— Иногда да, сударыня, — ответил человек–мухомор серьезно. — Но еще не было случая, чтобы я помер.

— Вы мужественный человек!

Отважный отведыватель благодарно поклонился, а когда он выпрямился, в руках у него были два огромных румяных персика. Он протянул их молодым людям:

— Прошу вас, угощайтесь. — Герцогиня и Хастер не смогли ему отказать. — Это вкусно и совершенно безопасно, — заверил он и исчез в ночной мгле.

К недалеким уже воротам они так и вышли с персиками в руках, почему–то так и не решившись их отведать.

Страж Ворот, заглянув в листок, открыл Ворота, оказавшиеся всего лишь калиткой в одной из створок настоящих замковых ворот, поблагодарил за небольшое вознаграждение и в ответ поздравил их с Новым годом — это для всей остальной Империи Новый год наступит с первым лучом рассвета, а у гостей Арафы иначе: для них Новый год начинается в тот миг, когда они после церемонии Огненного Испытания в Парке Фейерверков проходят через Ворота.

Ворота лязгнули за спиной. Закрылись.

И тут же к ним подскочил человек с подносом, на котором стояли два высоких фужера.

— С Новым годом, сударь! С Новым годом, сударыня! — вышколено согнулся он в поясе.

Хастер поднял свой бокал, привел его в нежное соприкосновение с бокалом Прекрасной Герцогини, они с удовольствием выпили — и, рассмеявшись, разом разбили фужеры о кованные железами ворота.

На счастье!

С галереи, идущей вдоль внешней стены замка, зааплодировали — не то им, не то по случаю какого–то особо выдающегося фейерверка. Вид на парк с галереи открывался великолепный, и предприимчивые жители Алкосы в новогоднюю ночь расставляли на ней столики и продавали места желающим поглазеть, а от желающих поглазеть в Ночь Фейерверков, как здесь ее называли, отбоя не было.

Хастер бросил на поднос несколько монет, и слуга, обернувшись, подозвал извозчика. Хастер помог герцогине усесться, накинуть на себя меховую полость, ощутив с опозданием, как они оба продрогли, и велел вознице везти их в трактир «Ежик в крыжовнике».

Вот теперь они, наконец, могли съесть персики. Человек–мухомор не обманул — персики действительно оказались сочными и сладкими.

Было весело, и Хастер из озорства попробовал даже разбить косточкой один из пролетающих мимо фонарей, но не попал, и совсем скоро экипаж остановился у двухэтажного каменного дома, на котором, освещенная разноцветной гирляндой, висела вывеска, изображающая скорее дикобраза, чем ежика, но все равно весьма гармонирующего с шипастыми кустами, на которых болтались ягоды размером с добрый арбуз, и, вопреки опасениям герцогини, симпатичное животное чувствовало себя здесь вполне комфортно.

Хастер расплатился с извозчиком, без запроса сунув ему три золотых, сунул в карман изрядно отощавший кошелек и открыл перед герцогиней трактирные двери.

Внутри оказалось на удивление пусто и даже как–то не очень похоже на трактир. Они удивленно оглядываясь вошли в зал, где стояли столы и скамьи, и остановились, отогреваясь, возле разожженного камина.

— Может быть, мы не туда попали? — спросила герцогиня.

— Вряд ли, — ответил Хастер. — Вряд ли в округе есть еще одно заведение с таким экзотическим названием.

На голоса откуда–то из–за стойки появился хозяин. Вид у него был какой–то неприветливый, но он все–таки поздоровался и мрачно, будто по обязанности, поздравил гостей с Новым годом, после чего, спросил подозрительно, заказывали ли господа столик заранее, а если нет, то у него на сегодняшнюю ночь все места расписаны и нет ни одной свободной комнаты, так что не обессудьте, но…

— Кгхм! — строго прервал бухтение хозяина Хастер. Оно стихло. — Для нас с герцогиней Садал… — И хозяин преобразился, засуетился, схватил со стола подсвечник и предложил милостивым господам следовать за ним, потому что герцог Садал, конечно же, предупредил его, что желает встретить Новый год именно в его трактире, и снял даже полностью весь трактир на всю ночь, и для него уже приготовлена Розовая гостиная, самая лучшая, и, хотя сам герцог еще не прибыли, но гости его уже собираются и дожидаются, так что если сударь и сударыня, простите, что вас сразу–то не признал, так похорошели, да и добрый знак это, к богатству, люди говорят… если сударь и сударыня позволят, он их проводит… собственно, вот он уже и привел их, вот сюда, пожалуйте…

Обещанная Розовая гостиная, если это была действительно она, оказалась просто комнатой — просторной, большой, но всего лишь комнатой, не более, — освещенной только пламенем камина да светом из раскрытых дверей другой комнаты — более просторной и ярко освещенной, где действительно виден был накрытый к ужину стол на десяток персон. Гостей, однако, было всего двое: расположившийся в кресле у камина мужчина в простом коричневом сюртуке, показавшийся чем–то неуловимо знакомым Хастеру, и вовсе незнакомая девушка в довольно скромном платье, сидящая у огня на низенькой табуретке и подкладывающая дрова.

Хастер приостановился на пороге и не сразу поклонился, настолько эти двое не вписывались в нарисованную им в воображении компанию герцога Садала; ему снова показалось, что на сей раз сам хозяин что–то перепутал. Однако его спутница прошла в комнату безо всякой задержки и сказала приветливым и веселым голосом:

— С Новым годом, дорогие господа!

