Улыбка тут же слетела с лица художника.

— Я рассчитывал на пол–империала, — сообщил он смущенно. — И на ваше доброе сердце.

Алики еще раз фыркнула.

— Ну хорошо, — строго сказала Алики. — Вы получите свои пол–империала, если немедленно найдете мне извозчика.

— Одну секунду, сударыня! — тут же воскликнул молодой человек.

Не успела Алики глазом моргнуть, как он, бросив на произвол судьбы свои произведения и средства их производства, исчез в ближайшем проулке, откуда тут же раздался молодецкий свист и быстро приближающееся цоканье копыт, а через мгновение появился небольшой открытый экипаж с поднятой крышей. На подножке его висел художник.

— Как это у вас ловко получается! — величественно похвалила Алики, принимая скрученный в рулон и перевязанный тесемкой — и когда успел?! — портрет и протягивая взамен все–таки империал: — Пожалуй, вы его заработали. — и, уже не обращая больше на бедного художника внимания, крикнула вознице: — Трогай!

Когда коляска уже скрывалась в проулке, Алики все–таки не выдержала и оглянулась. Ей хотелось, чтобы молоденький художник так и стоял, провожая коляску грустным взглядом, но тот, схватив свои носильные принадлежности, уже устремился к булочной. Алики звонко рассмеялась.

Извозчик оглянулся.

— Так куда едем, сударыня?

— На Тополиную дорогу, _ ответила Алики, вспомнив адрес из путеводителя.

Извозчик крякнул и пробормотал недовольно — вроде как про себя, он так, чтобы Алики услышала:

— Постыдилась бы хотя бы, прости Небеса. Такая молоденькая, а уже по «цветочным аллеям» шастает.

— Погодите–погодите! — не поняла Алики. — Разве там находится «цветочная аллея»? Но мне нужна Карамельная Мыза…

— А! — сразу заулыбался возница. — Ну так надобно было так и сказать, барышня! Это ж на Старой Тополиной! Только, — он почесал обухом кнута у себя под шляпой. — Только там об эту пору грязь непролазная…

— Что, болото? — Алики понятия не имела, как дела обстоят на самом деле, но на всякий случай понимающе усмехнулась.

Возница крякнул — значит, наивная уловка девушки попала в цель.

— Да не то чтобы уж совсем… — проговорил он неуверенно. — Но с Новой–то не сравнить. Там чищено–метено, пылинки нету… Вам туда и обратно, барышня? Хм… Тогда это вам в пять империалов обойдется.

Ничего себе! Алики заглянула в кошелек. От того, что выдал ей утром Рет — Ратус, всего–то шесть империалов и осталось.

— Дорогой город, эта ваша Столица, — сказала она, мрачнея. — Не успела глазом моргнуть — а кошелек наполовину пуст.

— Сущую правду говорите, барышня, — охотно отозвался извозчик. — За те деньги, что я здесь только на корм для своей гнедой трачу, у себя в деревне я бы мог четырех таких прокормить.

— Но ведь и зарабатываешь, наверное, больше чем в деревне? — резонно заметила Алики.

— В деревне, барышня, не зарабатывают. Там живут, — вздохнул возница.

— А далеко это?

— Деревня–то? Дак не очень–то чтоб так уж и…

— Я не про деревню! Я про мызу спрашиваю. Сколько ехать?

— А–а–а. Да нет. Если там сильно не задерживаться, то за полтора часа обернемся.

— Тогда едем! — решилась Алики.

Коляска тронулась, и вскоре оживленный центр города остался позади, и вокруг опять оказались сады и парки. Утром здесь было пустовато, теперь, незадолго до полудня, стало гораздо оживленнее и нарядней — как на каком–нибудь пейзаже с Набережного бульвара: мимо них то и дело катили красочные экипажи, по тротуарам прогуливались аристократичного вида господа, знатные дамы и дамы, похожие на знатных дам, совершали ежедневную прогулку, демонстрируя друг другу, какими свежими они выглядят после вчерашнего вечера, закончившегося только на рассвете и непродолжительного — ах, всего–то часа четыре! — утреннего сна.

Алики, впрочем, их заботы мало волновали.

Вскоре кучер обернулся и указал кнутом вперед:

— Вот она, Старая Тополиная дорога. — Кнут качнулся вправо. — А это Новая.

