Они идут туда, и Кизи затевает разговор о занятой Сэнди позиции. Сэнди все еще остается Пешеходом, все еще то и дело оказывается вне автобуса, но почему? «Ты не понимаешь, – говорит Сэнди. – Ты не понимаешь, зачем я становлюсь пешеходом. Это все равно что карабкаться на гору. Что бы ты предпочел: карабкаться на гору сам или чтобы на вершину тебя доставил вертолет? Повторяющееся вновь и вновь восхождение, повторяющийся подъем в автобус обостряет восприятие и все такое прочее». Кизи рассеянно кивает и говорит; «Ладно, Сэнди, все нормально…»
Сэнди охватывает паранойя… что они на самом деле о нем думают? Что они затевают? Какую коварную проказу? Его преследует мысль о том, что они вынашивает замысел проказы гигантских масштабов – чтобы вволю над ним поиздеваться. Чудовищной Проказы… Спать он не может, его мозг все еще мчится с бешеной скоростью разогнавшегося на дороге автобуса, точно совершая бесконечный полет под винтом.
Потом Кизи придумал игру под названием «Власть». Он взял мишень для метания дротиков, накрыл ее фибровым картоном, поставил в центр волчок и, начертив радиусы, выделил каждому Проказнику свой сектор. В каждом секторе было написано прозвище Проказника: Отважный Путешественник – Бэббс, Неисправность Хейджен, Предел Скорости – Кэсседи, Зануда – Рон Бевёрт, Чаровница Гретхен – Пола; по правде говоря, как прежнее ее имя, так и образ были окончательно позабыты и она уже превратилась в нового персонажа по имени Чаровница Гретхен, или Гретч. Сэнди заглянул в свой сектор, и надпись там гласила: «пеший ПОДЪЕМ» – «подъем» большими буквами, в точности так, как он растолковывал Кизи в домике у ручья. Охваченный чувством благодарности, он с облегчением вздохнул. Кизи знает! Кизи понимает! Он вновь был в автобусе.
Каждый должен был написать на полоске бумаги какое-нибудь «задание», а потом положить эту бумажку в общую кучу. Затем запускался волчок, и тот, кому выпадало, должен был вытащить из кучи «задание» и выполнить его, а остальные ставили ему отметку по пятибалльной системе: высшая отметка «пять». Многие задания представляли собой обычные шалости типа «надень что-нибудь из чужой одежды». Была устроена счетная доска. и по мере набирания очков каждый передвигал на этой доске свою фишку. Каждый изготовил себе собственную фишку. Свою Сэнди решил сделать из куска стекломассы. Он растянул его в длинную тонкую нить, а потом вдруг сдавил в уродливый комок – именно такое его начало охватывать чувство. Поэтому Пейдж взял этот комок и придал ему изящную форму маленького мостика, и все сказали, что так и надо было сделать, – а Сэнди чувствует, как возвращается паранойя…
Призом за победу была – Власть. Тридцать минут неограниченной власти, в течение которых твое слово становилось законом и все должны были делать то, чего хочешь ты. Сплошная аллегория – вся эта игра. Мало-помалу партию выиграл Бэббс, и он приказал каждому принести в гостиную все свое имущество. Все покорно направились рыться в спальнях, палатках, жилых автофургонах, спальных мешках и автобусе, приволокли оттуда все свое барахло и побросали его в отдающую убожеством кучу одежды, обуви, безделушек, банок с красками, зубных щеток, книг, коробок, капсул, заначек, писем, мусора и тряпья. Все это было свалено в центре комнаты – чудесная крысиная гора ненужного хлама.
– Теперь, – заявил Бэббс, – мы перераспределим ценности.
И он принялся вытаскивать из кучи предмет за предметом и объявлять:
– Кому одну зубную щетку «Чаровница Гретхен» 1964 года? – Кто-то поднимал руку, и предмет переходил к нему, а еще кто-то торжественно оформлял все это правовым документом.
Потом стрелка замирает напротив Сэнди, и он вытаскивает задание полоску бумаги. Почерком Гретхен там написано: «Выйди и разведи костер». Он читает записку вслух и долго таращит на нее глаза. Потом все принимаются таращить глаза на него, все ждут, когда он встанет, выйдет и разведет костер, а он чувствует, как они на него пялятся и вскоре понимает это крайне хитроумный заговор, направленный на то, чтобы удалить его из дома, а самим отколоть Чудовищную Проказу…
И он выкладывает им все. Я не могу этого сделать. Разве вы не видите? Это же ужасно – я не могу спать, а все кругом вот такое:
Он кладет пальцы одной руки на пальцы другой, образуя подобие решетки, и смотрит сквозь щели, чтобы показать, как все кругом раскалывается, разлетается на куски, все его поле зрения, с того самого полета под ДМТ в Миллбруке, да еще и море огня, и паранойя, непрерывная паранойя, он выкладывает им все, все, что вызывает у него страх и ракетой уносит – куда?
И вдруг в бревенчатом доме воцаряется полная тишина. Все взгляды Проказников устремлены на него внимательные взгляды, в которых сквозит всеобщая… Забота, – он преодолел себя и полностью раскрылся. Прекращается бешеное движение, и он вдруг ощущает… покой.
– Сколько дадим ему очков? – спрашивает Кизи.
И все, кто сидит в кругу, один за одним произносят: – Пять! – Пять! Пять! – Пять! – Пять! – Три, – говорит Гретч, которой и обязано своим существованием это задание… а Сэнди… клещом вползает обратно крошечный микрограмм паранойи…
Наконец-то до Проказников дошло, что с Сэнди творится неладное. Кизи любил приговаривать: «Голодную пчелу надо накормить». Вот Проказники и принялись засыпать Сэнди знаками своей… Заботы, пытаясь дать ему почувствовать, что он находится в неподвижном центре всей этой круговерти. Однако он все время неверно истолковывал их действия. Ну что они пялятся? Бессонницу он переносил все более и более тяжело. Как-то ночью он направился по дороге в жилой микрорайон «Секвойный бульвар» в попытке одолжить немного соминекса. Он просто намеревался подойти среди ночи к двери, постучать и попросить немного соминекса. Так или иначе, еще в нью-йоркском многоквартирном доме у него сложилось такое представление, что можно запросто пройтись по коридору и одолжить у кого-нибудь чашку сахарного песку, даже у незнакомых. Короче, он принимается стучаться в двери и выпрашивать соминекс. Естественно, народ либо паникует и захлопывает дверь, либо велит ему уебывать. Жители «Секвойного бульвара» и сами к тому времени ощущали легкую паранойю из-за полоумных типов, собравшихся у Кизи.
Да и днем было ничуть не легче. По мере того как его все больше одолевала бессонница, видение становилось все более и более обрывочным, и наконец… он смотрит на нелепо разрисованный автобус – и огненно-яркий хаос цветных водоворотов превращается в… туннель! В туннель, через который они проехали, длинный туннель, где он был одержим острой клаустрофобией и параноидальной уверенностью в том, что из туннеля им не выбраться, и вот теперь этот туннель возникает на боку автобуса со всеми ужасающими подробностями. Он оборачивается… там спокойный, ярко освещенный приют, храм в секвойном лесу, безмятежность… он вновь медленно поворачивается к автобусу…::: ОН ВСЕ ЕЩЕ ТАМ! ТУННЕЛЬ!.. АВТОБУС!..ТОЛЬКО, ПОХОЖЕ. НА ЭТОТ РАЗ РАСПИСАННЫЙ ВЕЛИКИМ ХУДОЖНИКОМ, САМИМ ТИЦИАНОМ:::: ИЕР0НИМОМ БОСХОМ:::: МАТТИАСОМ ГРЮНЕВАЛЬДОМ:::: С ИЗОБРАЖЕНИЕМ САМЫХ УЖАСАЮЩИХ СЦЕН МОЕЙ ЖИЗНИ.
Спасение? Кизи объявляет, что они вновь садятся в автобус – опять трогаются с места – и едут в Исаленское общество, что в Биг-Суре, в четырех часах езды к югу. По слухам, Исален представлял собой «опыт существования» – нечто вроде лишенного обычных удобств курорта на отвесной скале, примерно в тысяче футов над уровнем Тихого океана. Весьма эффектный уголок природы в стиле морских пейзажей девятнадцатого века. Далеко внизу с грохотом бьются о скалы волны; здесь, наверху, – искрящийся воздух и вид на полмира: горы, океан, небо – короче, все те зрелища, которыми и знаменит Биг-Сур. Там был домик с бассейном, была выложенная дерном тропинка, ведущая к краю скалы, а ярдах в ста от домика – несколько горячих серных источников: тоже высоко на склоне утеса, там можно было купаться, созерцая при этом вечный океан. Позади домика рядами стояли крошечные лачуги и несколько жилых автоприцепов. Они предназначались для клиентуры. Для клиентов, попросту говоря. Исален был местом, куда образованные и повзрослевшие люди среднего достатка съезжались на лето в попытке вырваться из опостылевшей Рутины и слегка порастрясти скопившийся на задницах жирок.
