Подходил к концу август. Лошади Никласа был обеспечен самый лучший уход; к ней даже пригласили ветеринара. Никлас и мальчики помогали Теодюлю во всех работах на его маленькой ферме. С жатвой покончили уже давно и теперь занимались заготовкой кормов. Вечерами друзья подолгу беседовали, сидя на крыльце и глядя на звезды. И вот наконец однажды было решено хотя бы попытаться поговорить с Элен.
Киногородок представлял собой скопление наспех сооруженных павильонов на вершине холма рядом с поселком Шеми. Коль скоро пробраться в замок Эммануэля Резидора не было возможности, оставалось разведать, в какое время Элен приезжала на студию, и проникнуть в городок в то время, когда она приобщалась к таинствам мира кино. Чтобы не насторожить церберов, предпринять первые шаги поручили Жерому и Людовику, которых ни Эммануэль Резидор, ни Обираль, ни слуги не знали в лицо. Для начала братья постараются передать Элен записку.
Никлас озабоченно хмурился:
— Ох, зря я обнадеживал Гаспара, не надо мне было помогать ему искать этот самый край Элен, — говорил он. — Но уж коли все так повернулось, попытайтесь еще раз, ребятишки. Боюсь только, что ничего у вас не выйдет.
В Шеми мальчики отправились на грузовичке Теодюля. Оставили машину в переулке и пошли дальше пешком. Павильоны киногородка — снаружи они выглядели довольно скромно — возвышались на холме сразу за поселком. К ним вела бетонная дорожка. Но мальчики по ней не пошли, а сделали крюк и вышли к городку с другой стороны, где глухие стены складов чередовались с маленькими домиками с круглыми окошками, напоминавшими соты. Промежутки между строениями были надежно защищены бетонной оградой, усеянной сверху осколками стекла. Там и сям над стенами высились мачты электропередач и какие-то декорации. С этой стороны киногородок выходил на крутой берег узкого глубокого оврага, сбегавшего среди лугов к лесу. Продвигаясь вдоль ограды, мальчики услышали мощный львиный рык. Очевидно, Эммануэль Резидор держал здесь небольшой зверинец для съемок какого-то фильма с экзотическим сюжетом. Наверняка были у него и пальмы — может быть, картонные, а может, и настоящие, выращенные в больших кадках и ожидающие своего часа где-нибудь в оранжерее.
— Через эти стены не перебраться, — вздохнул Теодюль. — Надо кому-то из нас попробовать пройти через главный вход.
Жером задрожал от страха, а Людовик не преминул по обыкновению накричать на брата. Но, прежде чем что-либо предпринять, друзья решили понаблюдать за входом, чтобы узнать, есть ли хоть какая-то возможность незаметно проникнуть в городок. Три дня они не спускали глаз с ворот: Жером и Гаспар с одной стороны от входа, Теодюль и Людовик — с другой, притаившись за посаженными вокруг красиво подстриженными кустами. Результаты наблюдения никак не обнадеживали.
Слева от ворот была маленькая гостиница — строение из бетонных плит, окруженное галереей, на которую выходили окна. Должно быть, там во время съемок жили актеры и все, кто работал над фильмами. Справа располагались административные здания. К воротам то и дело подъезжали машины — грузовики поставщиков, легковые автомобили; оттуда выходили люди самого разного обличья. В ворота никто не мог войти без разрешения привратника в синем мундире с золотыми пуговицами. Людовик, подкравшись ближе, увидел за воротами проходную, разделенную внушительного вида стойкой, за которой восседал чиновник, — он, очевидно, исполнял здесь роль цербера. Короче говоря, это была святая святых, которую тщательно ограждали от праздно любопытствующих. Каждый день около трех часов длинный зеленый автомобиль на бешеной скорости подкатывал к воротам и резко тормозил. Открывалась дверца, и выходила Элен в сопровождении Синипуза. Она изменилась: отработанное изящество походки и манер было явно рассчитано на публику. Но лицо и некоторая скованность в движениях говорили о том, что ей еще не по себе в новой роли. Взгляд казался отсутствующим.
Оценив обстановку, друзья решили действовать. Первым послали на разведку Жерома. Он должен был сказать привратнику, что ему надо поговорить с Синипузом, а когда его впустят — затеряться в лабиринте городка, постараться разыскать Элен и передать ей записку, в которой мальчики вкратце обрисовали истинное положение вещей. Они рассчитывали на то, что Жером с его вечно испуганным видом не вызовет у охраны никаких опасений. Но их план потерпел крах даже раньше, чем можно было ожидать. Привратник отвел Жерома к стойке, где чиновник буквально засыпал его вопросами, велел заполнить какой-то бланк и при этом держался так холодно и надменно, что мальчик не выдержал и удрал.
