След резиновых сапог вывел на лестничную клетку, отпечатался на ступеньках, ведущих вниз. Лестница здесь была самая обычная, без сеток и перегородок. Заглянули на второй этаж — там было также, как и на третьем, но ясно, что Митрохина тут не задерживалась. Следы сапог потянулись дальше и на площадке первого этажа смешались с целой кучей других следов. Коридор первого этажа смотрелся получше, туг уже была свежая штукатурка на потолке, зашпаклеваны трещины в стенах, а в дальнем конце коридора даже побелка на потолке виднелась. Рабочих, конечно, уже не было.

— Когда у ремонтников рабочий день кончается? — спросил Воронков.

— В половине шестого… — вздохнул Усольцев. — За ними автобус приезжает от фирмы.

— Пропусков, конечно, ты им не выписываешь?

— Издеваешься, товарищ полковник? У меня же не ракетная база все-таки.

— Стало быть, даже по головам не считаешь?

— Конечно. Мне ведь неважно, сколько их.

— Правильно. Приехало семь, а уехало восемь, какая, хрен, разница. То, что сбежала баба, из-за которой нам могут шею свернуть, — ерунда, как говорил товарищ Карлсон, «деложитейское». То, что теперь многие головы могут полететь, и в том числе очень нужные для нашего благосостояния, — тоже ерунда.

— Приятно слышать… — Михаил Иванович попытался разглядеть по глазам, шутит Воронков или говорит на полном серьезе.

— Порадуйся. Хорошо еще, что я знаю, хотя и очень примерно, как ее увезли и кому она понадобилась. Кому понадобилась — говорить не буду. Тебе же лучше, если знать не будешь. Дольше проживешь, по крайней мере. Если еще не обломишься на чем-нибудь эдаком. Как увезли — расскажу, чтоб в следующий раз не разевал варежку. Вкратце…

— А чего тут рассказывать? Все ясно. Санитарам предложили взятку, они пронесли ей комбинезон или халат малярши, потом отвлекли Майю, уронив котел… А сапоги лежали уже там, в шкафу.

— Я думаю, что комбинезон тоже там поместили. Какой-нибудь там Марченко просто передал ей что-нибудь вроде записки насчет того, как бежать, и прикрыл своей широкой спиной от Майи, пока она,

как дура, булочки собирала… В общем, спланированная акция.

— Что мне-то теперь делать?

— Дураков лечить. Что ты еще умеешь-то?

Солнце отпечаталось на дорогих обоях Ольгиной спальни красновато-золотистыми полосками света, пробившегося через щели между оконным проемом и шторами.

Леха ощущал себя, в общем, недурно. Башка вроде не гудела, во рту тоже перегноем не отдавало. Похмелюга — выжрато вчера было немало! — тьфу-тьфу, не ощущалась. Может, весь алкоголь с потом вышел? А попотеть Коровину пришлось в эту ночку изрядно. Взялся соревноваться в прыти с этой длинноногой, старый хрен! Нет, совсем-то не развалился, конечно, и сражался достойно, можно сказать. Даже, пожалуй, доказал, что старый конь борозды не портит, хотя и мелко пашет. Как в сказке про Мальчиша-Кибальчиша, «день простоял и ночь продержался». Даже утречком, час назад, соответствовал спросонок. Но дальше-то что будет? Надорваться ведь недолго. Даже просто сдохнуть. А начнешь отбрыкиваться — эта Царевна-Лягушка мигом в такую ведьму превратится, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И тогда всяко может быть.

Все, что Ольга по пьянке рассказала, Леха помнил. Нутром чуял, что все так и есть, хотя сомнений тоже было достаточно. То, что все его скромные предположения насчет своего наследства и брака Ольга на сто процентов подтвердила, особо не радовало. А в то, что Ольга, как она утверждала, знает нечто, неизвестное братцу, — не верилось. И особенно не верилось в то, будто это нечто может притормозить замыслы Георгия Петровича. Когда на кону 56 миллионов баксов, нет таких преступлений, на которые не может пойти российский бюрократ. Что-то похожее Леха читал в каком-то конспекте не то из Маркса, не то из Энгельса, который сдувал перед экзаменом по политэкономии в давние времена своего заочного обучения. Конечно, там было что-то другое написано, но коровинский вариант изречения ему самому больше нравился.

