До закрытой Кирсановки добрались быстро, свернули к «отелю», въехали в подземный гараж. Здесь все вылезли из машин, и Пантюхов провел краткий инструктаж.
— Тема беседы с дядюшкой — знакомство с Ольгой и приглашение его на свадьбу, которая состоится в ближайшую субботу. То есть через четыре дня, в четырнадцать ноль-ноль. Отправление из отеля по Дворец бракосочетаний — тринадцать ноль-ноль.
После Дворца поедете венчаться в храм Параскевы Пятницы. Насчет поездки в Сибирь старайся особо не распространяться. Если очень пристанет, то позвони Воронкову, он скажет, что говорить.
— Понятно.
Леха с Ольгой под руку в сопровождении Воронкова и охраны поднялись наверх. А Пантюхов отправился, судя по всему, в свой «кабинет для работы на отдыхе».
Так или иначе, но у номера Александра Анатольевича глава не появился. Воронков и охранники тоже как-то рассосались, и до места в результате с Лехой дошла только Ольга.
Леха постучал в дверь. Ему открыла темнокожая Нэнси-Нюшка, за спиной которой возвышался шофер-охранник Роберт.
— Мистер Коровин вас ждет, — сказал экс-россиянин. — Проходите, господа.
Послышался знакомый звук приближающейся инвалидной коляски.
— Прошу, прошу! — радушно протянул руки старик. — Алеша, как я понял, решил познакомить меня со своей избранницей.
— Это Олечка, — объявил племянник, подводя к коляске даму.
— Очень приятно. — Александр Анатольевич изящно подхватил Ольгу за запястье и церемонно, в старорежимном духе, поцеловал ручку. Та изобразила на морде саму скромность и нецелованность.
— Я так рада вас видеть, — прощебетала она совершенно необычным голосом, которого Леха еще ни разу не слышал, — Алексей мне так много о вас рассказывал…
— Надеюсь, что вы не сильно разочаровались, когда увидели полуживого инвалида.
— Что вы! Вы просто прекрасно выглядите!
Леха подивился: ему, оказывается, еще и артистка досталась! Во всяком случае, та баба, с которой он спал предыдущей ночью, на эту скромницу совершенно не походила.
— Ладно, ладно делать комплименты! — сказал дядюшка. — Проходите, присаживайтесь… Как Сибирь?
— Что Сибирь? — ответил Леха. — Никуда пока нe делась. Говорят, Америка за нее три трильона баксов предлагала, а наши не продают.
— Серьезно? — удивился Александр Анатольевич. — Ничего подобного не слышал…
— Господи, слушайте вы его больше! — воскликнула Ольга. — Эту сплетню я еще года два, а то и три назад слышала.
— А что? — сделав физиономию даже излишне серьезной, сказал Леха. — Есть, например, такой анекдот. Стоит чукча на берегу Берингова пролива и орет в сторону Аляски: «Нищие! Нищие янки!» Подходит к нему русский пограничник и говорит: «Что ты кричишь? Какие же янки — нищие?! Да Америка самая богатая страна в мире!» А чукча ему: «Все равно | шщие! Аляску купили, а на Чукотку денег не хватило!»
— Н-да! — покачал головой дядюшка, вежливо улыбнувшись. — Вы стали совсем свободными, господа, и это меня пугает.
— Отчего же? — спросила Ольга.
— Я ведь еще чуть-чуть русский. И я помню, как но время войны к нам в министерство Восточных территорий Германии привезли для показа высшим чиновникам несколько копий советских довоенных фильмов. Считалось, что это должно помочь руководителям министерства составить соответствующие инструкции для служащих рейхскомиссариатов и гебитскомиссаров по изучению психологии русских и советских вообще. Мне было поручено перевести текст фильма «Трактористы», в том числе и песню. «Чужой земли мы не хотим ни пади, но и своей вершка не отдадим…» Тогда я посмеивался, потому что это был сорок первый год, и красные за полгода потеряли территорию в три раза большую, чем Россия за три года первой мировой войны. К сорок пятому они вернули все довоенное. Не только не отдали ни вершка, но и слегка прибавили. А сейчас — после того, как раздали одну треть империи, — я готов поверить, что найдется кто-нибудь, желающий продать и Чукотку, и Сибирь…
— Не воспринимайте всерьез, — поспешила успокоить Ольга, — это же шутка…
— Во всякой шутке есть доля истины.
— Да Бог с ней, с Сибирью! — вмешался Леха. — Ты лучше нам расскажи, как тебя тут начальство принимало, чем тебя Воронков развлекал. Не стесняйся, жалуйся, я его поругаю, если что…
Ольга искоса глянула на Леху и едва заметно улыбнулась.