— Вы не можете себе представить, — рассказывал Жером. — Это такая система! Туда и муха не пролетит.
Людовик гордо объявил, что его брат просто сдрейфил и что завтра он это всем докажет. На следующий день он предстал перед привратником со всей самоуверенностью, на какую только был способен. Его и вправду пропустили, и мальчики уже радовались удаче, так как прошел час, а Людовика все не было. Но вот он появился — да не один: Синипуз собственной персоной тащил его за шиворот и тряс так, что не приходилось сомневаться в том, какой прием был ему оказан. На прощание Синипуз наградил Людовика пинком в зад.
— Ну и люди! С ними просто невозможно иметь дело, — признался друзьям Людовик. — Я им там такого наплел: как будто Синипуз наш лучший друг, он спас жизнь мне и моему брату, ну и всякое такое в том же роде. Они меня отвели в какую-то комнату, я там проторчал целый час, но смыться так и не удалось. А потом сами знаете, что было.
Итак, волшебным миром кино управляла отлаженная и беспощадная машина. Никлас, выслушав рассказы мальчиков, ничуть не удивился.
— Не стоит нам тревожиться за Элен. Гаспар вернется в Ломенваль. Мы снова отправимся странствовать по дорогам, а Теодюль будет, как и прежде, трудиться на своей ферме. А когда-нибудь вы увидите Элен на экране, если вам случится пойти в кино. Она будет неплохой актрисой, каких много, так же, как и мы с вами, — скромные труженики, каких очень и очень много. Зачем отнимать у нее надежду? Что мы можем дать ей взамен? Пройдет время, и она сама поймет, что ей делать.
Но эти слова, несомненно разумные, не убедили мальчиков. Уже стемнело, и все, как обычно, сидели на крыльце. Так тихо и спокойно было вокруг, что маленькая ферма Теодюля казалась затерянной среди бескрайних лесов, и каждое слово улетало, замирая вдали, подобно звукам печальной песни.
— Разве мы плохо провели время? — продолжал Никлас. — Ты, Гаспар, побывал аж на Бермудах, а потом мы с тобой исходили все дороги Бельгии. Ты узнал много нового, и тебе будет над чем поразмыслить, когда ты, как и мы, вернешься к своим обыденным делам.
— Да я бы и рад, — отозвался Гаспар. — Что может быть общего у меня с Элен? Но не могу я, чтобы это кончилось вот так, не могу, и все.
— Чего же ты хочешь? — спросил Никлас.
— Если бы мы знали больше, — произнес Гаспар, — если бы мы были умнее, лучше, мы догадались бы, что надо делать, и нашли бы то, что ищем.
В темном небе над кронами леса то и дело падали звезды.
— Говорят, когда падает звезда, нужно загадать желание, — тихо сказал Никлас. — Давайте пожелаем прежде всего, чтобы вы избавились от своих недостатков, — тогда и жизнь вам покажется краше. Может быть, тут-то вы и поймете, что надо делать, а чего не надо, и мы еще встретимся с Элен и поговорим с ней о чем-нибудь повеселее.
Но мудрых советов Никласа никто как будто не слышал. Мальчики не хотели сдаваться. Они были готовы сделать что угодно, лишь бы повидаться с Элен. Избавиться сперва от своих недостатков? Да зачем? Да что им это даст?
— Ну что ж, — вздохнул Никлас, — воля ваша, хоть побудем все вместе еще какое-то время, и то хорошо. Тоже занятие, ничем не хуже рыбалки, например. Если Теодюль не против, мы останемся с ним еще на несколько счастливых дней, и может, они прибавят нам мудрости.
— На неделю? На две недели? — нетерпеливо спрашивал Гаспар.
Но Никлас не спешил с решением; он хранил верность своей заповеди: торопись медленно. Так они беседовали еще долго. Жером признался, что его самое заветное желание — ничего больше не бояться, а Людовик — что он мечтает жить в мире со всем светом и с самим собой. Но оба знали: это еще труднее, чем отыскать дальний край. Теодюль, который, по обыкновению, не слышал и четверти сказанного, вдруг воскликнул, что, желай не желай, никакие силы не избавят его от глухоты, и в этом его самое большое горе. Гаспар же до поры помалкивал. Как бы ему избавиться от своего рокового невезения? Вот уж напасть, которая никого в жизни не минует.