Мужчина едва заметно кивнул, а девушка в скромном платье встала навстречу юной даме и сказала:

— Вы так быстро управились? Я полагала, ты придешь позже, Наора.

ГДЕ КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА:

ПЕРВАЯ ПОПЫТКА

— Не стрелять! — рявкнул Гайал, но его приказ опоздал.

Три болта одновременно сорвались с арбалетных лож, но в цель попали только два из них — кто–то из его ребят успел среагировать на приказ командира или сообразил сам, — и пущенный одним из егерей болт вонзился в балку перекрытия под потолком.

Пораженное прямо влет тело резко изменило траекторию полета, пролетело по инерции еще пару ярдов и грохнулось на ковер, возле невезучего сегодня егеря–лейтенанта, и скрюченные пальцы не вцепились ему на шею, куда, собственно, целили, а заскребли по полу.

Раненый дико верещал и катался по полу, суча всеми конечностями, как припадочный в приступе падучей.

Все охотники изумленно смотрели на него, но никто почему–то не бросился на помощь. Или просто не бросился, чтобы прекратить эту жутковатую пляску агонии, пока она сама не затихла — то ли от болевого шока, то ли…

— Ибри! — приказал Гайал, — Займись! Лейтенант, помогите ему. — «Вот проклятье, как же его зовут? — промелькнуло в голове. — Надо бы спросить…» — промелькнуло и тут же забылось: — Еранс — к двери, держать коридор!

Он смотрел, как Ибри, быстро подхватив обмякшее тело, перетащил его на диванчик. Потревоженный раненый верещал и дергался. Ибри, чуть слышно поминающий Аху и прочую нечисть, колдовал над его продырявленным ухом, а бледный от случившегося лейтенант придерживал голову и прижимал к дивану щуплое дергающееся тело, необыкновенно сильное для таких размеров.

Сзади тихонько переговаривались егеря.

— Надо же, — озадаченно и виновато бормотал кто–то, — Ведь честное слово не собирался стрелять, палец сам сработал.

— Ну да, у меня тоже. Не пойму как это получилось…

— Думать надо, прежде чем спуск жать!

— Инстинкт, — растерянно оправдывался первый.

Слушая их, поручик внутренне усмехался. Ох, Охота, Охота. Дети, ей-Небеса! Ну дети малые. Чему их там в их элитной Академии Охоты учат? Их бы к майору в подвальчик, или на «пикник на обочине» — мигом бы про все инстинкты позабыли! Махом все старые инстинкты и рефлексы повыбили бы и новые наработали. Вот поставить кого–нибудь из вас спиной к дергающемуся в самый неподходящий момент к «силуэту», который называется не больше не меньше «Шут Императора», да сразу же после команды «выстрел!» в самый последний момент разворота рявкнуть над ухом что–нибудь вроде: «Пощекочи справа!», «Стреножь!», «Он левша!», «Прикрылся ребенком!» или «Ты ранен в плечо!», а то и в то же плечо тебя толкнуть или выстрелить над ухом из аркебузета, так что выстрел приходилось производить уже в падении да к тому же оглушенным… Это называется у майора Гиеди невинными шуточками, «получить вводную» это называется. Обожает майор такие штуки. И попробуй только промазать хотя бы по силуэту или еще хуже — попасть «Шуту» в голову!.. Впрочем, «Шут» потому и назывался Шутом, что мог устроить и сам какую–нибудь каверзную шутку и не знаешь какую в этот раз — майор самолично каждый раз его настраивал, не догадаешься, так что попасть в него надо было еще суметь и без вводной. «Я вас учу стрелять, господа агенты, — говаривал он. — Стрелять, а не убивать — на то, чтобы убивать, у Империи есть войска. Стрелять не для того, чтобы обезвредить — на это у Империи есть Охота. Я вас учу стрелять, чтобы не просто остаться в живых — для этого вообще ума не надо, а надо умение. Я вас учу стрелять, чтобы живы остались все: вы, ваш противник и те, кого вы должны защищать, — а для этого нужно и умение, и ум, и кое–что другое. Вы не солдаты и не егеря. Вы — агенты ОТК. Это тут вы стреляете по мишеням. А в деле вы сами должны стать мишенью, но мишенью половчее нашего обожаемого «Шута». Не вы должны стрелять — это я допускаю, но не на поражение, — а в вас должны стрелять; не вы должны убивать — это я допускаю только в самом крайнем случае, — а вас должны хотеть убить. Вы должны работать мишенью, в которую никогда никто не может попасть. И если вы скажете, что это невозможно, то вот перед вами живой пример», — и майор указывал на свою персону. Что верно, то да. Майор не страдал излишней скромностью, но и не преувеличивал. Сколько на его совести было захватов, поручик точно не знал, но ненужных трупов на майоре не было — это точно. Однажды во время «загородной прогулки» — или «пикника необученных», как это мероприятие называл сам майор, — он, услышав краем уха чью–то реплику о невыполнимости задания, устроил его экипажу показательные учения и один с двенадцатью, по числу агентов в работе, боевыми болтами в кассете, в течение двух часов играя роль дичи, вывел из строя всех до единого. Не «убил» и даже не «ранил», а только продемонстрировал ранения, попадая между пальцами рук, выбивая арбалеты и так далее, связывая и аккуратно раскладывая охотников возле стеночки всех по очереди. Сам Гайал тогда оказался только девятым, чем особенно гордился…