— Еле выбрался. Деда до сих пор нет. А ведь мне еще возвращаться. Поймают как пить дать.

— Придумаем что-нибудь, — говорит Лиза. — Ладно, погнали.

Мы бежим по Эшерштрассе. В мозгу покалывает от страха и возбуждения. Мы сильно рискуем. Если нас поймают, будет просто беда. Но в этот раз со мной Лиза, и пусть нас останется только двое, мы все равно будем «Пиратами эдельвейса», и мы нарисуем наш символ.

Чем ближе к концу улицы, тем громче шум с Фельдштрассе. Прожекторы давно погасли, сирены и пушки молчат, пламя уже не вздымается над крышами, зато холодный ветер далеко разносит голоса. И запах гари.

— Давай сходим, глянем одним глазком. — Лиза хватает меня за рукав и тащит за собой.

Крадемся в самых густых тенях, голоса становятся все громче, и теперь к ним примешиваются другие звуки. Треск огня, хруст дерева, ломающегося от жара, детский плач, женские завывания.

Когда до Фельдштрассе остается последний квартал, поднимается волна гомона.

— Вон там! Еще один!

— Давай посмотрим, что у них. — Лиза снова тянет меня за рукав. Спешим по тротуару.

И видим первое место падения бомбы.

Угловой дом. Прямое попадание. Половины здания как не бывало. Улица усеяна битым кирпичом и ломаными досками. Иные доски еще дымятся, по ним пробегают красные всполохи. Стоит удушающий чад.

Кажется, будто гигант откусил кусок дома. От крыши остался жалкий уголок. Черепица держится на нем лишь чудом. Внешней стены нет, можно заглянуть в комнаты. На обломках пола бывшей спальни висит кровать. Нижняя комната завалена мусором, но кое-где можно разглядеть пожитки хозяев. Из груды кирпичей торчит лампа. Кресло лежит на боку. Ножка стола.

Лиза стоит рядом, не сводя с дома глаз.

— Думаешь, там кто-нибудь остался?

— Наверное. — Дом будто притягивает взгляд.

— Думаешь, они мертвые?

— Не знаю. — С трудом отвожу глаза. — Пошли дальше. Пригнись.

Тяну Лизу за руку, как до этого она тащила меня. Пробираемся к опрокинутой тележке посреди улицы. Прячемся за ней и выглядываем.

Фельдштрассе похожа на ад.

С обоих сторон осталось по два целых дома. Все остальное разбомблено в пыль. Вся середина — одна большая руина. Из битого кирпича торчат железные балки и бревна. Будто навалили кучу мусора и подожгли. Там, где раньше был проход между домами, зияет огромная воронка, откуда вьется дымок.

В дальнем конце улицы застряла пожарная машина. Пожарные растянули рукав, насколько его хватило, и поливают водой очаги пламени, куда могут достать. Другие пожарные и обычные люди пытаются доставать выживших из-под обломков. Я вижу наших стариков, они поднимают большие куски и передают по цепочке. Здесь же армия, СС, все, кто смог прийти.

Неподалеку от нас видна воронка и большая груда мусора рядом. Вокруг собрались люди. Кто-то, стоя на коленях, разгребает завал. Другие помогают советом сзади.

— Наверное, что-то нашли, — говорит Лиза. — Или кого-то?

Те, кто роются в завале, начинают доставать кирпичи и бревна. Одно неверное движение — и вся груда обвалится. Те, кто стоит сзади, выстраиваются в цепочки. Единственное место, куда можно бросить этот мусор, — середина улицы.

Неподалеку на мешках с песком сидят перепутанные детишки. Они молча смотрят на взрослых. Вокруг них собрались женщины. Кто-то держит чашки с кипятком. Кто-то вцепился в соседку и плачет, глядя, как спасатели ищут выживших.

Тетенька справа, которая рылась в осколках, поднимает руку.

— Сюда! — зовет она.

От спасателей откалывается небольшой отряд во главе с солдатом в форме СС и спешит к ней.

— Еще один, — шепчет Лиза. Но я наконец разглядел, кто сидит на корточках вокруг воронки.

— Смотри, это гитлерюгенд, — пихаю подругу.

Часть людей разошлась, и нам видно спасателей. Эту форму невозможно спутать ни с чем. Гитлерюгенд. Двое лежат на животе, зарывшись в обломки по пояс. Похоже, будто они плывут в море кирпича. Один из них ныряет вглубь. Он пролез в какую-то щель, и только бледные ноги, измазанные сажей и грязью, торчат наружу. Наконец и они пропадают из виду.

