В эти дни лошадь Никл аса, уже совсем оправившаяся, паслась, свободно разгуливая по лугам, пока все работали в поле и в огороде и проводили долгие часы за беседами. Изредка на ферму наведывались туристы — в основном для того, чтобы попросить воды, молока или купить какую-нибудь провизию. Друзья тоже время от времени ходили к ним поболтать, а однажды вечером Никлас с Людовиком и Жеромом устроили для них маленький концерт. Еще стояло лето, пора каникул. Как хорошо было в полях, в лесу! Недоставало только Элен. И именно потому, что ее так недоставало, хотелось что-то сделать для нее, ради памяти о ней. Это было убедительнее всех речей Никласа, и Жером первым начал бороться со своим недостатком. То один, то другой из мальчиков повторял:

— Будь мы другими, стань мы лучше, все бы изменилось. И мы бы нашли дальний край.

Может быть, это были просто слова. Однако с некоторых пор Жером каждую ночь один отправлялся в лес. Он бродил там среди зловещих теней и таинственных шорохов, и волосы у него на голове вставали дыбом. Друзья видели, как он возвращался с вытаращенными глазами, весь дрожа, словно побывал в леднике. Людовик же — и Гаспар охотно взялся ему в этом помочь — учился обуздывать свой гневливый нрав. Гаспар по его просьбе дразнил его, говорил обидные вещи, а он прилагал все усилия, чтобы парировать колкости спокойно и с достоинством. Конечно, внутренне Людовик кипел от ярости, но отвечал сдержанно. Правда, все такие разговоры неизменно кончались дракой: каждый раз Гаспар говорил Людовику, что у того от злости уши краснеют, как маки, а уж этого мальчик снести не мог.

Что-то необычное творилось и с Теодюлем: однажды друзья заметили, как он, задрав голову, внимательно смотрит на птиц.

— Если я прислушаюсь хорошенько, — сказал он, — то, наверно, смогу разобрать песенку дрозда, только пока не получается. Был бы я поумнее, а то я такой же безмозглый, как мой папаша...

Но однажды Теодюль радостно объявил, что слышал высоко в небе крик сарыча.

— Крик сарыча, — задумчиво повторил Никлас. — К чему бы это?

Гаспар вздрогнул от его слов. Он давно уже решил, что лучше умрет, чем станет причиной новой катастрофы.

— Решения ваши разумны, — говорил Никлас, — и усилия ваши похвальны. Но что, в сущности, остается нам, кроме того, чтобы ждать озарения с небес?

И вот наконец настал последний день, который им предстояло провести вместе, — так было решено — ничего не поделаешь, все хорошее когда-нибудь кончается. Это было воскресенье; стоял уже сентябрь. Теодюль несколько раз пытался поговорить с отцом, но тщетно. Г-н Резидор отвечал, что у него зреет замысел нового фильма и что в такой момент никому на свете, даже родному сыну, не позволено отвлекать его.

В это воскресенье друзья доехали на грузовичке до Вирё и прослушали мессу в тамошней церкви, а потом отправились на прощальный пикник. В кузов загрузили всевозможную провизию, Никлас сел за руль, и машина покатила по лесной просеке к высоким берегам Мааса. Они остановились на краю полянки, откуда между стволами старых дубов открывался прекрасный вид на реку в долине, и принялись раскладывать на салфетках свои припасы.

— Красивая долина, — сказал Никлас, откупоривая бутылку, — немного найдется таких на свете.

Кроны деревьев, зелеными уступами спускавшихся по склону, колыхались под ветром; по дну глубокого оврага, ласково журча, сбегал к реке ручеек, и голубая вода просвечивала сквозь листву. Вдали, где-то за лесом, загудела на реке баржа.

— Я хорошо знаю эти места, — продолжал Никлас. — Исходил их когда-то вдоль и поперек. Выйдешь из чащи наобум и видишь заводы или затерянные среди лесов города. Люди в этой долине трудятся не покладая рук. Нам, ребятишки, повезло, что мы можем странствовать по свету. И это справедливо, что мы трудимся как весь здешний люд. И нашей Элен предстоит немало трудов.

Они ели, болтали, и чем дальше, тем яснее становилось каждому, что пришло время возвращаться к обыденной жизни. Но мальчики не думали о повседневных трудах и вполуха слушали назидания Никласа. Они полной грудью вдыхали чистый и прохладный сентябрьский воздух. Этот воздух и зелень лесов словно обладали живительной силой: краски казались ярче, жизнь — полнее. Друзья знали, что никогда не забудут этот день.

Когда смотришь на такие красоты, вся земля представляется обетованным дальним краем, но нам и этого мало. Так хочется сделать мир еще прекраснее, а это возможно, если дарить людям счастье — да хотя бы просто изо дня в день без конца и без устали рассказывать им о хорошем. Мы ощущаем незавершённость нашей жизни и просим судьбу: дай нам еще хоть один шанс.

Никто не решался завести речь о дальнем крае, который так и не нашла Элен. Даже Никлас не мог выразить словами все, что лежало у него на сердце. В конце обеда друзья, вдруг посерьезнев, подняли стаканы и чокнулись за здоровье Элен и за тот неведомый край, куда не дойти и не доехать.

Почему-то в этот миг все одновременно посмотрели на Гаспара. Словно ждали от него чего-то — это от него-то, считавшего себя ни на что не годным недотепой. И тут Никласа угораздило пошутить:

— Ну, Гаспар, если ты не хочешь возвращаться в Ломенваль, что тебе стоит вызвать еще какую-нибудь катастрофу?

— Нет! — испуганно отшатнулся Гаспар.

В каждой шутке, как известно, есть доля правды: скажешь что-нибудь ради красного словца, а жизнь выдаст в ответ такое, чего никак не ожидаешь. В ту самую минуту, когда Никлас это сказал, что-то зашуршало в ближних зарослях. Все разом обернулись и увидели среди листвы сказочно красивую лошадиную морду в черных и белых пятнах. А они-то и думать забыли о пегой лошади! Всех пробрала дрожь. Гаспар тихо сказал, словно заклиная неумолимую судьбу:

— Мы с ней друзья.

Лошадь стояла неподвижно, как будто только и ждала, чтобы на нее надели узду.

— Я только поглажу ее на прощание.

Гаспар встал и пошел по направлению к деревьям, но тут лошадь вдруг взвилась на дыбы и исчезла среди зелени. Все четверо, не сговариваясь, кинулись к лесу и разбежались в разные стороны, пытаясь окружить хитрюгу лошадь.

Роща, в которой она скрылась, состояла из грабов и кустов орешника, довольно редких. Однако кое-где деревья и кустарник смыкались в густую чащу. Лошадь не успела уйти далеко. Вскоре друзья увидели черные и белые пятна между ветвями. Но когда они начали смыкать вокруг нее кольцо, она опять сумела вывернуться. Погоня продолжалась, и наконец все встретились вокруг лощинки, заросшей густым кустарником.

— Ее там нет! — крикнул Никлас. — Я слышал стук копыт где-то дальше.

— Надо посмотреть в кустах, — отозвался Людовик. — Там что-то шевелится.

Гаспар первым пошел вперед. Раздвигая ветки и длинные побеги ломоносов, он расчищал себе путь. Но вдруг отпрянул — так стремительно, что не устоял на ногах и упал навзничь. Из зарослей вышел огромный медведь.

Никлас, стоявший по другую сторону лощинки, даже не знал, что происходит. Жером и Людовик при виде медведя застыли как вкопанные. Оба были шагах в двадцати от Гаспара. Они могли бы задать стрекача, но им это и в голову не пришло.

Медведь, озираясь, сделал несколько шагов. Под шерстью зверя играли мускулы; он двигался с осторожностью, неторопливо, даже с какой-то пугающей медлительностью. Маленькие глазки блестели. Гаспар, лежа на спине, не решался шевельнуться. Мохнатая морда нависла над ним, и он сжался в комочек. Но вдруг медведь поднял голову. Прямо на него шел Жером.

Стремление избавиться от своих недостатков похвально, и все же преуспеть в этом можно лишь милостью Провидения. А может быть, Жером просто до того перепугался, что сам не знал, что делает? Перед лицом грозной опасности все вокруг становится иным. Ветви деревьев, кусочки голубого неба между ними и безмолвие леса казались какими-то нереальными. Шагах в трех-четырех от зверя Жером остановился. Он стоял неподвижно, превозмогая отчаянное желание пуститься наутек, но и не решаясь подойти ближе. Гаспар между тем успел встать на ноги. Тогда и Людовик присоединился к брату. Гаспар попятился, наткнулся на ствол и прижался к нему спиной; кровь стыла у него в жилах от ужаса. Медведь поднялся на задние лапы.