Если егеря гордились количеством заваленных Охотой злодеев, то Коллегия гордилась тем, что за всю историю существования отдельной роты агентов ОТК смертельные случаи во время захватов исчислялись единицами, буквально пальцами одной руки. Не считая, конечно, специально оговоренных случаев, когда работа шла на убой, но такого Гайал не помнил. Увы, потерь среди агентов бывало больше. Но за все время работы Гайала, а это уже без малого шесть лет, ни в одной операции убитых агентов не было. А вот отсев шел огромный. И уходили люди в те же егеря, где их брали практически без разговора.

Егеря их называли в шутку «вооруженными пацифистами» или «милосердными братьями–поручиками со шприцами дальнего боя» — это потому, кстати, что аптечки у них считались неотъемлемой частью боекомплекта, но при всех условиях первая помощь в первую очередь оказывалась не себе, а тому, в кого стреляешь или кого защищаешь.

Как вот в этот раз.

Он вздохнул. Придется опять делать внушение. На сей раз всем.

Гайал резко обернулся, и все затихли.

— Кто дал команду стрелять? — произнес Гайал. — Руки чешутся, господа егеря? Пойдите вон в парк, ворон постреляйте. Привыкли сначала спуски жать, а только потом рассуждать? Была дана четкая установка: трупы не нужны.

— Так не убили же, — сконфуженно оправдался один. Гайал проигнорировал его и продолжал бушевать:

— Испугались, господа егеря? Себя пожалели? — он нарочно говорил оскорбительно. — Вы здесь не для того, чтобы себя жалеть, а чтобы живыми — живыми, повторяю! — брать любого, кого встретите. Самим живыми остаться, конечно, но — по возможности. Или вас этому в Охоте не учили?

— Нас учили стрелять, когда на тебя нападают, — буркнул другой.

— А потом думать, — закончил Гайал язвительно. — А нас учили работать так, чтобы потом не было стыдно за бездарно холодеющие трупы, — выдал Гайал и сам себе удивился: «Во сказанул! Надо будет запомнить, потом сказать майору. Он такие сентенции обожает»: — Рвануть спуск, чтобы попасть в монету, и обезьяна может, а вам оружие не для того, чтобы убивать, дается. А если бы это был заложник?

— Где вы видите трупы? — возразил первый и покосился на диван, а второй тихо буркнул, вспомнив, по–видимому, какую–то шутку:

— А если бы он вез патроны…

— Молчите уж, лейтенант! Поручик прав, — оборвал его третий егерь, старший в команде. — По окончании операции доложим генералу и схлопочем по выговору.

— Какого Ахи, капитан! — возмутился второй. — Это же даже…

— Я сказал, лейтенант! — тихо приструнил капитан. — Мы работаем под командой ОТК и должны подчиняться их правилам.

— Спасибо, капитан, — сказал Гайал, хотя, возможно, и не следовало. Из вредности. Но решил, что капитана поддержать следует. — Капитан и вы, лейтенант, — идите дальше. Нам осталось только осмотреть подъемник, но, думаю, «правая» группа наверняка уже там. Если у них все тоже чисто, то доложите о задержке и о том, что мы возвращаемся.

Капитан кивнул, и они исчезли за дверью. Наверное, с обидой. Все правильно.

Гайал посмотрел на суетящихся возле дивана капрала и лейтенанта:

— Ну, как там дела, Ибри?

— Порядок, господин поручик, — сказал с улыбкой Ибри, разгибаясь. — Жить будет.

Лейтенант, который во время маленького межведомственного конфликта разумно придерживался нейтралитета (ведь он–то не выстрелил, а значит ему выговор не грозил), вздохнул и сказал, все равно извиняясь:

— Откуда он взялся? Я ведь, кажется, все осмотрел.

Гайал вздохнул. Нет, все же слава Охоты преувеличена. Правда, никто не мог ожидать такого.

— Ничего, лейтенант, бывает. Мы же рассчитывали найти людей, а не орангесов. Хотя и об этом тоже можно было догадаться, мало ли кого содержат у себя люди.

