А обретя опыт восприятия… После знакомства с Проказниками я уехал домой и прочел написанное в 1944 году исследование Иоахима Ваха о зарождении религий. и оно показалось мне оккультным предсказанием, сделанным специально для сопоставления с тем, что я узнал о Проказниках:
«Обретя опыт нового глубокого восприятия, проливающего новый свет на мир, основатель – весьма обаятельный человек – начинает вербовать учеников. Его сторонники образуют неофициальную, но характеризующуюся тесными узами организацию, членов которой связывает между собой тот опыт нового восприятия, природу которого раскрыл и истолковал основатель. Эту организацию можно назвать к р у г о м, поскольку она ориентируется на центральную фигуру, в тесном контакте с которой состоит каждый из учеников. Учеников можно считать товарищами основателя, привязанными к нему самозабвенной любовью, преданностью и дружбой. Крепнущее чувство солидарности, с одной стороны, укрепляет связи между членами организации, а с другой – обособляет их от общественных объединений любого другого типа. Звание члена круга предполагает полный разрыв с обычными жизненными устремлениями и радикальное изменение общественных отношений. Семейные и родовые узы, а также узы верности различного рода общественным установлениям были, по крайней мере временно, ослаблены или вовсе разорваны. Тяготы, лишения и гонения, грозившие тем, кто решится связать свою судьбу с такой группой, уравновешивались их благородными чаяниями и твердыми упованиями…» – и так далее. Что же до самого основателя, то для него характерны «видения, сны, нередко состояние экстаза и транса»… «необычайная впечатлительность и напряженная эмоциональная жизнь»… он «готов к истолкованию проявлений божественного»… «в нем есть нечто стихийное – бескомпромиссная позиция, а также архаичный язык и поведение»… «Он выступает в качестве обновителя утерянных связей со скрытыми силами жизни»… «обычно не имеет корней ни в среде аристократии, ни в среде образованных или благородных: нередко он является выходцем из простого люда и остается верен своему происхождению даже в изменившемся окружении»… «говорит загадками, использует малопонятные слова, жесты и множество метафор и совершает символические поступки различного свойства»… «высвечивает и истолковывает прошлое и предвидит будущее с точки зрения кайроса (высочайшего мгновения)»…
Кайрос! – опыт восприятия!
…согласно Максу Веберу, одним из двух способов: как «пророк-моралист», вроде Иисуса или Моисея, который очерчивает для своих учеников общие правила поведения и описывает Бога как сверхличность, выносящую решение о том, точно ли они следуют этим правилам в своей жизни. Или как «пророк-образец», вроде Будды, – с его точки зрения, Бог безлик, это сила, энергия, объединяющий поток, Всеединство. Пророк-образец не рекомендует никаких правил поведения. В качестве примера для подражания он рекомендует ученикам свою собственную жизнь…
Во всех этих религиозных кругах группы сплачивались все теснее, создавая собственную символику, терминологию, образ жизни и, понемногу, простые культовые обычаи, ритуалы, нередко включающие в себя музыку и другие виды искусства, которые возникали благодаря опыт у нового восприятия и казались странными и непонятными для тех, кто этот опыт так и не обрел. Кроме того, на этой стадии у них… «возникало непреодолимое желание поделиться своим откровением со всеми людьми».
…со всеми людьми… Внутри религиозного круга вопрос общественного положения всегда решался просто. Мир был строго и без затей поделен на «посвященных», то есть испытавших ощущение божественного сосуда, и огромное большинство «непосвященных», «немузыкальных», «несозвучных». Или иначе: либо вы в автобусе, либо вне автобуса. Посвященные никогда не проявляли по отношению к непосвященным сознательного чванства, но на самом деле большая часть этой гигантской медузообразной массы добропорядочных людей казалась безнадежно больной – а музыка вашей флейты, звучавшая с крыши автобуса, лишь усиливала их нервозность. Однако к любому, кто доказывал свою перспективность, кто был потенциальным братом, такие группы проявляли великодушную заботу…
…потенциально созвучные… У Кизи в Ла-Хонде стали появляться замечательные люди, и ни одного из них не прогоняли. Они могли оставаться, могли там поселиться, если только… казались созвучными. Когда автобус огибал последний поворот на Дороге 84 и въезжал в узкое секвойное ущелье, у порога дома Кизи в ожидании стояла Горянка. Это была высокая брюнетка с черным мотоциклом, в тенниске и брюках из хлопчатобумажной саржи. В свои восемнадцать она уже выросла до пяти футов девяти дюймов и располнела; к тому же была довольно крикливой и неряшливой. Но странное дело… у нее были чудесные зубы и улыбка, от которой становилось светло на душе… Звали ее Кэролин Адаме, но она сразу же превратилась в Горянку. Насколько я знаю, после этого уже никто не звал ее по-другому – до тех пор, пока по прошествии девяти месяцев полиции не пришлось заполнять протокол на нее и еще на одиннадцать Проказников…
Про обиталище Кизи Горянке рассказал Кэсседи. Она работала лаборанткой в биологической лаборатории в Пало-Альто. У нее был «молодой человек», который… Вероятно, на свой отсталый обывательский манер он считал себя «битником». Вот только он никогда ничего не предпринимал, этот ее дружок. Они никогда никуда не ездили. Они никогда не бывали в обществе. Вот она и решила выйти в свет одна. Однажды вечером она очутилась на Сент-Майклз-элли, в населенных бродягами трущобах Пало-Альто, где отмечался день рождения Кэсседи. Кэсседи сказал, что главные события разворачиваются за горой под секвойями.
С самого начала Горянка стала любимицей Проказников. Она всегда казалась совершенно открытой, без малейшей подсказки со стороны. Она была сплошным шумным зарядом энергии. Появлялась Горянка – и у вас моментально поднималось настроение, стоило вам увидеть, как расплывается в улыбке ее лицо, а большие карие глаза открываются все шире, шире, шире, шире, пока не взрываются у вас перед глазами солнечными пятнами, и вы знали, что сейчас она пропоет своим чудесным голосом на деревенский манер:
– Эй! Угадай, что нам охота сделать! Мы тут ходили в «Боуз» универсальный магазин, – это же отпад! Нам охота отхватить где-нибудь семян и посадить в тамошний ящик для растений траву! Да пойми же ты! Через полгода весь город будет в отпаде! – И так далее.
Однако под слоем всех этих «охот» и «отпадов» она оказалась едва ли не самой смышленой девушкой из всех, за исключением, быть может, Фэй. Фэй же почти ничего не говорила, так что это был спорный вопрос. Как выяснилось, Горянка росла в весьма почтенной и зажиточной семье унитариев в Пакипси, штат Нью-Йорк. Во всяком случае, схватывала она все на лету. Человеком она была решительным, и наглости ей было не занимать. К тому же с каждым днем она хорошела. Всего лишь несколько недель нерегулярного питания тушенкой с рисом у Кизи – так сказать, все той же вынужденной диеты долголетия сделали свое дело, и она начала худеть и хорошеть. Кизи не оставлял все это незамеченным. Он был Горцем, а она – Горянкой. Она была создана для него…
Горянка поселилась в палатке на крошечном плато, венчавшем пригорок за домом, под секвойями. Там же стояла палатка Пейджа Браунинга. И еще Бэббса с Гретхен. Майк Хейджен же владел своей Дрюч-Хибарой. Дрюч-Хибара была одним из выдающихся – Неисправность! – творений Хейджена. Ни одна доска не была как следует пригнана, и ни один гвоздь не был вбит до конца. Казалось, доски собрали вместе, заключив с ними временное соглашение. В один прекрасный день Кизи взял молоток, вбил в крышу хибары единственный гвоздь, и вся хибара рухнула.
– Ничто не вечно, Хейджен! – воскликнула Горянка, и средь секвойного леса зарокотал ее смех.
А Пещера Отшельника… Однажды Фэй выглянула в кухонное окно и увидела у подножия холма за домом человечка, смотревшего с лесной опушки на дом, точно умирающий с голоду зверь. Это был худой малыш, едва ли пять футов ростом, однако у него была громадная черная борода, что делало его похожим на одного из озаркских гномов в «Барни Гугле». Он просто стоял и таращил на дом свои голодные большие глаза, на которые падали черные лохмы. Фэй вынесла ему тарелку жареной рыбы. Не говоря ни слова, он взял тарелку и все съел; и так и остался. Отшельник!