Тем не менее совсем-то уж обреченным чувствовать себя не хотелось. Вроде отношения с Ольгой пока не шибко плохие. Должна же хоть на что-то быть надежда. Даже если она ни шиша не стоит, надежда эта, все-таки с ней теплее. Хрен его знает, может, удастся выкрутиться?

Ольга уже встала и плескалась, судя по всему, под душем. Леха лениво слез с шикарной постели — пока до края дополз, устал — и босиком пошлепал в ванную.

Нет, неплохая она баба, хотя и бешеная. Если б Лехе на десять лет поменьше было, то вполне бы сгодилась в жены. Конечно, устеречь такую не устережешь, но, как сказал один мудрец из литейного цexa, лучше хором шоколад есть, чем одному дерьмо. Само собой, что десять лет назад, когда этой самой крале только-только за двадцать перевалило, Коровина к ней просто не подпустили бы. У него тогда миллионов не было, и про дядюшку в загранке он ни шиша не знал. Опять же в обкомовские сферы он тогда еще не вхож был. Так что надо сказать этой самой судьбе-индейке пионерское спасибо, что дозволила слегка побаловаться. Хотя бы, как говорится, на исходе жизненного лета или в начале, так сказать, осени.

— Проснулся? — сказала Ольга, жмурясь под струями воды. — Иди, окатись. Егорка, мать его так, уже звонил. Дал час на умывание и подмывание, в десять ноль-ноль прибудет.

— Вчера-то не приехал почему-то, — вспомнил Леха.

— Закрутился, наверно, — хмыкнула Пантюхова, — ему сейчас ой как жарко станет!

— Отчего?

— Вчера кое-что в этом мире изменилось, — загадочно произнесла Ольга, — так что брательник мой сейчас висит на двух волосинках, и одна из них — я.

— А вторая? Та, другая, баба?

— Естественно. Галька Митрохина, твоя лучшая подруга. Ты ее потрахать не успел, кстати?

— Не случилось, — сказал Леха, не возмущаясь, и Ольга почти тут же поверила. Не удивился он и тому, что Пантюховой известно о Лехином знакомстве с экс-банкиршей.

— Не много потерял, — безапелляционно заявила Ольга, — по сексу — корова, по жизни — клуша. Всю жизнь над пацанами трясется и влипла уже из-за этого.

— Как влипла?

— Пока еще не могу сказать. Посмотрим, как у Пантюхова настроение.

Леха сполоснулся, вытерся, почуял большую бодрость в теле. Побрил морду очередным одноразовым лезвием и сам себе понравился. Ольга откуда-то притащила ему мужские трусы и майку.

— Заворачивайся в халат, пойдем кофе пить.

Честно сказать, Леха пожрал бы покрепче. Сало с сухариками — это не самое плотное питание. И водка с кофейком, хоть и калорийно, но не шибко полезно.

Но делать нечего. Опять повторили то же меню. Правда, похмеляться не стали, не требовалось.

Пантюхов с Воронковым и охраной прибыли, когда Леха с Ольгой допили кофе и перекуривали.

— Все, — сказал он с порога, — время вышло. Оля, иди одеваться, форма одежды деловая. Не вздумай мазаться сверх нормы. А тебе, Алексей Иванович, мы одежку привезли.

На сей раз Лехе достались строгий серый костюм-тройка, рубашка с красно-сине-белым галстуком и очень мягкие черные полуботинки. Конечно, выдали часы и радиотелефон для связи с Воронковым.

— Нормально, — оценил глава Лехино обмундирование. — Вполне. Почти на человека похож, даже царапин не заметно.

Ольга появилась примерно через десять минут после того, как Леха был признан готовым. Она была одета в темно-синий кос ном — жакет в талию с широкими плечами и юбка по колено — и темные туфли на невысоком каблуке. Должно быть, чтоб не слишком возвышаться над Коровиным.

Спустились вниз и погрузились в тот самый вишневый «Мерседес», который возил Леху на встречу с дядюшкой в аэропорт. Пантюхов поехал отдельно, на своей казенной «Волге», скромно вставшей позади «мерса». С Лехой и Ольгой уселись Воронков и два охранника. Впереди «Мерседеса» пошла одна машина сопровождения, позади «Волги» Георгия Петровича — другая. На головной включили мигалку и, едва выкатив на проспект Победы, понеслись со скоростью под 90.