Он взглянул на коричневый комочек, скорчившийся на диване. Бедное животное еще не пришло в себя от потрясения и легонько поскуливало самым жалостным образом. Орангес, маленькая коротколапая обезьянка с большущими ушами, одно из которых было сейчас накрепко прибинтовано к большой круглой голове (второй болт ранил попал бедняге в ногу, и эта рана была посерьезней простреленного уха), покорно лежал на диване и умилительно смотрел на окружавших его больших людей несоразмерно огромными влажно–карими глазами. Росту в орангесе было едва два фута, и уши, каждое дюймов по пяти в диаметре, особенно выделялись; за это орангесов иногда звали ухокрылами. Наверное, он притаился на занавеске под самым потолком и сидел там — излюбленное место орангесов. Это косвенно опять же доказывало, что людей отсюда скорее всего уводили, и пугливый зверек спрятался от незваных гостей — орангесы отличаются не то чтобы трусливостью, но большой осторожностью с чужаками. Зато они были, есть и будут замечательными охотниками за всякой ночной мелочью — крысами, мышами, насекомыми. Вот и тут орангес, похоже, промышлял тем же. Значит, он мог быть не одинок, надо учесть и это. Интересно, чем его привлек именно лейтенант?

— Скажите, лейтенант, у вас дома тоже есть такой? — спросил Гайал.

Парень улыбнулся.

— Так точно, господин поручик. Дочка с ним играет.

— Ага, — согласился Гайал. Так и есть. Запах собрата, наверное, учуял. — Ну, значит, вам его и нести, — заключил Гайал.

Укладывающий аптечку Ибри незаметно усмехнулся, а лейтенант захлопал глазами. Но Гайал уже отвернулся, потому что в дверь вошли капитан егерей и командир «правой» группы Легир, а следом и сама группа. Все с любопытством уставились на злосчастного лейтенанта, разглядывая устроившегося на его руках зверька. Тот, как маленький ребенок, обхватил его всеми своими тремя здоровыми конечностями и сопел, уткнувшись в плечо и опасливо косясь по сторонам.

— Что у тебя, Гайал? — ехидно поинтересовался Легир. — Никак «языка» взял?

— Ну вы–то, чувствуется, и того не нашли, — парировал Гайал.

— Это верно. Ни души, — ответил Легир уже серьезно. — Похоже, всех куда–то забрали, как полагаешь?

— Полагаю так же, — ответил Гайал. — Возвращаемся вместе?

Командир «правых» согласно кивнул.

Когда выходили, Гайал остановил лейтенанта с орангесом в дверях:

— Э–э–э… лейтенант, что–то я хотел спросить…

Лейтенант приостановился весь во внимании, но тут Гайала окликнул из коридора Легир:

— Гайал, иди–ка сюда!

— Ладно, потом, — махнул Гайал рукой и вышел, так и не узнав, как же того зовут.

ТЕ МЕСТА:

«ЕЖИК В КРЫЖОВНИКЕ»

Хастер замер. Что такое? Наора? Почему Наора? Что за дурацкое имя! Насколько он знал, Прекрасную Герцогиню звали Ксанта!.. И это неуместное подчеркнутое «ты» — ведь невооруженным глазом видно, что девица далеко не ровня его спутнице. Хастер насторожился. Он быстро глянул в сторону господина у камина, будто надеясь, что тот придет ему на помощь, но гость герцога продолжал расслабленно сидеть, почти отвернувшись, задумчиво глядя на огонь, как будто вокруг и вовсе ничего не происходило, а не то что происходило нечто необычное; и снова он показался Хастеру знакомым — неуловимо, но несомненно знакомым, хотя Хастер не мог на фоне пламени толком разглядеть ни лица, ни даже фигуры. Что ж, тогда ничего другого не остается, как тоже ничего не предпринимать, помалкивать и не совершать лишних телодвижений, пока хоть что–то не выяснится.

Тем временем юная дама, которую Хастер привык почитать за Прекрасную Герцогиню, что–то едва слышно сказала девушке, и та ответила нарочито громко:

— Нет, план изменился, — она почти по–хозяйски повела рукой: — Проходи, грейся, скоро ты все узнаешь.

Мнимая Прекрасная Герцогиня поднесла руки к лицу, словно бы стирая с него что–то, судорожно, в несколько вдохов втянув в себя воздух, выдохнула и опустилась в свободное кресло. Она обвела глазами комнату, чуть задержала взгляд на Хастере, потупилась, перевела взгляд на девушку в сером и улыбнулась. Как показалось Хастеру, с облегчением.

Девушка в сером тоже посмотрела на него: