Неприятности начались уже на второй день. Дивизия из Шинданда посылала часто колонны с провизией и оружием в Кандагар. Колонны формировались и укомплектовывались из офицеров и солдат из разных частей дивизии. Безопасность обеспечивали бронетранспортеры: один во главе колонны, второй замыкал. Часть обслуживания аэродрома тоже должна была обеспечивать колонны техникой и людьми.

Жизнь все-таки великая штука или шутка, особенно моя. Каждый раз, когда я отказывала какому-то начальнику, меня посылали на войну. Так было, когда я отказала комиссару военкомата. Точно так поступил и Федюкин. Попугать, наверное, решил, чтобы жизнь медом не казалась. Меня вызвал к себе Волошавский и сказал:

– Пойдешь с колонной в Кандагар.

– Аппараты для физиопроцедур брать с собой? – попробовала я пошутить. – Может, по дороге понадобятся? Понимаю, попугать решили.

– Не улыбайся, – растерялся Волошавский, – я серьезно.

– Подчиняюсь приказу, товарищ старший лейтенант.

– Это приказ командира батальона. Там нужны опытные, профессиональные медработники.

– Так точно, товарищ старший лейтенант. Для меня большая честь, что меня считают профессионалом, почти хирургом.

– Приказы не обсуждаются, – сказал Волошавский сконфуженно.

– Когда отправляемся?

– Завтра на рассвете.

Начальником колонны был назначен полковник из штаба дивизии. Он удивленно посмотрел на меня:

– Вы что тут делаете, товарищ прапорщик?

– Выполняю приказ командира, товарищ полковник.

– Вы что, единственный свободный врач? Или перешли кому-то дорогу?

– Большая честь для меня выполнять эту миссию, меня послали как лучшего специалиста, товарищ полковник.

– Оставьте, пожалуйста, эту демагогию для партсобрания, я кадровый офицер, а не замполит. Скажите мне, почему посылают вас, все мужчины-врачи испарились?

– Так точно, товарищ полковник!

– Садитесь в БТР.

– Товарищ полковник, я должна ехать в автомобиле медицинской службы.

– Вы только не подумайте, что я намерен пугать вас, но приказы мои прошу выполнять в точности. Вы сейчас пушечное мясо. Это война, и здесь очень опасно. Вы новичок. Запомните: или они нас, или мы их. А живы останемся, выполним все приказы.

Полковник показался мне озлобленным, но его честность подкупала. Не было в его словах пафоса, он называл вещи своими именами. Мы перевозили взрывчатку в селение, находящееся недалеко от Кандагара, почти у линии фронта, на боевые позиции афганской армии. Они только учились формировать колонны и организовывать их передвижения, хотя имели всю необходимую для этого технику. Колонны были очень уязвимы из-за слаборазвитой сети дорог, которые проходили в основном через горные массивы и являлись удобными объектами для нападения противника. Возможно, поэтому они многого не умели и перекладывали все на плечи шурави.

Автомобиль медицинской службы шел предпоследним в колонне. Мы вышли на рассвете и провели в дороге примерно четыре часа. Первый раз остановились у горного ручья. Кто-то подошел к моей машине и отсыпал мне сухарей, белых, прожаренных, с маком. Вот это вкуснятина, не то что обыкновенные, черные, горьковатые. Простояв всего полчаса, двинулись в путь.

Прозвучали выстрелы и взрывы. Горы были совсем близко, через дорогу. Все ясно. Так просто из этой заварухи мы не выберемся. Колонна встала. Моджахеды как всегда использовали свой любимый прием: нанесение одновременного удара по голове и хвосту. От первых снарядов загорелась первая машина, мы были в ловушке. Дорога была очень узкой, объехать горящую машину невозможно. Полковник спрыгнул из машины и заорал:

– Все из машин! Прячьтесь за колеса!

Кто-то выпустил красную ракету. Обратно повернуть мы тоже не могли, обочины вдоль дороги были заминированы противотанковыми минами и фугасами, так что, стоило автомобилю проехать колесом по мине, взлетал моментально на воздух. И в машинах нельзя было оставаться.

Я выскочила из машины и спряталась за колеса, как и все остальные. Мне дали автомат, но я не могла даже представить, что смогу целиться в человека. Пули летели со всех сторон, взрывались снаряды. От грохота заложило уши. Солдаты отстреливались, и откуда-то ритмично строчил пулемет. Шум выстрелов перемешался с криками и стонами раненых. Сержант-связист просил по рации помощь.

В засаду мы попали недалеко от перевалочной базы 40-й армии. Нас заверили, что к нам на помощь уже спешат бэтээры и самоходный миномет. Прозвучал залп, зарево ослепило меня, а от грохота заложило уши. Вырванные с корнем деревья отлетали во все стороны. Еще две наши машины загорелись от одного залпа, после чего афганцы прекратили стрелять и ретировались. Вибрирующий звон в моих ушах было единственное, что я слышала в наступившей тишине. Рядом лежал крепкий, глазастый капитан.

– Сестра, ты почему не стреляла? Страшно?

– Я лечу, а не убиваю.

– Да, а если ты к ним попадешь, как думаешь, они будут с тобой церемониться?

– Не знаю, – я почувствовала, как в глазах защипало, не хватало еще расплакаться.

Отряд афганцев появился из соседних кустов, как привидения, и избавил меня от дальнейшей беседы.

– Почему не стреляете?! – заорал капитан на солдат.

Моджахеды надеялись прорваться к ближайшей скале: они двигались перебежками, на полусогнутых ногах. Мне показалось это очень смешным. Поняла, что начинается истерика. Повстанцы рискнули нагло, безрассудно, но у них не было ни единого шанса. Они были как на ладони, на открытой местности, под прицелом советских солдат. Капитан стрелял сам и подначивал солдат.

– Я стреляю в того, в белом, а ты бери этого, что бежит последним. Стреляй, придурок, или я тебя самого в порошок сотру!

Метрах в пятидесяти, хромая, бежал афганец. Сержант стрелял очередями, но так и не попал в него, только клубы пыли взлетели вверх. Другой солдат прицелился и выстрелил. Афганец упал как подкошенный.

– Все, вознесся, – сказал капитан.

У меня ком в горле застрял, и я не могла промолвить ни слова. Рвотные спазмы душили меня. Держалась из последних сил. Кто-то протянул мне флягу с водой. Через силу выпила пару глотков. Никак не получалось встать на ноги. В нескольких шагах от меня солдат лежал ничком, уткнувшись лицом в землю. Он был мертв. Пуля вошла в лоб и вылетела через затылок. Перевернула его, вытащила из сумки бинт и начала вытирать ему лицо.

Маленькая дырочка. Его широко открытые глаза смотрели в небо. Ладонью закрыла ему глаза. Прислонилась к машине и заплакала, горько, как на похоронах. Трое солдат подняли его и понесли к бронетранспортеру, который недавно приехал к нам на помощь. Это был первый и последний раз, когда я плакала так на той войне.

Полковник подошел, обнял меня за плечи.

– Ты первый раз на поле боя?

Я лишь кивнула.

– Успокойся, у нас много раненых, надо работать.

Чуть дальше лежал раненый солдат. Пуля попала в грудь, ниже сердца. Другой был ранен в ногу, в бедро, рядом с животом. Рана напугала меня больше, чем обстрел. Вдохнула полной грудью, открыла сумку, постелила рядом кусок брезента, сверху марлю и разложила инструменты. За работу.

Из нашей машины достали носилки, накрытые простыней, туда мы и переложили раненого. Продезинфицировала руки спиртом и начала ощупывать ткани вокруг раны. Хуже всего то, что это была не пуля, а осколок мины. «С Богом…» – сказала я себе мысленно и, когда подействовал болеутоляющий укол, сделала небольшой разрез скальпелем. Показался край осколка. Быстро углубила разрез и пинцетом вытащила оттуда осколок. Почистила рану и, не зашивая, перевязала. Мне даже нечем было зашивать.