Лиза показывает пальцем. Вглядываюсь во тьму, морально готовый увидеть Воющую Монашку, летящую над землей, с алыми глазами и распахнутым ртом, готовым присосаться к моей душе.

Только призраков не бывает.

Страшных вещей хватает и без них.

Прямо посреди дороги виднеется силуэт. Толстый, в высоту почти с меня, но торчит под углом, будто… будто упал с неба.

— Ты чуть не врезался в нее, — говорит Лиза.

— Это то, о чем я думаю? — Подхожу чуть ближе.

— Не надо, — шипит Лиза. — Стой где стоишь.

— Я просто хочу ее разглядеть.

— А если она взорвется?

Делаю еще шаг.

В школе нам показывали изображения бомб. Я слышал, как они свистят, когда падают вниз, ощущал, как содрогается земля, когда они взрываются, но никогда не видел бомбу вблизи.

— Да все нормально, не бойся. Тоже подойди, глянь, — предлагаю Лизе.

Та качает головой.

— Я не собираюсь ее трогать.

Тяжело вздохнув, подруга встает рядом со мной.

Достаю из кармана фонарик и свечу на неразорвавшуюся бомбу.

— Ты что творишь? — Лиза бьет меня по руке, так что луч фонаря упирается в землю. Подруга тревожно озирается. — Нас заметят.

— Да нет здесь никого.

Я снова свечу на бомбу, туда, где она воткнулась. Бомба небольшая, мне по плечо, но дом разнесет запросто. Водя лучом по поверхности, замечаю пару слов на боку. Английского я не знаю, но понять несложно, что означает «For Adolf».

— Представь, если она рванет, — говорит Лиза. — Нас разнесет в клочки.

— Не рванет. Просто стой спокойно.

Не могу отвести глаз. Краем сознания я помню, во что такие бомбы превратили Фельдштрассе, но она полностью приковала мое внимание. Меня гипнотизирует сила, спящая в железной оболочке. И эти слова. В конце концов все сводится к словам.

Может, в них и заключена главная сила.

— А вдруг это часовая бомба? — спрашивает Лиза. — Она рванет в любой миг. Кажется, я слышу тиканье.

Лично я слышу только далекий шум с Фельдштрассе.

— Прошу тебя, — умоляет Лиза.

Мы осторожно отступаем, не сводя с бомбы взгляда, будто это хищник, выжидающий, чтобы застать нас врасплох.

Отойдя на безопасное расстояние, мы широким кругом обходим бомбу по траве. У нас есть план, и мы не собираемся от него отступать.

— Может, надо рассказать про бомбу? — предлагает Лиза. — А то пойдет кто-нибудь…

— Нет времени. Скажем на обратном пути. Или… не знаю… ну, придумаем что-нибудь. А пока у нас дела.

Слишком много всего случилось. Я боюсь, что мы не выдержим и отступим.

В темноте штаб гестапо выглядит еще кошмарнее.

Молчаливый и противоестественный силуэт здания нависает над рекой. По стенам бегают зловещие тени деревьев. Наверняка внутри сплошь мрачные и сырые застенки. Там разложены пыточные инструменты, полы все в пятнах крови, а монстры вроде Вольфа только и ждут, чтобы ударить женщину и уволочь мальчишку во тьму.

— Тут, наверное, толпа народу работает, — шепчу я.

Лиза качает головой.

— He-а. Только Вольф и еще пара человек.

— А чего тогда здание такое здоровенное?

— Папа рассказывал, раньше это был жилой дом, самый большой в городе, гестапо просто обосновалось здесь. Они всегда забирают лучшие куски.

Притаившись у стены через дорогу, разглядываю штаб. Он похож на кошмарную тюрьму. Место, где происходят немыслимые вещи.

У нас в Кельне я часто проезжал на велике мимо разных учреждений. Снаружи всегда висели нацистские флаги, и я мечтал, что однажды зайду внутрь, и там повсюду будут люди в безукоризненной форме. Если повезет, думал я, тоже устроюсь туда работать. Вот будет здорово.

А теперь, глядя на штаб, я вижу только страх и боль. Быть здесь совсем не здорово.

Вздрагиваю. Руки сжимаются в кулаки.

— Ну что, начнем? — Лиза смотрит на меня, а потом выглядывает из нашего убежища, изучая улицу. — На горизонте чисто.

Меня трясет от страха, но я держу себя в руках.

— Ага, пошли.

