Проказники ждали, что лиристы гурьбой повалят из дома, точно уцелевшие после осады Хартума. Но вместо этого какая-то парочка стремглав бросается с лужайки обратно в дом. Проказники останавливаются перед фасадом, и… никого, лишь стоит себе готическим надгробным памятником громадный домина, а они выпрыгивают из автобуса, все еще торжествующе вопя и отчаянно веселясь. Наконец материализуются несколько человек. Пегги Хичкок, Ричард Алперт и Сьюзан Метцнер, жена доктора Ралфа Метцнера, которому тоже принадлежит ведущая роль в группе Лири. Алперт окидывает взглядом автобус, качает головой и произносит: «Кен-н-н Ки-и-иизи…» – словно говоря: «Так я и знал, что ты станешь автором этой студенческой проказы». Настроены они дружески, но как-то все здесь, братва… сухо, что ли. Среди встречающих джазовый трубач Мэйнард Фергюсон и его жена Фло, автобус их приводит в восторг, но остальные… от всех исходят одни и те же… флюиды: «Здесь у нас происходит нечто довольно серьезное, мы занимаемся медитацией, а вы, калифорнийские полоумные, вносите ненужную суету».

Наконец Пегги Хичкок приглашает некоторых Проказников к себе в дом большой современный дом под названием «Бунгало» неподалеку от пряничного дворца. Среди приглашенных и Бэббс. Ни Бэббс, ни Проказники не готовы к ленивому времяпрепровождению на природе, будь это хоть медитация, хоть что угодно. В «Бунгало» Бэббс обнаруживает на стене большую фотографию в рамке, напоминающую снимок студенческой группы Йельского университета, сделанный в 1903 году: множество тесно сидящих молодых людей в галстуках-шнурках, уставившихся прямо в камеру.

– Это же Кэсседи! – говорит Бэббс. – А это Зануда! – А вот и Кизи! – А это Сэнди!

Под терпеливыми изучающими взглядами лиристов они обнаружили на фотографии всех до одного участников автобусного путешествия, и Бэббсу приходит в голову идея о «Родовом Поместье Проказников».

Лиристы намеревались повести их на экскурсию по громадному пряничному дворцу, однако задуманная экскурсия превратилась в экскурсию Бэббса. Руководство ею он взял на себя.

– Итак, дамы и господа, – начал он, – мы приступаем к первой ежегодной экскурсии по Родовому Поместью Проказников. Обратите внимание, здесь вы можете увидеть, – он показывает на большой, мрачный, написанный маслом портрет, или нечто в этом роде, висящий на стене, – одного из великих предков Проказников, прародителя и отпрыска легендарного древнего рода, легендарного героя, сэра Эдварда Прикольщика. Сэр Эдвард Прикольщик, неизменный объект насмешек своей эпохи. По слухам, стоит его воскресить, и он заприкалывает целый городской квартал. Сэр Эдвард Прикольщик…

…и так далее, пока лиристы со все более угрюмым видом тащились за ним, словно предчувствуя неминуемую катастрофу, а Бэббс все с большим воодушевлением выкрикивал название каждого предмета: родовая лестница, родовой оконный витраж, родовой камин, – и мощность его реостатных глаз доходила уже до трехсот ватт…

…потом вниз, в один из четырех «центров медитации», тесных убежищ, куда лиристы удалялись заниматься нешуточной процедурой созерцания внутреннего мира…

– …а теперь, в этой части экскурсии, нам предстоит Могильный Полет… – Проказники принялись галдеть. выкрикивая слова «Могильный Полет», а Бэббс перешел к пародийному истолкованию тибетской «Книги мертвых». Это был один из наиболее глубоко почитаемых лиристами текстов.

– Вот сюда мы приводим наших гостей и вешаем их здесь, когда они тащатся, чтобы лучше летали, – говорит Бэббс. – Это Могильный Полет.

Смысл его слов был предельно ясен: «Да заебись ты, Миллбрук, со всей своей прикольной холодностью и сухостью».

Остальные Проказники резвились в лесу, под небольшим водопадом. Подружка Чумы Кэти, которую он прихватил с собой из Нью-Йорка, уселась под водопадом, и от воды бикини, или лифчик и трусики, или что уж там на ней было, элегантнейшим образом облепили ее тело. и Хейджен снял это зрелище на пленку. В великом фильме она превратилась в Чувственную Икс.

Куда подевался Лири? Все ждали исторической встречи Лири и Кизи.

Ага, пришло сообщение о том, что Лири наверху в особняке проводит исключительно серьезный эксперимент, трехдневный полет, и беспокоить его нельзя.

Рассержен Кизи не был, однако он был крайне разочарован и даже раздосадован. Это было невероятно после всего, что произошло, Миллбрук оказался сборищем чопорных, страдающих запором людишек.

Проказники предприняли еще несколько попыток оживить атмосферу Миллбрука, но создалось впечатление, что все обитатели дома попрятались по углам. В конце концов они уехали. Перед отъездом Кизи спросил Алперта, не может ли тот раздобыть еще немного кислоты. В кислоте Алперт отказал, но предложил им семена пурпурного вьюнка. Семена пурпурного вьюнка. Одна мысль о том, как семена пурпурного вьюнка болтаются в брюхе, точно зараженные трупным ядом сухие бобы в погремушке, пока автобус подпрыгивает, трясется, раскачивается и кренится вбок на поворотах, – одна эта мысль оказалась невыносимой для организма. Что ж, и на том спасибо, и сайонара все вы, члены Лиги Духовного Развития.