— Довольно любопытно проводили время, — сказал Александр Анатольевич. — Рыбалка, охота… Много экскурсий. Я все ездил по деревням, смотрел церкви… Большинство, конечно, разрушено, но уже много восстанавливается.
— У нас не был?
— Нет, Воронков сказал, что ты запретил ему привозить меня туда, пока вы не прилетите из Якутска.
— Молодец, — похвалил Леха, порадовавшись, что не спросил как-нибудь по-другому, например: «Как тебе у нас в деревне понравилось?» Тогда бы дядюшка мог кое в чем засомневаться… Во всяком случае, в том, что ему наговорил Воронков.
— Нет, у тебя нет необходимости на него сердиться. Воронков очень исполнительный служака. Непонятно только, почему ты отдал ему такой странный приказ?
— Потому что не хочу, чтоб в деревне говорили, мол, старший Коровин один приехал к родичам на могилы, а Леха, дескать, не удосужился.
— Воронков объяснял по-другому. Он говорил, будто лучше будет, если ты сам представишь меня местной власти.
— Ну, это он сам придумал. Я-то лучше знаю, почему не разрешал. Да какая разница? Ты лучше скажи, понравилось или нет?
— Понравилось, конечно.
— Тогда могу сказать еще одно. В эту субботу мы с Олей вступаем в законный, так сказать, брак. Отсюда выезжаем общей колонной в час дня. — Откуда Леха про «общую колонну» придумал — сам не знал. — Потом — во Дворец бракосочетаний, а дальше — в церковь Параскевы Пятницы, венчаться. Приглашаю как своего посаженого отца.
— Что ж, могу только с благодарностью принять приглашение… — сказал Александр Анатольевич. — В добрый час… Однако ты знаешь, Алексей, мне бы хотелось с тобой побеседовать с глазу на глаз, на правах посаженого отца, так сказать. Надеюсь, невеста меня извинит, если мы на несколько минут ее покинем?
— Пожалуйста, пожалуйста… — произнесла Ольга с некоторой растерянностью в голосе. Леха, конечно, усек, насколько она недовольна, но Александр Анатольевич то ли не разглядел, то ли виду не подал.
Коровины направились в ту самую малую комнатку, не то кабинет, не то гостиную, где мило беседовали во время первой встречи. Леха знал, что и здесь их внимательно прослушивает и скорее всего записывает полковник Воронков, так что уединения в полном смысле слова ни фига не получится.
Сказать об этом дядюшке было никак невозможно. Оставалось надеяться, что он не скажет ничего такого, что бы могло ухудшить и без того хлипкое Лехино положение.
Но дядюшка для начала подъехал к письменному столу, вытащил из ящика какой-то небольшой приборчик и включил.
— Теперь можно говорить вполне спокойно, — улыбнулся старший Коровин. — Это глушилка для аппаратуры подслушивания. Если нас пишет видеокамера, она тоже будет иметь помехи.
— А с чего ты взял, что нас кто-то записывает? — маленько похолодев от испуга, произнес Леха.
— Поверь мне, Алеша, я немного понимаю в этих делах и неплохо знаю русские обычаи. Я очень легко догадался, что Воронков не твой человек, а скорее, ты — его. Может, настоящего американца вы бы еще надули, но меня — нет. Я русский. И немного — немец. От этой второй нации у меня есть немного педантичности. От американцев — любовь к полноте информации. Мои секьюрити — хорошие профи. Есть частные спецслужбы, которые собирают информацию. Я отдыхал, а они работали всю неделю. Понимаешь?
Леха понимал. Он очень надеялся на американскую технику, может быть, впервые в жизни рассчитывал, что она превзойдет советскую. По крайней мере в части глушения. Впрочем, и это ни от чего не гарантировало. Ведь Воронков небось уже сейчас обнаружил, что его система не работает, и, мягко говоря, очень расстроился. Какие он коррективы внесет в ход дела и как на все изменения посмотрит Пантюхов, если он, по мнению Ольги, висит на двух ниточках… А вдруг и впрямь попробует куда-то сбежать, если уж так его припекло? Тог разговор брага и сестренки Леха хорошо запомнил, и все веселые обещания, которые там прозвучали, на оптимистический лад не настраивали. Поэтому единственным шансом как-то отбрыкаться хоть на время от Воронкова было передать ему честно и благородно, без малейшей утайки весь разговор, который навязывает этот добрый дядюшка. И мало того, надо так передать, чтоб Воронков поверил… Он ведь может и не поверить, у него работа такая.
