Тем временем дверь в гостиную открылась, вошел и приостановился возле нее Рет — Ратус, чтобы пропустить вперед идущую следом за ним Наору.

Гости тут же обратили взоры к вошедшим.

Рет — Ратус сказал что–то почти неслышное Алики — скорее всего, представил девушку, и Наора сделала почтительный реверанс. Алики увидела, как у Наоры блеснули глаза, едва она увидела гостей — похоже, она уже видела эти лица и узнала их. Наверное, видала этих господ раньше, где–нибудь в театре, поняла Алики.

И вот она увидела их снова, узнала и догадалась, кого ей надлежит представлять. Догадалась и растерялась. Но уже в следующее мгновение лицо ее было совершенно непроницаемым. Она, как и подобает, чуть склонила голову и смотрела прямо перед собой.

Молодой вельможа внимательно смотрел на нее, забыв в руке взятую с каминной полки статуэтку какого–то неведомого зверя — не то дракона, не то диковиной рыбы; старик тоже внимательно изучал ее.

— Вы полагаете, что она нам подойдет? — наконец спросил он Рет — Ратуса.

Тот молча поклонился, подтверждая. Но молодой, видимо, был с ним не согласен.

— Нет–нет! — произнес он решительно. — Она совершенно не похожа на…

— Пожалуйста, сударыня, — резко перебил его старший, — распустите–ка волосы.

Наора без единого слова подняла руки и вынула из прически несколько шпилек. Волосы у нее были хорошо ухоженные, длинные, спускавшиеся ниже пояса, но Алики увидела, что «заказчики» чем–то недовольны.

— Эта девушка совершенно не похожа, — упрямо произнес молодой аристократ.

Пожилой снова проигнорировал его реплику.

— Вы можете идти, — привыкшим к всеобщему повиновению голосом произнес он, но Наора, прежде чем повиноваться, бросила взгляд на Рет — Ратуса, и тот едва заметно кивнул.

— Итак, вы продолжаете настаивать? — едва за ней закрылась дверь, обратился пожилой к Рет — Ратусу.

— Да, ваше высочество, — спокойно ответил тот.

— У нас практически не осталось времени, — нервно сказал молодой.

— Мы успеем, — уверенно ответил Рет — Ратус. — Я гарантирую.

После недолгой паузы пожилой хлопнул руками по подлокотникам и встал с кресла.

— Ну что ж, — сказал он твердо, — тогда нам здесь больше делать нечего. Буду ждать от вас известий.

Рет — Ратус с поклоном распахнул дверь и вышел следом за гостями, и Алики ничего не оставалось, как поворотом колеса вернуть кресло вниз. Она вышла в коридор, выждав с минуту, убедилась, что никто ее не видел, и поспешила разыскивать Наору. Та сидела в своей комнате и имела вид весьма удрученный.

— Я не смогу, — подняла она на вошедшую подругу повлажневшие, полные отчаяния глаза.

— Ну, что еще случилось? — с ехидной усмешкой осведомилась Алики. — Тебя отверг возлюбленный, по которому ты сохла много лет?… А он хорош, твой аристократик. Уж наверняка не хуже того, который сбивал с пути истинного мою бабушку.

— Ты хоть представляешь, что мне предстоит? — не обратила на колкость внимания Наора. — Ты знаешь, кого мне придется играть?

— Понятия не имею, — ответила Алики, усаживаясь в кресло напротив ее. — И кого же?

— Прекрасную Герцогиню! — воскликнула Наора. — Это ее муж, герцог Садал, и его дядя, князь Беружди — бывший канцлер.

— Ого! — невольно вырвалось у Алики.

Она и впрямь оторопела. Надо же — сама Прекрасная Герцогиня, первая красавица Империи, ее муж, герцог Садал, богатейший и знатнейший вельможа, и бывший канцлер Беруджи, о влиянии которого на Императора ходили легенды!.. Впрочем, больше легенд среди женской половины Империи — от прислуги до самого высшего общества — ходило, конечно же, именно о Прекрасной Герцогине. Красота молодой жены герцога Садала уже вошла в поговорку. Даже в свете, где она появилась совсем юной несколько лет назад, ее почти сразу стали называть не иначе, как Прекрасной Герцогиней, в противоположность, видимо, матери герцога, которую именовали Премудрой Герцогиней за увлечение философией и склонность к писанию нравоучительных романов — молодая же герцогиня была по–юному ветрена и склонна к суетным развлечениям света. Черты ее лица были совершенны, фигура изящна, манеры безукоризненны. Она привила в Столице махрийскую моду носить волосы распущенными, надевать платья, больше похожие на ночные сорочки, и смехотворные крохотные сумочки, в которых с трудом едва помещался носовой платок.

