Мы что, ослепли?… Причащение… Освящение… Причастие… М-да… На сцену поднимаются «Анонимные Художники Америки»… Они похожи на прикольных фей из «Сна в летнюю ночь» – дуэльные рубахи и длинные платья невиданных досель фосфоресцирующих пастельных тонов, над инструментами сияют разноцветные светящиеся маски смерти. Помещение внезапно утопает в музыке из миллиона динамиков… в сопрановом вихре музыки… сплошь электрической плюс электронная музыкальная машина «Бучла», вопящая, как способный логично мыслить душевнобольной…
На середину, под громадный парашютный балдахин и лучи прожекторов, шествуют по шерстяному лоскутному ковру… Дорис Копуша из Проказников в комбинезоне Людей-Флагов и Терри Бродяга из Ангелов Ада в озаркском островерхом цилиндре, темных очках, ангельской бороде, толстом свитере в черно-коричневую, как шкура енота, полоску, ангельской куртке-безрукавке с эмблемой смерти, синих джинсах, мотоциклетных ботинках… Господи, да ведь для вас это первый бал, Дорис Копуша и Терри Бродяга… с обычными бешеными плясками, с притопами и прихлопами… однако по-чудному торжественный. С минуту они танцуют, а потом к ним ураганом бросаются все остальные, парочки в изысканных кислотно-торчковых одеяниях пускаются в пляс под рок-н-ролл, только танцуют они, наглухо вылетев из собственных тыкв, они скачут, размахивают поднятыми руками, запрокидывают головы, они вращаются по кругу и воспаряют… они возбуждены… они впали в транс… Со стороны за ними наблюдает Гэри Голдхилл. На нем просторная ярко-красная китайская пижамная куртка, украшенная вышитым золотым драконом. От Склада его бросает в дрожь… Косность!.. Безумие!.. Друзья или призраки? Что ж… на Земле небеса могут смешаться с преисподней, он принимает смелое решение… достает из брючного кармана зелье и проглатывает его…
В толпе уже видны блуждающие улыбки экстаза… Влажные губы восторженного блаженства… Улыбки сияют, глаза широко открыты и напоминают пластмассовые наросты. Телепат так растащился, так сияет влажной ухмылкой, что становится похож на один большой духовный оргазм, готовый слой за слоем распуститься в… белую лилию… а блондин в белом балахоне под Неру с висящим на груди серебряным кулоном стоит перед рок-н-ролльным ансамблем на коленях, воздев руки, как во время молитвы, и на лице его улыбка такого чистого кислотного блаженства, что шипят зубы… сосуд с кипящим жемчугом… Эстраду занимают Проказники Бэббс, Гретхен, Пейдж и прочие, сплошь электрифицированные и наэлектризованные, они принимаются извлекать из инструментов оглушительные и донельзя причудливые китайские научно-фантастические звуки, до такой степени заведя электронную музыкальную машину «Бучла», что та загоняет сама себя в самый неожиданный акустический угол, последний поворот в замкнутом лабиринте электрической цепи, и издает прозрачный, топологически рассчитанный вопль. На пределе темпа, через сверхмощную звуковую систему. Кизи все еще стоит в стороне, в полумраке, возле Центрального Пульта, только он уже снял комбинезон Людей-Флагов и стоит голый до пояса, на нем лишь белое трико, белая, завязанная на шее атласная накидка и красно-бело-синяя лента через плечо. Да это же… Капитан Америка! Вспышка! Капитан Чудо! одним словом, Супергерой…
Вдруг, в самый разгар неистовства, гаснет свет, умолкает музыка, все вытесняет единственный луч прожектора, направленный в центр площадки. Светом заправляет сидящий на стропилах брат Кизи Чак. Во тьме слышны голоса Бэббса и Зануды, на прикольный манер переговаривающихся в микрофоны:
– Как ты думаешь, Зануда, они освободят центр, если мы их хорошенько попросим?
