Однако кормили ее, как и обещал Рет — Ратус, хорошо. И еще были два чемодана Прекрасной Герцогини, доставленные в полное ее расположение из Арафы и набитые всевозможным нарядным тряпьем, так что времяпрепровождение ее состояло в основном из примерок, небольших перелицовок по своему вкусу; еще иногда она без особого удовольствия разыгрывала перед зеркалом сцены из классических пьес — просто, чтобы не потерять форму. Это отвлекало ее от разных ненужных мыслей — например о том, что она перелицовывает и примеряет платья герцогини, которой, возможно, уже и в живых–то нет… Или мыслей о Хастере…
Последнее было хуже всего. Ей приносили книги, в основном «романы для прислуги», которые она читала на ночь и после которых ей снились грешные сны — и она просыпалась в надежде; но постель была пустой, и ей оставалось только жечь свечи, слепя глаза над пухлыми книжками про страстную любовь, некоторые из которых хотя бы своей наивностью приглушали ее боль. А днем за ниткой с иголкой она снова вспоминала ту, новогоднюю, ночь, слышала его слова — и жестокие слова Рет — Ратуса…
Но она уже не плакала, как проплакала почти всю ночь после того разговора с ним, и то гнала от себя, то лелеяла мысль, что, может быть, Рет — Ратус и прав.
Может быть, она даже начала мириться с этим, если бы ее не смутило одно событие.
Как–то она зачиталась заполночь и услышала за окном явно посторонние звуки — со двора, слышимый по ночному времени очень хорошо, раздавался шум драки. Наора даже различала голоса, и с замиранием сердца поняла, что один из них ей знаком. Она вскочила с постели и, задув свечу, бросилась к окну. Но увидеть что–то во мраке ей не удалось. И голоса были столь невнятны, что узнать их не было никакой возможности. А вскоре и вовсе все стихло… Наора вернулась в постель, но долго не могла заснуть. Перед глазами ее стояла картина: там, во дворе, был Хастер. Это с ним боролись ее дюжие и неразговорчивые стражи, не давая прорваться к ней; его били, он отбивался и кричал: «Наора, где ты?! Наора!..»
Утром она проснулась в тихих слезах и не могла понять, где был сон, а где явь. На ее безразличный вопрос, что это за возня, разбудившая ее сегодня ночью, была во дворе, мрачный «подай–принеси» пробубнил: «Извините, сударыня, что побеспокоили. Вор забрался» и удалился, поблескивая свежей дулей под глазом.
А два дня спустя вечером, когда она уже начала готовиться ко сну, в дверь постучали.
— Кто там? — спросила она не открывая.
Голос хозяина ответил:
— Сударыня, спуститесь, пожалуйста, в гостиную. К вам посетитель.
Наора быстро восстановила вид и пошла вниз, ожидая чего угодно, но более всего желая о несбыточном.
В гостиной она было даже решила, что несбыточное сбылось, но, увы, подлунный мир слишком не походил на толстые романы.
Шагнувший ей навстречу молодой, в полувоенного вида сюртуке и с военной выправкой был только тем похож на Хастера, что был с ним одного роста и возраста, да еще шатен.
Наора остановилась в дверях, мысленно проклиная себя за глупые надежды, а молодой полувоенный военный не без изящества изобразил четкий полупоклон и, выкинув вперед руку с большим, запечатанным сургучом конвертом, отчеканил:
— Сударыня! Я имею поручение от господина эрст–резидента передать вам письмо и сопровождать вас, куда будет указано.
— Эрст–резидента? — растерянно повторила она.
Посланец неведомого эрст–резидента еще раз боднул перед собой и уточнил:
— Господина эрст–резидента Рет — Ратуса.
Она кивнула. Она была еще немного растеряна после маленького потрясения, да и слова «сопровождать, куда будет указано» своей двусмысленностью могли вывести из равновесия кого угодно. Поэтому Наора применила проверенное средство, чтобы взять себя в руки: она стала играть. Играть Прекрасную Герцогиню.
Она рассеяно глянула на конверт, который будто на столе лежал перед ней в воздухе, удерживаемый твердой рукой и произнесла:
— Вскройте, пожалуйста, офицер. Господин… э-э?
— Поручик, сударыня. Поручик Гайал, к вашим услугам, — отрекомендовался посланец, извлекая из воздуха конверт.
Тихонько хрустнул жирный сургуч поддеваемых печатей, и Наора с тихим «благодарю вас, поручик» открыла клапан конверта.
