«Целовались, плакали и пели…» Целовались, плакали и пели. Шли в штыки. И прямо на бегу Девушка в заштопанной шинели Разбросала руки на снегу. Мама! Мама! Я дошла до цели, Но в степи, на волжском берегу, Девушка в заштопанной шинели Разбросала руки на снегу… 1944 «Возвратившись с фронта в сорок пятом…» Возвратившись с фронта в сорок пятом, Я стеснялась стоптанных сапог И своей шинели перемятой, Пропыленной пылью всех дорог. Мне теперь уже и непонятно, Почему так мучили меня На руках пороховые пятна Да следы железа и огня… 1948 «Я — горожанка. Я росла, не зная…» Я — горожанка. Я росла, не зная, Как тонет в реках медленный закат. Росистой ночью, свежей ночью мая Не выбегала я в цветущий сад. Я не бродила по туристским тронам Над морем в ослепительном краю, — В семнадцать лет, кочуя по окопам, Я увидала Родину свою. 1945 Весеннее Люди дрожат от стужи Северной злой весной, А мне показались лужи Небом на мостовой. Я расплескала небо, Волны бегут гурьбой. Если ты здесь не был, Мы побываем с тобой. Мы побываем всюду: Кто уцелел в огне, Знает, что жизнь — чудо, Молодость — чудо вдвойне. 1947 Давид Самойлов Давид Самойлович Самойлов родился в 1920 году в Москве в семье врача. Окончив в 1939 году школу, поступил в ИФЛИ. В первые дни войны ушел добровольцем в армию. Воевал пулеметчиком на Волховском фронте, был тяжело ранен при прорыве блокады Ленинграда. Затем до конца войны служил в разведке. Награжден орденом Красной Звезды и медалью «За боевые заслуги». Вспоминая о войне, Самойлов пишет: «Мы ведь были очень молоды тогда, в сорок первом и в сорок пятом году. Это время было нашей юностью, и все прекрасное, что связано с юностью, у нас отнесено в то время. Когда я пишу о войне, я пишу еще и о юности. И эта тема, неувядаемая для каждого писателя, тоже возвращает меня к войне и высветляет темный ее фон… Многое из того, что я видел на небольшом участке, доступном обозрению солдата, складывается теперь в большую историческую картину. Собственные впечатления и переживания придают этой картине особую, живую содержательность и как бы личное отношение к истории. Война помогла мне понять, как народ участвует в истории, как великие исторические события формируют сознание народа». После войны Самойлов долгое время выступал как переводчик поэзии. Первая книга «Ближние страны» вышла в 1958 году. Сороковые… Сороковые, роковые, Военные и фронтовые, Где извещенья похоронные И перестуки эшелонные. Гудят накатанные рельсы. Просторно. Холодно. Высоко. И погорельцы, погорельцы Кочуют с запада к востоку… А это я на полустанке В своей замурзанной ушанке, Где звездочка не уставная, А вырезанная из банки. Да, это я на белом свете, Худой, веселый и задорный. И у меня табак в кисете, И у меня мундштук наборный. И я с девчонкой балагурю, И больше нужного хромаю, И пайку надвое ломаю, И все на свете понимаю. Как это было! Как совпало Война, беда, мечта и юность! И это все в меня запало И лишь потом во мне очнулось!.. Сороковые, роковые. Свинцовые, пороховые… Война гуляет по России, А мы такие молодые! 1961
Деревянный вагон Спотыкался на стыках, Качался, дрожал. Я, бывало, на нарах вагонных лежал. Мне казалось — вагон не бежал, а стоял, А земля на какой-то скрипучей оси Поворачивалась мимо наших дверей, А над ней поворачивался небосвод — Солнце, звезды, луна, Дни, года, времена… Мимо наших дверей пролетала война. А потом налетали на нас «мессера». Здесь не дом, а вагон, Не сестра — медсестра, И не братья, а — братцы, Спасите меня! И на волю огня не бросайте меня! И спасали меня, Не бросали меня. И звенели — ладонь о ладонь — буфера, И состав Пересчитывал каждый сустав. И скрипел и стонал Деревянный вагон. А в углу медсестра пришивала погон. А в России уже начиналась весна. По откосам бежали шальные ручьи, И летели недели, года, времена, Госпитальные койки, дороги, бои, И тревоги мои, и победы мои! 1951 Перебирая наши даты Перебирая наши даты, Я обращаюсь к тем ребятам, Что в сорок первом шли в солдаты И в гуманисты в сорок пятом. А гуманизм не просто термин, К тому же, говорят, абстрактный. Я обращаюсь вновь к потерям, Они трудны и невозвратны. Я вспоминаю Павла, Мишу, Илью, Бориса, Николая. Я сам теперь от них завишу, Того порою не желая. Они шумели буйным лесом, В них были вера и доверье. А их повыбило железом, И леса нет — одни деревья. И вроде день у нас погожий, И вроде ветер тянет к лету… Аукаемся мы с Сережей, Но леса нет и эха нету. А я все слышу, слышу, слышу, Их голоса припоминая… Я говорю про Павла, Мишу, Илью, Бориса, Николая. |