Обратно они поехали северным путем – через Огайо, Индиану, Иллинойс, Висконсин, Миннесоту, Южную Дакоту… Южную Дакоту! Сто девяносто одну милю по Южной Дакоте…

…что для начала принесло успокоение… И в самом деле, обратное путешествие превратилось в «кадиллак» души, уютную машину наслаждения, и вскоре все с упоением разделили общее состояние духа. Наконец-то можно было отбросить все шокирующие прикольные путы и просто ехать Далше! – В автобусе. Чума, к примеру, намеревался остаться в Нью-Йорке, но поехал с ними назад. Он не смог нарушить возникший всеобщий душевный взлет, Невысказанную Вещь, полное единение… С собой он прихватил свою блистательную белокурую подружку Кэти, наделенную телепатическими способностями, и она сразу же почувствовала скособоченный, трудноуловимый и безумный, мягко отстукиваемый ритм автобуса и в тот же миг безрассудно, безвозвратно, заразительно, ультра-инфра-сексуально стала одной из них: самой хитроумной проказницей в их рядах. Проказники нарекли ее Чувственной Икс – эту пылкую подружку, твердо решившую ехать… Далше… Кизи бросил взгляд на чувственный горизонт – полюбил его! В автобусе. После чего для Чумы она стала Чувственной Экс – потерял ее! В автобусе. Поначалу Чума взбешен, чувствует, что ему нанесли… оскорбление! Но потом, благодаря своему глубокому пониманию эксперимента Проказников, он не видит, на что тут можно обижаться. В автобусе, если человек действует совершенно открыто, не может быть никаких обид.

ЛСД оставалось совсем немного, поэтому над северными странами они летели в основном под винтом и травой, в темпе Винта. Что касается Сэнди… В Миллбруке Главный Гуру отвел Сэнди и Джейн в сторонку и по секрету сообщил: «Хорошо бы вам пуститься в миллбрукский полет одним… я имею в виду, желательно без ваших шумных спутников, то есть вне автобуса». – и Сэнди вновь… стал Пешеходом и вернулся в Миллбрук, вместе с Джейн, и Главный Гуру поднакачал его ДМТ на тридцатиминутный полет типа элэсдэпшого, но с добавлением безудержной неистово-цветовой силы осколки! У Сэнди возникло безумное ощущение, что мир на экране его век распался на осколки цветного стекла. Что бы он ни делал, с открытыми глазами или с закрытыми, мир вспыхивал электрическими осколками, а Главный Гуру сказал: «Я хочу стать частью твоей метафизической души». Но в глазах Сэнди паранойя, – он превратился в пестро раскрашенную грубую силу, нацеленную на его прямокишечно-копчиковую мышечную массу, в похотливого любителя мальчиков, а мир все взрывался, распадаясь на части, и не было никакого противоядия от этих осколков, ракетами взмывающих ввысь. ввысь, ввысь, ввысь… Они вернулись в Нью-Йорк, и Джейн высадилась из автобуса и осталась в городе, но Сэнди чувствовал, что он обязан направиться с остальными Проказниками на запад – в автобусе, ракетой взмывающем ввысь, ввысь, ввысь, ввысь – Далше… И вот на Среднем Западе все складывалось так, точно во время полета под ДМТ в Миллбруке осталась последняя ступень ракеты, и вся душа его отдавалась теперь скорости, было просто необходимо взлетать все выше и выше над северными странами. Некий резонанс колебаний трясущегося автобуса проникал ему в мозг и возвращал вдруг ощущение полета ракеты под ДМТ, и возникала необходимость увеличить скорость и мчаться вперед. Живописная сельская дорога вьется средь чудесных пшеничных полей и зеленых пастбищ Америки, и Сэнди любуется этой безмятежной красотой… а потом взгляд его случайно падает на большое наружное зеркало заднего обзора, и… поля… в огне… вздымаются и свертываются в ужасных языках оранжевого пламени… Он резко оборачивается и смотрит назад, вдаль, сколько видит глаз, и до самого горизонта вновь лишь безмятежно плывущая гладкая зеленая красота. Тогда он снова смотрит в зеркало – и пламя вспыхивает вновь, устремляясь ввысь, пшеница и клевер становятся бурыми, как цветная кинолента, когда перегревается и воспламеняется проектор, пшеница, кукуруза, клевер превращаются в бурый хвощ, ядовитые лилии, кровь-траву, дикий ирис, голубой ирис, гризвудский кустарник, ядоносную саклейю, аконитовую мандрагору, лунный вьюн, белену, астрагал, дикую горчицу, крапиву-молочай, волчий табак, крабий глаз, и все это охвачено пламенем – море огня – зеркало, залитое морем огня, Нарцисс, Луна. близнецы, тезис и антитезис, непостоянство жизни, точно в любую минуту ему предстоит безропотно вынести зримое раскрытие палеопсихической тайны… и Сэнди отворачивается и заставляет себя не смотреть в сторону зеркала заднего обзора, и вновь лишь солнце и зеленое чрево Америки, проплывающие мимо с той же…