В больших палатках-шатрах находились столовая, библиотека, гарнизонный дом офицеров, куда по вечерам ходили смотреть кино. Фильмы почему-то крутили в основном военные, комедий и лирических мелодрам не было вообще. И это вызывало раздражение. Вернувшись с заданий или после тяжелых военных операций, солдаты получали еще одну порцию крови и патриотизма. Наверное, чтобы не расслаблялись. Это уже потом стали приезжать концертные бригады из Союза, появилась своя художественная самодеятельность, а на тот момент солдаты довольствовались такими фильмами.
Через пару месяцев после начала работы в редакции Альфия Кагарманова получила первое редакционное задание. Она должна была написать о военных медиках. С искренним энтузиазмом Аля взялась за работу. То, что она узнала, для нее было полной неожиданностью. Растревоженная душа требовала выхода, и Альфия писала, правила, вычеркивала и снова писала, подбирая слова, формулируя точные фразы. Ей так хотелось передать в этом очерке свои ощущения, свою боль.
Она писала о том, что узнала: о хорошем и плохом, о подвигах и проблемах. Обо всем, что, как ей казалось, должны знать читатели их газеты. Еще раз перечитав очерк, Альфия принесла его главному редактору. С удивлением она увидела, что выстраданный ею текст сократился в три раза.
– Ну почему, почему мы не можем писать правду хотя бы здесь, где идет война? – недоумевала Альфия.
– Пока нельзя, понимаешь – НЕЛЬЗЯ! – Голос главного редактора не допускал возражений, но Алю это не останавливало.
– Это несправедливо! Ладно в Союзе. Это я еще могу понять. Но почему даже здесь, где совершаются героические подвиги, газета, которая выходит в военно-полевых условиях, не имеет права писать о том, что на самом деле происходит.
– Об этом обязательно когда-нибудь напишут, всему свое время, – успокаивал ее майор Щепетков.
Аля чуть не со слезами смотрела на свой искалеченный текст. Только так можно было напечатать очерк, но это была не вся правда, о которой ей хотелось рассказать. С того самого дня сотрудник газеты «Ленинское знамя» Альфия Кагарманова, начала вести дневник. Конечно, всем запрещалось делать записи, но Аля всегда могла сослаться на специфику работы. А записывать было что.
* * *
Спустя некоторое время Альфию вызвали в политотдел, где полковник Федоров объявил, что ее зачислили в боевой агитационно-пропагандистский отряд по работе с местным населением. Ее задача – общаться с афганскими женщинами, ведь на женскую половину посторонним мужчинам заходить запрещалось, а медсестры оказывали им медицинскую помощь.
Аля с радостью включилась в новую работу. Сколько интересного материала она соберет для будущей книги. В том, что ее дневник ляжет в основу будущих очерков и статей, она не сомневалась. Ведь когда-нибудь разрешат писать правду, а пока она будет тщательно все записывать, чтобы ничего не забыть.
Агитационно-пропагандистский отряд проводил свои рейды раз в неделю. Ездили на бэтээрах в отдаленные кишлаки, завозили продукты, медикаменты и раздавали беднякам. Впервые Аля могла наблюдать, как живут простые афганские семьи, уклад их жизни, бесправие женщин, нищету, болезни. Нищета поражала неискушенную студентку университета, два года назад приехавшую в Ленинград из Уфы. Она даже представить себе не могла, что такое бывает. Люди жили в глинобитных домах, пол которых утрамбован смесью глины с соломой. Мебели в таких хижинах почти никакой не было. Вместо привычного топлива использовали кизяк. Дрова продавались на вес, их могли себе позволить только состоятельные семьи.
В одном из кишлаков Альфия познакомилась с десятилетней Джамилей Мирзамахмад. Она сидела во дворе на низенькой скамейке, молодая женщина расчесывала ей волосы. Рядом с девочкой лежали костыли, а из-под цветных шаровар виднелась перебинтованная нога. Аля не могла пройти мимо. Подсела рядом, угостила девочку конфетами и печеньем, которые теперь всегда носила с собой, и они разговорились. Оказывается, Джамиля вместе с отцом и четырехлетним братом Камалом возвращались на автобусе из города домой. По дороге на них напали душманы. Всех выгнали из автобуса, обыскали, отобрали деньги, документы, а потом расстреляли из автоматов. Отец и брат погибли, Джамиля чудом уцелела. Ее подобрали советские солдаты и привезли в наш госпиталь. У нее были пулевые ранения в живот и ногу. Врачи сделали операцию и вытащили из тела четыре пули.