— Он провалился, — говорит Лиза.

Взявшись за край тележки, приподнимаюсь, чтобы лучше видеть.

Второй гитлерюгендовец не переживает за исчезнувшего товарища. Он спокойно занимается своим делом. Слышно, как он что-то говорит в щель. Наконец он отступает назад, доставая что-то из-под завала.

Сперва мне кажется, что это его напарник, и только когда предмет падает на землю, я понимаю, что это.

— Труп, — шепчет Лиза.

Хочу зажмуриться, но не могу. Это неправильно — разглядывать труп, но я не в силах побороть любопытство. Мне нужно увидеть, что это такое — мертвый человек.

Женщина в халате лежит лицом вниз. Руки вытянуты над головой, потому что за них ее тащили из-под завала. Двое мужчин подходят к ней. Паренек тут же возвращается к своему делу: ложится на живот и кричит в щель.

Труп берут за ноги и под мышки. Нести тяжело, ведь земля усеяна битым кирпичом. Голова трупа запрокинута, волосы висят до земли, руки болтаются в воздухе. Мужчины оттаскивают ее на чистое место рядом с невредимыми домами. Там собралась толпа тех, кто уцелел. Женщины и дети плачут, пропитанный гарью ветер доносит до нас их крики. Положив тело, мужчины пытаются утешить страдальцев, а я замечаю на земле ряд продолговатых силуэтов. Там лежит минимум десяток трупов.

Я разглядываю их, и в голову лезут мысли о папе. Как он выглядел после смерти? Тоже лежал среди других тел?

— …Карл?

— А? — поворачиваюсь к Лизе. — Что?

— Говорю, еще одного нашли. — Она кивает в сторону воронки. У нас на глазах гитлерюгендовцы достают из-под завала очередное тело.

Мужчины уносят труп, а ребята возвращаются к своему делу.

— Надо идти. Не могу больше на это смотреть, — говорю я.

— Ты еще хочешь выполнить наш план? — спрашиваю у Лизы, когда жуткое зрелище остается позади.

— А ты?

— Не знаю. Просто… — Мне сложно объяснить свои ощущения. Оглядываюсь. После налета я перестал понимать, что правильно, а что нет. — Ведь там могла лежать моя мама. Или твоя. Может, не стоит в такое время идти против своей страны?

— Мы не идем против Германии. Но среди немцев развелось слишком много паршивых людей. С врагами ничего нельзя поделать, хоть их я тоже ненавижу. Мы не можем даже показать, как относимся к ним. А вот нагадить Вольфу можно и нужно.

— Твоя правда. — Моя решимость крепнет.

— А то ж.

От Фельдштрассе до церкви совсем близко, можно срезать через кладбище. Шум остается позади. Вокруг нас сомкнулась зловещая темнота. Ворота открыты, как в ту ночь. Ныряем внутрь.

— От этого места у меня мурашки по коже, — шепчет Лиза. — Есть легенда, что в стену церкви со стороны кладбища замуровали женщину, и если в нужный момент придти сюда, можно повстречаться с ее призраком. Зовут ее Воющая Монашка, потому что она монашка и она воет.

— Мы с бабушкой, когда ходили на рыбалку, всегда шли через кладбище, и Стефан обязательно путал меня этой историей. Бесполезно. Я знаю, что призраков не существует.

Но если гулять здесь по ночам, несложно поверить в призраков.

— А я слышала ночью какой-то вой.

— Наверное, лисы.

— Говорят, если посмотреть ей в глаза, она высосет твою душу, и ты навсегда онемеешь.

— Бред какой-то, — отвечаю, но по спине бегут мурашки. Оглядываюсь, якобы проверить, что за нами никто не увязался.

— Никогда не бывала здесь ночью, — говорит Лиза. — Как думаешь, мы встретим призрака?

— Я бывал здесь ночью и никого не видел. Смотри, тут мы с Яной прятались, — меняю тему. — Прямо среди могил.

— Стой! — хватает меня за куртку Лиза.

Я разглядываю темные силуэты могил и только через пару шагов замечаю, что моя подруга осталась позади.

— Замри на месте! — Она рывком останавливает меня.

— А? Что такого…

— Вон там, впереди.

— Что там? — шепчу, хоть возможный ответ и путает меня.