Две дороги, действительно обсаженные по обочинам тополями, расходились впереди под острым углом: одна уходила прямо вперед, но выглядела куда более неухоженной, чем та, что ответвлялась вправо, по обе стороны которой виднелись аккуратненькие домики с садиками, а между дорогами за тополями блестела вода.

— Там озеро?

Возница усмехнулся.

— Теперь, когда богатые господа стали по «цветочным аллеям» наведываться, конечно, озеро. Лебяжье. А раньше просто было Козье болото.

Алики прыснула.

— А вон и Карамельная мыза, — указал извозчик. — Там и гута, и дом, и лавка. Вам к лавке, барышня?

Они уже ехали по Старой Тополиной дороге, подъезжали, и Алики видела все сама.

Постройки стояли недалеко от дороги, которая уходила куда–то дальше, туда, где города уже не было. Здесь все было прибрано и аккуратно, как и везде в Столице: домики стояли вразброс среди деревьев, дорожки расчищены и замощены, листва в садике убрана, похоже, еще с осени; да и сегодня с утра в саду, кажется, работали: снег из затененных мест был перекинут на солнечные участки, чтобы быстрее таял.

Лавкой был, по всей видимости, небольшой домик у самых ворот: ставни большого окна были распахнуты, и на по–весеннему уже ярком солнце блестели безделушки из разноцветной карамели.

— Да, наверное, — кивнула Алики.

Не успела коляска остановиться возле крыльца, как из домика, вытирая на ходу фартуком руки, вышла женщина лет тридцати — некрасивая, рябоватая.

Алики выпрыгнула из экипажа, подошла.

— Я хотела бы узнать насчет кукол, _ сказала Алики, поздоровавшись.

— Это вам с мастером надо поговорить, — приветливо ответила женщина и, кликнув со двора мальчонку лет десяти, велела проводить барышню до гуты.

Алики, с любопытством оглядываясь по сторонам, пошла за мальчишкой. Усадьба была как усадьба: дикого камня стены, крытые черепицей крыши, хозяйственный дворик, сад, огородик за плетнем — но очень ухоженная.

Гута стояла несколько особняком, за огородом. Из трубы тянулся в небо полупрозрачный дымок, ворота были распахнуты настежь, и какой–то человек нес во двор не то поднос, не то противень, уставленный мелкими карамельными вещицами; над подносом заметно дрожал воздух. Человек поставил поднос на низенький настил, тянущийся вдоль всей стены гуты, где стояли уже несколько подобных подносов.

Обернувшись, он оказался довольно таки молодым — вряд ли ему было больше двадцати пяти. Парень с серьезным любопытством стал смотреть на подходящую Алики.

— Вот, — объявил пацан, показывая на Алики.

Мастер не обратил на него никакого внимания — продолжал выжидательно смотреть на девушку, и той пришлось брать инициативу в свои руки. Она залепетала что–то о том, что ей бы хотелось… ей очень интересно… хотелось бы знать… словом…

Мастер продолжал смотреть на нее светло–карими глазами теплыми глазами и, казалось, улыбался, хотя губы его были плотно сжаты.

Алики разозлилась и на него, и на себя, замолчала и перевела взгляд на фигурки.

И тогда мастер заговорил.

— Им полезно погреться на солнышке, — услышала наконец Алики его голос.

Голос был сильным и слишком уж громким, будто говоривший стоял совсем близко. Непозволительно близко.

Алики перевела взгляд; так и оказалось.

— Они какие–то не такие, — сказала она и отступила на шаг. — Не такие, как в лавке.

— Конечно, — сказал мастер. Он упорно смотрел ей прямо в глаза, нахал. — Они ведь еще не дошли, _ и тут же, без перехода: — Так что вы на самом деле хотели?

Ишь какой проницательный!

— Я хотела узнать, не заказывали ли у вас куклу для женщины по имени Амнис, — прямо сказала Алики.

Мастер не спешил с ответом, продолжая смотреть на него в упор. Она ответила ему тем же.

— Давно? — спросил он, выдержав довольно долгую паузу.

— Год назад, — сказала Алики. — Или два.

— Или три, — в тон продолжил мастер.

— Или три, — согласилась Алики.

Игра в гляделки продолжалась, затягивалась и уже начала надоедать. Алики хотела было уже плюнуть на все, развернуться и уйти, но за мгновение до того, словно угадав ее мысли, мастер вдруг усмехнулся открыто и, крикнув крутившегося возле подносов мальчонку, приказал: