Ветер свистел над крышей фургона и раздувал занавески на приоткрытом оконце.

— Когда тебе было пять лет, — говорила Женни — Ты у нас заболела. Это была тяжелая болезнь, очень тяжелая. Только чудо могло спасти тебя и чудо случилось, ты выздоровела. Мы тогда делали все, что было в наших силах, чтобы поставить тебя на ноги. Мы поехали с нашим театром в горы, потом к морю. У тебя был жар, ты часто бредила. Всюду, где мы проезжали, я срывала цветы и листья и приносила их тебе. Твоя кроватка стояла у оконца — вот такого, как это, и ты видела березы, пальмы, море.

— Дальний край, — прошептал Гаспар.

— Вы сейчас в дальнем краю, — сказала Женни.

— Яблони! Черная земля! — воскликнула Элен.

За окошком показались яблони, сгибающиеся под тяжестью спелых яблок вдоль черной ленты заасфальтированной дороги.

— Скоро мы увидим и море, и пальмы, если только захотим, — продолжала Женни. — Но и это не все.

— Не все? — удивилась Элен. — Что же еще будет?

Из Рокруа они добрались до Лонуа. Там пробыли всего один день. Затем двинулись на восток, к верховьям Мааса, а оттуда спустились к Аргонну.

На третий день, под вечер, маленький караван остановился в Верзье, где готовились к большому празднику. Друзья помогли Женни поставить прилавок и натянуть навес, а потом все расселись в фургоне, чтобы отдохнуть и поболтать. Гаспар знал: вот сейчас Никлас заговорит о возвращении в Бельгию, и ему самому тогда придется наконец сказать, что пора ехать к тетке в Ломенваль.

А Элен опять спрашивала:

— Это не все? Что же еще будет?

— Одному богу ведомо, — отвечала Женни.

Итак, в этот вечер Никлас сказал, что возвращается с сыновьями в Бельгию, а Гаспар — что завтра же уедет на поезде в Ломенваль. Все были в сборе. Подвешенная к потолку керосиновая лампа освещала фургон. В открытое оконце врывался свежий сентябрьский ветер. Элен и Женни сидели на кровати, прижавшись друг к другу. Они пристально смотрели на Никласа и Гаспара,но ничего не сказали, когда те сообщили, что уезжают. Людовик и Жером чуть не плакали. Элен просительно взглянула на Женни. Та в ответ улыбнулась и пожала плечами.

— Одному богу ведомо, что может произойти в дальнем краю, — только и сказала она.

И тут заржала пегая лошадь. Почти в тот же миг раздался стук в дверь. Все замерли, никто почему-то не решался двинуться с места. Стук повторился, и Женни крикнула: “Войдите!” Дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина со светлыми взъерошенными волосами. Гаспар узнал вошедшего —это был его отец.

— Гаспар, — произнес Шарль Фонтарель, ничуть не удивившись. — Я так и знал, что когда-нибудь и ты придешь к нам в дальний край.

Гаспар бросился к отцу.

— Откуда ты знал?

— Предсказания моей супруги не всегда сбываются, —- отвечал Шарль, — но не далее как сегодня она сообщила мне, что ты где-то поблизости, а вечером уверяла, что ты приехал именно в этом фургоне.

— Вот как? — произнес Никлас.

— Вот так, Гаспар, — кивнул Шарль. — Я знаю, что теперь ты будешь путешествовать вместе с нами.

Шарль Фонтарель, который всегда робел, приезжая в Ломенваль к свояченице Габриэль Берлико, здесь, в своей стихии, был просто неузнаваем. У него обнаружился незаурядный дар красноречия — и то сказать, ведь ему всю жизнь приходилось расхваливать на ярмарках свой товар, — и любой пустячок мог превратиться в его устах в восьмое чудо света. Он разразился целой речью, которая вкратце сводилась к тому, что, во-первых, ни он, ни его супруга никогда не забывали о Гаспаре, а во-вторых, он берется, если Женни ничего не имеет против, восстановить ее театр, в чем ему помогут жена, Гаспар, Никлас и его мальчики.