Она рассказывала об этом просто, как будто о чем-то обыденном.
– Тебе больно? – спросила Аля, показывая на перебинтованную ногу.
– Теперь нет, а сначала было очень больно, и я плакала. Доктор сказал, что скоро нога заживет и я опять буду ходить.
– А ты учишься? Умеешь писать, читать? – спросила Аля.
Джамиля вдруг заплакала. И сквозь слезы рассказала, что детям, особенно девочкам, под страхом казни запрещается посещать школы. Недавно в соседнем кишлаке душманы зверски расправились с теми, кто посмел их ослушаться. Они ворвались в школу, убили учителя, а некоторым детям отрубили правые руки.
С ужасом Аля слушала рассказ девочки. Она даже не знала, как успокоить ребенка, что сказать, но Джамиля постепенно успокоилась сама и продолжила разговор:
– Я пока не могу ходить в школу, занимаюсь дома. Но я обязательно буду учиться.
– А кем ты хочешь стать, когда вырастешь, наверное врачом?
– Нет, учительницей. А еще мне очень хочется побывать в вашей стране, нам так много рассказывали, как там живут. Ведь это возможно, когда я вырасту?
– Конечно, – Аля обняла ее за плечи, – ты обязательно поедешь и в Москву, и в Ленинград, обязательно станешь учительницей.
Верила ли Альфия в то, что обещала ребенку. Конечно, верила. А еще она верила, что эта война скоро кончится, что на афганскую землю придет мир, что эта девочка уже никогда не наденет чадру. «Что они видели в своей жизни, пока не свершилась революция, – писала Альфия в своем дневнике, – в 13–14 лет девочек выдавали замуж. Еще не сформировавшись как женщины, они уже рожали детей. Теперь все будет по-другому. С приходом новой власти уже запрещено выдавать замуж до 16 лет. Дети сердцем принимают все, что принесли шурави на афганскую землю. В их глазах, как в зеркале, отражаются и боль, и радость, и надежда. Наши специалисты обучают людей грамоте, строят новые школы, больницы, передают свой опыт, организовывают совместные встречи».
Джамиля вдруг заплакала. И сквозь слезы рассказала, что детям, особенно девочкам, под страхом казни запрещается посещать школы. Недавно в соседнем кишлаке душманы зверски расправились с теми, кто посмел их ослушаться. Они ворвались в школу, убили учителя, а некоторым детям отрубили правые руки.
* * *
Вместе с отрядом Альфия проводила агитационно-разъяснительную работу среди местного населения. Нередко душманы преследовали и обстреливали их, а на дувалах расклеивали листовки, предупреждающие местных жителей о возмездии. В общем, надо сказать, рисковали обе стороны. Наверное, если бы не медицинская и гуманитарная помощь в виде продуктов, медикаментов и красивых галош фабрики «Красный треугольник», то афганцы не стали бы подвергать себя такой опасности.
Мужчины слушали агитаторов с опаской, не выдавая своих чувств, не показывая интереса. Нередко на центральной площади, где обычно проходили митинги, были и душманы. Их не сразу распознаешь – днем под видом мирных дехкан они обрабатывали землю, а с наступлением темноты брали в руки оружие и совершали свои бандитские набеги – минировали дороги, сжигали школы и больницы, убивали активистов или сочувствующих новой власти.
С женщинами Аля разговаривала отдельно. Они верили и не верили всему, что рассказывала им Альфия Кагарманова. Забитые и неграмотные, с удивлением слушали они рассказы о далекой стране, где женщины наравне с мужчинами работают, учатся, а их дети ходят в детские сады, школы, отдыхают в пионерских лагерях, ездят на море. Аля рассказывала о том, что в Средней Азии когда-то женщины тоже были бесправны, носили паранджу, и там так же бесчинствовали басмачи. Когда пришла народная власть, все изменилось. Теперь советские восточные женщины смотрят на мир открыто, а не сквозь черную сетку паранджи.