Свежая кровь, которую доставила его ангел, была хороша, а эта, эта — жизнь… и смерть. Мирнин осушил свою жертву, до капли, и был так увлечен убийством, что не заметил дубинку, ударившую его в затылок достаточно сильно, чтобы повалить его на мостовую. Нагрянуло больше мужчин, пятно кулаков, ног и дубинок, и он подумал: "Я сбежал из одного ада, чтобы страдать в другом", и все, что он мог сделать, это прижать к груди книгу, драгоценную книгу собственного безумия и страдания, и ждать смерти.

Но потом появился его ангел, его огненный ангел. Ей не нужен меч, только ее ярость, и она убрала их от него. Ее ранили, и он ненавидел себя за то, что был причиной ее боли, но она прогнала их.

Рана головы породила видения, потому что он видел себя, другого себя, рассудительного, здравомыслящего и одетого в яркие цвета, и он увидел себя в объятиях своего ангела — нет, его Леди Грей, его спасительницы; теперь он вспомнил ее имя. Уже что-то.

Книга исчезла. Он не знал, куда ее положил. Но так или иначе это не казалось так важно сейчас. У него была она. Она.

Видение исчезло, а затем Леди Грей повернулась к нему с чем-то странным в ее широко раскрытых глазах и помогла ему встать на ноги.

— Идемте, мой лорд, — сказала она. — Давайте уведем вас из этого места.

***

Сбежать было трудно, но она сменила забрызганное кровью платье и завернула его в слои тяжелой одежды, а затем наняла экипаж, чтобы они умчались из Лондона. Улицы были небезопасны, и он признал, что был не самым приятным спутником. Грязь на нем была незаметна, когда он был заперт, но теперь, с чистым запахом сельской стирки через окна, и Леди Грей в ее аккуратной одежде, сидящей напротив него, он знал, что он ужасно воняет. Так как ни одному из них не было жизненно важно дышать, ситуация была терпимой. Пока.

Но в дополнение к грязи у него были припадки, и он знал, что это огорчило ее. Иногда он просто покидал тело, пока оно тряслось так, что ломались кости; иногда приступ приходил как волна ужаса, которая заставляла его сжаться в пространстве для ног кареты, скрываясь от мнимых мук. И каждый раз, когда такие вещи поглощали его, она была там, держа его за руку, поглаживая грязные волосы, шепча ему, что все хорошо, и она присмотрит за ним.

И он верил ей.

Поездка была очень долгой, и припадки проходили медленно, но они уменьшились в интенсивности, когда его вампирское тело извергло яды Сиприена; он спал, пил больше крови, съел немного твердой пищи (хотя этот эксперимент прошел менее хорошо), и чувствовал себя немного лучше, когда карета наконец остановилась на руинах древней крепости на вершине холма.

— Где это мы? — спросил он Леди Грей, глядя на старые камни. Они казались ему знакомыми. Она посмотрела на него с внезапной яркой улыбкой.

— Это первое, что вы сказали, — ответила она. — Вам лучше.

Было ли ему лучше? Он все еще чувствовал себя полым, как колокол внутри, и все еще полным тьмы. По крайней мере сейчас в нем были слова. Это правда.

— Вы вспомните это место, — сказала она. — Идемте. Кажется хуже, чем есть на самом деле.

Должно быть, она заплатила водителю или околдовала его, потому что карета прогремела прочь в облаке пыли и оставила их в лунном свете рядом с тем, что выглядело как заброшенная куча ветхих стен… а потом он моргнул, и руины пошли рябью, как мерцает тепло над песком, и перестроились в донжон, каким он был в лучшие времена. Небольшой, но прочный.

И он знал его. Он часто посещал его во снах, запертый в клетке Сиприена.

— Я помню, — сказал он. — Я принял ванну.

— И примете еще одну для всеобщего блага, — сказала Леди Грей и взяла его под руку. — Вы можете идти?

— Да, — ответил он. Голос его звучал хрипло и неуверенно, но его воля была сильна, и он поставил одну неуклюжую ногу перед другой, когда она вела его вперед. Ворота открылись, когда они приблизились, и слуги поклонились им.

Один из них, высокий, худой мужчина, подошел и сказал:

— Должен ли я взять его и привести в порядок, миледи?