— Ибо, кто бы вы ни были, — говорил он, обращаясь к Никласу, — я знаю,что вы — лучшие друзья Женни, да и Гаспар не захочет теперь расстаться с ней. Я знаю: Гаспар уже и не надеялся быть с нами, как и Элен не надеялась быть с Женни. Он потому так захотел отыскать край Элен, что отчаялся когда-нибудь обрести свою семью, с которой достойнейшая Габриэль Берлико разлучила его. И он искал, не ведая, что край Элен — это и его край.

И было еще много, много слов. Когда посреди этой речи в фургон вошла мать Гаспара, Шарль Фонтарель и не подумал прерваться хоть на минуту. Мать прижала сына к груди, и мальчик понял: новая жизнь наступила. Так вот почему мамочка Женни все повторяла, что в дальнем краю всегда можно ожидать чего-то! В этот вечер, когда все уже договорились продолжать путь вместе, она опять сказала:

— И это еще не все.

А Элен спросила:

— Что же еще будет?

Текли дни, недели; наши путешественники уходили все дальше на юг, и на смену березам, дубам и рябинам пришли апельсиновые деревья, оливы и пальмы. И вот наконец друзья увидели море.

Таков дальний край: граница его вечно отступает, как недостижимый горизонт, и время в нем течет иначе, чем везде. Там пускаются в далекий путь вместе и никогда — в одиночку, там добираются до мест, где никто еще не бывал, и, не задерживаясь, отправляются к новым, которые еще прекраснее.

Как был создан театр, сколько событий произошло после этого в жизни наших друзей, — все это мы с вами когда-нибудь узнаем, дайте только срок. О чем еще стоит упомянуть — ив этом сбылись загадочные слова Женни, — что во время странствий по бесконечным дорогам все чаще и чаще можно было видеть, как Гаспар и Элен идут рядышком по обочине чуть впереди каравана. И всем уже было ясно, что так им и идти рука об руку всю жизнь.

Женни написала письмо г-ну Драперу, чтобы сообщить ему, что сталось с Элен, и высказать свою безмерную благодарность. Тот ответил, что никогда не поймет, как Элен могла променять богатство и славу на трудную жизнь и прозябание в безвестности. Габриэль Берлико, узнав о судьбе племянника, посетовала, попричитала и больше, чем когда-либо, утвердилась в своем мнении, что от чудаков все беды. Но и антверпенский миллионер, и хозяйка гостиницы не раз потом признавались, что не могут забыть эту историю.

И в те осенние дни под лучезарным небом юга Гаспар понял наконец, что за странный свет сиял в глазах Элен с их первой встречи, — и девочка сказала ему, что тот же свет она увидела и в его взгляде. Это удивительное и неугасимое пламя живет в душе каждого, кто мечтает в жизни о чем-то большем, чем просто богатство, большем, чем череда удач и неудач, большем, чем даже сама жизнь; оно не дает нам покоя и вечно влечет из краев, уже виденных, в края, еще незнакомые, будь то Арденны или Прованс, Европа или Новый Свет, Греция или Сибирь.

А мамочка Женни повторяла изо дня в день:

— И это еще не все.

— Это еще не все! — возглашал вслед за ней Шарль Фонтарель, обращаясь к пестрой толпе горожан и демонстрируя развешенные в ряд на вытянутых руках галстуки. — Это еще не все, ибо жизнь идет, и мы должны идти с ней в ногу. Вы хотите купить у меня один галстук? Нет, купите десять галстуков, двадцать галстуков, и тогда вы неизменно будете уверены, что у вас есть галстук на любой случай, пусть даже вы его выбрали вопреки здравому смыслу. И главное, главное: к вашей коллекции возьмите в придачу — о цене смешно и говорить, всего-навсего семьдесят четыре франка, — возьмите вот этот блестящий, искрящийся и фосфоресцирующий галстук, последнюю новинку нашего века, и тогда вам будут светить солнце темной ночью и звезды среди бела дня!

Какие бы новые приключения ни ожидали нас вместе с нашими друзьями и пегой лошадью, в которую не иначе как полыхнувшая в лесной чаще молния вселила тот же неукротимый огонь, я твердо знаю: МЫ НАВСЕГДА ОСТАНЕМСЯ В ДАЛЬНЕМ КРАЮ.