Алики внимательно посмотрела на подругу и спросила:

— Ты уверена?

— Конечно. Я видела герцога Садала раньше. Он приезжал к нам в Пансион посмотреть представление в Постную неделю.

— На Постную? Но на Постной неделе театры закрыты, — удивилась Алики. — Это даже я знаю.

— Театры — да, — ответила Наора. — Но в Пансионе дают спектакли именно на Постной неделе. Это традиция, понимаешь? Съезжается знать, все в лиловом трауре, как подобает, и только мы на сцене в разноцветных костюмах.

— Да что это за место такое, ваш это Пансион, — всплеснула руками Алики, — раз в нем даже Великий траур не соблюдают?

Наора улыбнулась.

— Вообще–то на самом деле это место называется Школа для актерских детей при Академии изящных искусств Его Императорского Величества, но не называть же его так между собой…

— Может быть, вы расскажите нам об этом подробнее? — послышался голос Рет — Ратуса.

Девушки быстро обернулись. Их покровитель и благодетель стоял в дверях и улыбался. Настроен он, судя по виду, был весьма благодушно. Казалось, недовольство гостей нисколько не обескуражило его, а даже напротив, привело в доброе расположение духа. Во всяком случае, говорить о произошедшем или упрекать в чем–то Наору он не собирался.

Усевшись в свободное кресло, Рет — Ратус улыбнулся и сказал ободряющие: «Итак?».

Но Наора не вняла и, более того, сама заговорила об этом.

— Это безумие! — накинулась она на Рет — Ратуса. — Я бы никогда не согласилась, если бы знала заранее! Просто подумать страшно!..

— О чем вы? — вполне искренне удивился Рет — Ратус.

— Я не могу изображать Прекрасную Герцогиню! Вы же видели!..

— Что я видел? — спросил Рет — Ратус все так же изумленно, чем просто сбил с толку девушку.

— Ну… _ протянула она, смутившись. — О, Небеса! Но я же на нее действительно не похожа! Вы только посмотрите на меня. — Она повернулась лицом к свету. — Разве такая дурнушка сможет выдать себя за первую красавицу Империи?

— Об этом мы поговорим через неделю, — не стал спорить Рет — Ратус. — А сегодня у нас последний свободный вечер перед настоящей работой. Поэтому давайте выбросим из головы все заботы, присядем у камина, я принесу вина, и мы мило побеседуем… В самом деле, Наора, расскажите нам о вашем Пансионе…

Пансион… Что о нем рассказать? И главное — как?..

Унылое, скучное, нелюбимое место…

Безрадостно одинаковые классы, где, кроме учителя, на самых задних партах еще сидят две–три монашки–воспитательницы, присматривающие, чтобы пансионерки вели себя достойно и слушали внимательно…

Невкусные трапезы, во время которых монашки ходят между столами, внимательно присматривая, чтобы воспитанницы не перешептывались, чтобы правильно пользовались столовыми приборами…

Чинные прогулки парами по дорожкам регулярного парка под приглядом тех же монашек…

Правда, шалить все же иногда дозволялось — но только в строго соблюдаемые свободные часы…

На сам пансион жаловаться не приходилось: его здания располагались в глубине огромных парков Имперского замка Шуаб, красивейшем месте Империи в десяти милях за Императорским дворцом, рукой подать от Столицы… Замковый эконом выполнял свои обязанности на совесть: все, что требовало ремонта, мигом исчезало и появлялось только после соответствующего ремонта; перебоев с продуктами и прочими необходимыми вещами не было.

О, тогда Наоре не приходилось беспокоиться о штопке чулок! Она, правда, занималась шитьем на уроках рукоделия, но особого усердия и талантов в этом занятии за ней и тогда не наблюдалось. Да и зачем было стараться: все, чему следовало быть накрахмаленным, проходило через более старательные и умелые руки замковых прачек, а то, чему следовало быть заштопанным — через руки белошвеек. Но человек не ценит своего счастья. Тогда Наора, как и большинство ее подруг, считала повседневные темно–синие платья воспитанниц уродливыми, а ярко–голубые праздничные — безвкусными. В свободные часы они рисовали и старательно вырезали из бумаги каждая в меру своих способностей, красавиц в замысловатых прическах — у всех девочек, кажется, была такая бумажная кукла, для общей сохранности их наклеивали на картон и сохраняли между страниц какой–нибудь книги. Девочки выдумывали для своих кукол немыслимые туалеты, которые даже столичные модные журналы сочли бы экстравагантными. Изощряясь в выдумках, они наряжали своих рисованных красавиц в утренние платья, в дневные, в платья зимние и летние, праздничные, свадебные, бальные, в траур — простой и высокий, в костюмы для прогулок в ландо и для верховой езды… Как сладко мечталось им об этом великолепии!