На той стороне, словно чудовище, замершее перед прыжком, притаился черный «мерседес» инспектора Вольфа. Пробежав мимо, мы оглядываемся по сторонам, а потом ныряем в открытые ворота. Забравшись в сад, я выуживаю из рюкзака банку с краской.

Лиза прячется в тени у дорожки и следит, чтобы никто не появился. Я, прижавшись к стене, достаю отвертку и сдираю крышку с банки. Она отлетает с тихим хлопком. Нашарив в рюкзаке кисточку, приступаю к делу.

Кирпичи не оштукатурены, рисовать на них трудно, мне приходится долго возить кисточкой по одному месту.

Сердце выпрыгивает из груди от страха и возбуждения. Мысль о том, что меня застанут здесь, приводит в ужас и в своеобразный восторг. Я совершаю поступок. Мщу Вольфу за то, как он обошелся с мамой и Стефаном. Пусть все знают, что я думаю о тех, кто забрал у меня папу и отправил на смерть.

Можно расслышать далекий-далекий шум с Фельдштрассе. В воздухе ощущается привкус дыма. Но по большей части я чувствую запах краски и слышу, как кисточка скребет по кирпичам.

Доделав свое дело, закрываю банку и прячу в рюкзак, вместе с отверткой и кисточкой. Мы тихонько отходим, чтобы лучше видеть мои художества.

Белые буквы светятся в темноте. Поутру они будут сверкать на солнце, и каждый прохожий обязательно прочтет наше послание.

Но главная моя гордость — рисунок под надписью. Эдельвейс. Точь-в-точь как те, что попадались нам раньше.

Лиза, глубоко вздохнув, пихает меня локтем.

— Ну что, Карл Фридман, давай убираться отсюда.

И тут мы слышим жуткий звук.

От него у меня в груди замирает сердце.

От него перехватывает дыхание, а мышцы превращаются в воду.

Дома, при свете дня, я бы и внимания на него не обратил. Но в темноте, да после того, что мы натворили, звук открывающейся двери — худшее, что можно услышать.

Скрип ручки.

Щелчок замка.

Визг петель.

Тяжелая дверь, закрывающая вход в гестапо, распахивается. В проеме, на фоне тусклого света, льющегося изнутри, появляется силуэт.

Я сразу понимаю, кто это.

Фигуру инспектора Вольфа ни с чем не спутаешь.

— Стоять.

Вольф мигом замечает нас. Мы стоим на открытом месте, а из дверей этого жуткого заведения льется достаточно света.

— Стоять, не двигаться, — тихо, зловеще требует Вольф.

Мы с Лизой словно приросли к месту. Мышцы сводит судорогой. Кровь застывает в жилах. В животе копошатся орды муравьев.

Свет меркнет: это Вольф, закрыв дверь, идет к нам.

— Карл Фридман, — смотрит он на меня свысока. — И Лиза Херц.

Вольф пристально разглядывает нас. Немигающие глаза смотрят то на меня, то на Лизу, а в лице читается полное равнодушие.

— Ну? — поднимает он брови.

Мы молчим.

— Объясните, какая причина привела вас к штабу гестапо посреди ночи. Наверное, произошло событие, требующее моего внимания?

— Э-э-э… — пытаюсь сообразить отмазку. Если он пойдет за нами, не оборачиваясь, у нас появится шанс. Но стоит ему оглянуться, и он увидит надпись на стене.

— Валяйте, выкладывайте.

— Мы…

— Может, вам нужна помощь? — Вольф поворачивает голову, будто вот-вот заглянет через плечо. Нам хана. Он увидит надпись, и тогда…

— Бомба! — выпаливает Лиза. Слово звучит как взрыв. — Там бомба.

Вольф удивленно изучает нас.

— Бомба? Как ты думаешь, мог ли я не услышать, что ночью нас бомбили?

— Неразорвавшаяся бомба, — уточняет Лиза.

— А, ясно. — Эта новость оставляет Вольфа равнодушным. На лице его написано подозрение, в голосе читается недоверие. — Вы пришли сюда посреди ночи, чтобы… — Он снова поднимает брови. — Оценить ущерб? И нашли неразорвавшуюся бомбу. И естественно, тут же решили найти меня и сообщить.

Каждое слово он выплевывает с отвращением.

— Я…

— Хватит. Послушайте, как я вижу ситуацию. Как мне кажется, вы пришли сюда ночью совсем не проверять, как мы пережили бомбежку.