– Конечно! Они освободят центр раньше, чем ты успеешь произнести: «Освободите центр»…
Но все лишь толкутся на месте, ослепшие от неожиданного затемнения. Бэббс говорит:
– Если они не освободят центр, значит, это просто стадо баранов…
Ладно, поверим на слово! Народ освобождает образованный лучом прожектора эллипс, и из темноты в нем появляется Кизи. Правда, уже без накидки и ленты. Помоему, это уже чересчур прикольно. На нем только и одежды, что белое балетное трико да борцовское телосложение. Под трико угадываются спортивные трусы характерный штрих… для этой Крысиной Лачуги… Он подносит к губам ручной микрофон… Кизи в трико, с лужей света под ногами, окруженный столпившимися в темноте вокруг световой петли торчками… Театрально донельзя… и весьма, весьма таинственно… Некоторые торчки схватывают суть дела мгновенно. Ни слова не говоря, они принимаются забрасывать лужу света всевозможными вещами: туда летят кусочки сахара, капсулы, обрывки папиросной бумаги, парочка косяков, бусы, амулеты, головные повязки – все талисманы и тотемы психоделии в луче прожектора. Это же… алтарь… Кизи начинает говорить в микрофон, растягивая слова на провинциальный манер…
– Когда мы были в Мексике, мы многое узнали про волны. Мы изучали волны шесть месяцев. Волны можно почувствовать даже в темноте…
В его голосе щемящая тоска, что же это?… до сей поры – вечеринка, неистовство. И вдруг все переходит на совсем другой уровень… абсолютно новый… мы не в силах его постичь. Телевизионщики пытаются подобраться поближе и занять выгодную позицию. Неужели именно сейчас он велит ребятам отказаться от ЛСД?… Ведь ради этого мы и пришли… Волны?
– Я верю в то, что человек меняется… существенным, радикальным образом… Непрерывно образуются волны, и с каждым разом они становятся все мощнее. Меняется наше представление о действительности. Это происходит и здесь, в Сан-Франциско… Я уверен, что возникло новое поколение молодых людей. У них особая походка… Я слышу ее в музыке… Раньше она звучала так… жизнь смерть, жизнь – смерть… но теперь по-другому… смерть – жизнь, смерть – жизнь…
Телевизионщики пытаются всучить микрофоны обступившим Кизи торчкам, чтобы те держали их поближе к нему. Они умоляют торчков, они едва ли не приказывают им театральным шепотом. Торчки лишь с отвращением смотрят на них. Кизи бросает на них уничтожающие взгляды… Эти ублюдки с их… выбором позиции… им лишь бы попользоваться вами какое-то время… настоящие проколы в дирижабле, пустопорожние шумы в сердце, они же… телевизионщики тоже мотают себе нервы. Сопливые торчки от информации!.. От информации в этом Городе-Пороге всех с души воротит. Она всем осточертела, но и без нее никуда не денешься – назревает грандиозная катастрофа…
– …Целый год мы прожили в Саду Эдема. Дверь туда нам открыла кислота. В Саду Эдема были лишь целомудрие да приятное времяпрепровождение. Кислота открывает дверь, вы входите и ненадолго там остаетесь…
И именно в этот момент – тайны синхронизации!.. да – в дверь со стороны Шестой улицы входят четверо полицейских, огромные темно-синие фигуры. В погруженной во тьму толпе начинают раздаваться возгласы:
«Копы! Копы!..» Последний жестокий налет, чтобы довершить катастрофу! В темноте поднимается бешеная сумятица, тела бьются о стены гаража, точно гигантские, причудливо разодетые крысы в поисках нор… Уносить отсюда ноги к чертям собачьим!.. Ну конечно, это же Условное Поколение, все ребята освобождены условно, всем строго запрещено обращаться с уже известными наркоманами… они едва не прогрызают дыры в цементном полу… Четверо полицейских тяжелой поступью входят в гараж, неторопливо озираясь по сторонам. Теперь в микрофон говорит Кэсседи, стоящий далеко позади Кизи, точнее, на сцене, он принимается отпускать замечания по поводу входящих копов:
– Четверо сшитых на заказ полицейских, вы же понимаете, разыскивают бисерных торчков в стадах свиней…
– Здесь копы? – спрашивает Кизи. Голос у него встревоженный.
– Копы из участка…
– Они тоже накатывают волнами, – говорит Кизи, – это образец непрерывных повторов…
…Вот как!..
Копы уже остановились с краю толпы и попросту озираются вокруг.
– Есть копы, а есть полицейские, – продолжает Кизи. – Коп говорит: «Не делай этого. Это запрещено, вот и все». Полицейский же говорит: «Ты можешь это делать, но, если ты зайдешь слишком далеко, у тебя будут неприятности». Полицейский – это двойная разделительная линия посередине дороги. Я имею в виду, внутри нас.
