройти к собору Святого Павла. Она указала в том направлении, откуда я пришла, и посоветовала идти до тех пор, пока не дойду до Лутгейт-Хилл.

— Ищи купол, не промахнешься, — посоветовала она.

Женщина оказалась права. Трудно было не заметить золотой крест на верхушке фантастического сооружения, окруженного внушительными зданиями с каменными колоннами, которые напомнили мне иллюстрации к истории Древней Греции. Собор был так велик, что, подойдя к нему, я не могла думать ни о чем другом, кроме сожаления о том, что он не помещается целиком в объектив моей камеры. Махнув рукой, я решила купить открытку, чтобы не чувствовать себя обделенной.

Поднимаясь по ступенькам к главному входу, я поймала себя на том, что потихоньку повторяю про себя коротенькую молитву: «Встреть меня, Господи. Встреть меня». Не то чтобы я хотела пообщаться с Богом так, как это удалось Бену, но было бы неплохо почувствовать… нечто. Я подумала о Мэттью и о том, как он говорил об истине, лежащей между двумя противоположностями. Вот на это я и надеялась — найти хотя бы что-нибудь истинное.

— Рик, тебе стоит говорить погромче, если ты хочешь, чтобы я тебя услышала! — завопила толстая американка с крайним раздражением.

Она находилась метрах в двадцати от меня, но благодаря строению Галереи Шепота ее вопли звенели прямо у меня в ушах. Мы прошли двести пятьдесят девять шагов внутрь купола собора Святого Павла и теперь находились над органистом, хористами в рясах и шумными туристами. Оказавшись здесь, можно было бы наслаждаться чистотой и тишиной…

— Рик, я тебя не слышу! Кричи, если потребуется! — вновь завопила американка.

Я задумалась над тем, как мне проверить, работает ли эта Галерея Шепота. Поскольку мне не к кому было обратиться, я огляделась по сторонам и внезапно услышала немецкий акцент: «Алло? Эй? Дас этот штука работать?»

Никого рядом с собой не заметив, я ответила:

— Да, она работает.

— Кто вы? — обрадовался голос с акцентом Арнольда Шварценеггера.

— Здесь! — Я замахала руками над головой. — Возле статуи святого Василия. А вы где?

— Я здесь! Здесь! Вы меня видеть?

Я пробежалась взглядом по окружности купола и наконец заметила блондина, стоявшего у противоположной стены и махавшего мне руками. Да уж, забавный способ знакомства — встретиться взглядами через тридцать метров.

— Я Иоганн из Германии!

— Привет, Иоганн. Я тебя вижу, Иоганн! — Я рассмеялась и помахала ему в ответ.

— Холли, — раздался глубокий баритон из-за моего правого плеча, и я подпрыгнула от неожиданности, когда, обернувшись, никого не обнаружила.

— Да? Я… — Только тут до меня дошло, что я не произносила в этом куполе своего имени.

— Ты, — ответил голос, на этот раз в левом ухе. — Это я, Холли. Обернись.

Я оглянулась, но не знала, куда именно смотреть, и все, что я слышала, это «Э-э-э-эй!» от Иоганна, вопрошавшего, здесь ли я и почему молчу.

— Иоганн, меня тут позвали. Мне нужно идти.

— Холли, я на другой стороне купола. Просто стой на месте, я сам к тебе подойду.

— Подожди, где ты? — спросила я, практически впечатавшись в стену, но ответа не получила.

Возникшей паузы хватило для того, чтобы бормотание, стоявшее вокруг меня, показалось мне тишиной.

— Холли.

На этот раз, когда я обернулась, за моим правым плечом оказался Мэттью Холемби.

От изумления и внезапного облегчения, испытанных мною в этот миг, я так вскрикнула, что мой голос явно побил рекорды вокальных способностей…

Однако Мэттью шагнул вперед и зажал мне рот ладонью, одновременно обнимая другой рукой за плечи.

— Это же собор, Холли. Нельзя кричать в соборе!

Но Мэттью не злился. Он улыбнулся и засмеялся, когда я кивнула, показывая, что буду тихой, после чего отпустил меня. Я обняла его. Крепко обняла. Я и не думала, что так обрадуюсь, увидев знакомое лицо. Увидев его лицо.