Мирнин отшатнулся. Он не мог с собой ничего поделать. Человек не был Сиприеном, но в этот момент казался им, и он цеплялся за руку леди Грей, как напуганный ребенок. Она поняла, подумал он, потому что без промедления сказала:

— Нет, я буду прислуживать Лорду Мирнину некоторое время. Наполните ванну, такую горячую, насколько возможно. Ему придется долго отмокать. Принеси ему одежду.

Слуга — вампир, а не человек, понял Мирнин — отстранился и пошел выполнять ее приказание. Леди Грей повела его в темные коридоры, и по какой-то странной причине Мирнин чувствовал себя безопаснее в темноте, чем на свету. Он адаптировался к тени, подумал он. Столько лет в темноте, что та проникла в него и запятнала.

— Это происходило раньше, — сказал он ей, пока они шли. — Не так ли?

Вещи размывались, когда он пытался сосредоточиться на них. Все размывалось и дрожало, кроме нее. Она была спокойный ярким постоянством, и он держал свой взгляд на ней.

— Вы были заключены в тюрьму раньше, да, но не так сурово, как в этот раз. Но вы совершенствуетесь, — сказала она и улыбнулась. В темноте это выглядело, словно взошло солнце, но это было добрее солнце, которое согревает, а не сжигает. — Я искала вас почти десять лет, когда пришла весть, что вы пропали без вести. Как это случилось?

— Я доверился.

— Мужчине, которого я убила?

Мирнин кивнул. Просто мысль о Сиприене, беспристрастном, холодном интересе на лице мужчины, заставила его снова дрожать. Он знал жестоких людей раньше; отец Амелии, Бишоп, был одним из таких, не обращающий внимания на живых или вампиров, которые следовали за ними. Смерть была для него просто еще одним инструментом.

Сиприен не дал ему милость смерти.

— Он был моим другом, — прошептал Мирнин, и слезы навернулись на его глазах и скатились по лицу холодной струйкой. — Мой товарищ-исследователь.

— Тогда я должна была убить его гораздо медленнее. Если бы я знала… что ж. Что сделано, то сделано. А теперь идите и садитесь, пока ваша ванна горячая.

Она усадила его на невероятно мягкие подушки, и он опустил голову на подушку и немного поспал, или по крайней мере, думал, что спал, пока ее мягкие, сильные руки не разбудили его и поставили на ноги. Он думал, что это был сон. Сон, сладкий сон с запахом роз в воздухе, влажной и теплой кожи, и ее руки отбрасывают слои вещей, которые он носил так долго.

Кто-то — Леди Грей, как понял он — помог забраться в лихорадочный жар ванны и искупал его, как ребенка. Это не было как в последний раз, когда он был достаточно в своем уме, чтобы было стыдно за отсутствие достоинства и скромности; он оставил все это позади. Безумие сделало его гораздо более обнаженным. Он сидел пассивно, пока она мыла его, сзади и спереди, и выливала медленные потоки мыльной воды над головой, чтобы тоже ее помыть.

Все это было сделано в удивительно уютной тишине, пока она, наконец, не сказала:

— Ну, я думаю, теперь вы больше похожи на себя, Лорд Мирнин. — Вода уже остыла и была черной и грязной. — Вставайте.

Он повиновался, не думая ни о чем на самом деле, и немного вздрогнул, когда она вылила ведра более горячей воды над ним, чтобы промыть давнюю дрянь.

Затем он вышел на теплый каменный пол, осмотрел себя и понял, что действительно был наг, как в день, когда родился, и Леди Грей, полностью одетая, стояла перед ним с поднятой банной простыней.

Ее взгляд был ровный и спокойный, и она слегка улыбнулась.

— Ах, не стыдитесь. Я не была королевой-девственницей.

Он схватил простыню, почти потерял равновесие, и ей пришлось помочь ему обернуть ее вокруг его тела. Внезапно его колени ослабли, и он обмяк на ее руках. Она отнесла его на низкую кушетку и завернула его в другой слой тепла, убирая его влажные локоны с его лица, чтобы он мог видеть ее, когда она наклонилась ближе.

— Бедный мой, — прошептала она, и ее глаза были настолько теплыми и нежными. Он мог видеть девушку, которой она когда-то была, до царей, страха и смерти. — Что с вами сделали там в темноте?