— Присядьте пока, — предложила она, следуя выбранной роли, и поручик послушно опустился в деревянное кресло.
В конверте было письмо и несколько банкнот. Наора зачем–то пересчитала деньги — банкноты были достоинством по сто империалов и их было несколько больше, чем полагалось по договоренности с Рет — Ратусом; Наора сложила их обратно в конверт и подумала, что, видимо, господин эрст–резидент счел возможным увеличить сумму гонорара за счет, так сказать, возмещения морального ущерба. Что ж, спасибо ему за это. Потом Наора развернула само письмо и прочитала его. В довольно в сухой форме ее уведомляли, что необходимости задерживать ее в «Ежике» более нет, и она может быть вольна в своих передвижениях, при условии, конечно, что дает слово не разглашать события, невольным участником которых ей довелось быть, чем явится ее, Наоры, согласие принять деньги и условия, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Денежный гонорар, оговоренный устным контрактом с господином эрст–резидентом, прилагается. Сумма же, начисленная свыше означенной, должна обеспечить Наоре сносное существование до тех пор, пока условленный тем же договором ангажемент будет ей устроен, что будет непременно сделано к осени, когда откроется новый театральный сезон… Далее следовало стандартное «с почтением…», «за сим позвольте…», прочие положенные «разрешите выразить… и откланяться…» и — полное поименование Рет — Ратуса и собственноручная его подпись: две быстрые буквы «Р», перекрытые гербовой печатью.
Под печатью на оставшемся свободным месте было приписано быстрым почерком:
«Наора! Поручик Гайял доставит тебя до Столицы и поможет с багажом и устройством на месте по твоему выбору. Я хотел было выбрать для тебя пансион по своему вкусу, но, припомнив некое обстоятельство, передумал. Хотя я и не одобряю твоего выбора, но взял на себя смелость снять для тебя вполне приличный номер в известной тебе гостинице и оплатить проживание в нем на месяц вперед. Гардеробом герцогини, что находится у тебя, можешь распоряжаться. Драгоценности передай поручику» — и тот же росчерк.
Наора прочла и задумалась.
Из задумчивости ее вывел голос поручика Гайяла:
— Простите, сударыня. Вы уже прочли?
— Что? Да, поручик, — ответила Наора и согнала с лица легкую, неведомо откуда появившуюся на губах улыбку.
— Вы принимаете предложение?
— Да, конечно! — поспешно ответила Наора.
— И то, которое исходит лично от господина эрст–резидента? — уточнил он.
Наора кивнула.
— Тогда позвольте, — Поручик взял из ее руки листок и сунул в пламя камина; туда же последовал конверт, из которого он вынул деньги и любезно вернул Наоре. Потом кочергой аккуратно разворошил оставшийся пепел. — У вас есть багаж?
— Да, два больших чемодана, — ответила Наора.
— Два больших арафских чемодана? — понимающе улыбнулся догадливый поручик.
Она кивнула, и поручик крикнул в коридор:
— Эй, хозяин! — Хозяин появился незамедлительно. — Дама уезжает со мной. Багаж отправите дилижансом в Столицу вот по этому адресу, — поручик достал из кармана записную книжку и позолоченным карандашом чиркнул несколько слов, выдернул страницу и протянул хозяину.
— Ладно, сделаем, — хозяин почесал нос. — Только вечерний дилижанс уже, пожалуй, ушел.
— Хорошо, тогда завтра, — согласился Гайял и обернулся к Наоре. — Сударыня, сколько вам надобно времени на сборы?
— Полчаса, — сказала Наора.
— Тогда прошу вас, — поручик с легким поклоном распахнул перед ней дверь.
Сборы заняли даже меньше времени. Наора пошвыряла в сумочку герцогини деньги и несколько вещиц, которые могли бы понадобиться в ближайшие сутки, обулась в меховые ботики и задумалась: не песцовый же палантин одевать в дорогу. Потом вспомнила, что видела в одном из чемоданов замшевый казакин якобы кавалерийского образца — зачем он мог понадобиться в Арафе Прекрасной Герцогине, Наоре было невдомек. В казакине, пожалуй, прохладно, но авось не замерзнет. Она обмотала голову шарфом, и, уже взявшись за ручку двери, вспомнила о драгоценностях. Вернулась к чемодану, достала из него шкатулку и, не удержавшись, открыла полюбоваться в последний раз.
