Погода стояла хорошая, полный штиль, и Буторин согласился взять трех человек с условием, что курить они будут только в каюте. Договорились, что, если погода не изменится, мы доставим их на мыс Каменный. Потом «Щелья» пересечет Обскую губу, пойдет своим путем, а корреспонденты прилетят в Тазовский, там и встретимся снова. Когда началась посадка, мы обнаружили на борту «Щельи» еще одного «матроса» — представителя одесской прессы Михаила Малеева. Взяли и его.

Обская губа в это время года редко бывает спокойной. Когда прошли примерно полпути, подул восточный ветер. Остановились в поселке Яптик — Селе (Крепкий мыс), решили высадить пассажиров здесь. Неожиданно на окраине поселка приземлился вертолет — прилетел наш старый знакомый Василий Александрович Борисов, сообщил, что ожидается шторм. Вместе с ним вышел из вертолета и фотокорреспондент «Литературной газеты» Александр Награльян.

Вам письмо, — сказал он, вручая мне конверт, — от Ишимова и Барыкина.

«Необычайно рады, что вы уже в Обской губе, — говорилось в письме. — Еще раз — попутного ветра в алые паруса. Нашего специального фотокорреспондента просим любить и жаловать. Ваши очерки, будущая книга получат первоклассные иллюстрации. Приглашаем вас от имени редакции «Литературной газеты» к нам в гости сразу с Диксона, после завершения перехода. Весь коллектив газеты будет рад вас обоих обнять на Цветном бульваре.

Телеграфный репортаж о переходе через Ямал получен.

Поддерживаем постоянный контакт с Евгением Салтыковым. Просим сообщить, когда (ориентировочно) рассчитываете быть на Диксоне…»

— Наш лучший друг «Литературная газета» приглашает нас в Москву, — сказал я, передавая письмо Буторину.

— Скажу вам по секрету, — сказал Награльян, — редакция собирается заплатить вам командировочные за все время путешествия. Владимир Николаевич Иши–мов и Константин Константинович Барыкин стоят за вас горой. Когда от вас долго не было известий, они всех подняли на ноги. Связались с Архангельском, там тоже приняли меры. Ну, мнение у всех было одно — немедленно искать «Щелью». Готовят вам хорошую встречу в Москве.

Все корреспонденты отправлялись на мыс Каменный, Борисов торопил их. Нам нечего было там делать, мы решили от Яптик — Сале идти прямо в Тазовскую губу. При встречном ветре мы пересекли Обскую губу наискось. Видимость плохая, шли «слепым ходом». Ночью разыгрался шторм, «Щелья» взлетала на гребни волн и проваливалась вниз, глухо стуча днищем.

— Трехбугорный мыс, — Буторин указал влево. — Станем на якорь, переждем.

Мы были уже в Тазовской губе. В разрывах между тучами я увидел очертания высокого мыса. Стали на якорь недалеко от берега. При свете электрического фонарика я записал в дневнике:

«13 августа. В четыре часа утра вошли в Манга–зейское море. Ветер восточный, встречный, шесть баллов, видимость плохая. Ложимся спать».

Валимся на койки одетые, в сапогах. Сквозь сон слышу голос Буторина, его заглушает гул ветра. «Щелью» трясет. Вылезаю из каюты.

— Поветерь!

Все ясно. Ветер переменился, дует с запада. Баллов восемь, если не больше, милая буторинскому сердцу поветерь. Пробираюсь на нос, подтягиваю «Щелью» как можно ближе к якорю, жду, когда заведется мотор. Завелся сразу. Быстро поднимаю и укрепляю якорь. «Щелья» разворачивается. Становлюсь рядом с Буториным, он передает мне руль, один за другим вздергивает оба паруса. Понеслась «Щелья».

Восемь утра.

— Чайку бы, Евгеньич…

Пьем чай, потом я затапливаю печь, поджариваю пару омулей, завтракаем. Буторин сидит боком возле мачты, управляется одной рукой.

Берусь за дневник. У меня своя «поветерь» в сердце: Борису Полевому я ответил, что, конечно, согласен публиковать свои путевые заметки в «Юности» и теперь с особой тщательностью веду записи. Время летит незаметно. Ни обеда, ни ужина — все откладываем, только чай с сухарями. Когда стемнело, я зажег свечу и, пристроив ее возле мачты, день за днем описал переход через Ямал.

К утру ветер усилился, тучи разошлись. Буторин поет песни да приговаривает:

— Красота–то какая, матушки… Полюбуйся, Евге–ньич! По–моему, так еще наша «Щелья» не ходила.

Красиво идет «Щелья». По обе стороны от нее поперек губы — белые гребни, она не отстает, волны словно несут се, и это усиливает радостное чувство движения, свободы. У самых бортов клубится, шипит иена. Налетит особенно сильный порыв ветра, «Щелья» словно пригнется, глубже зароется в воду, выпрямится рывком, и паруса шумно переведут дух. Но главная краса — это сам Дмитрий Андреевич. Расставив ноги, победно посматривая по сторонам, стоит, не качнется, куртка нараспашку, улыбка не сходит с мокрого лица. Самофракийская фигура! Я больше любуюсь им, чем стихией, и думаю, что, может быть, вот эти минуты — лучшие в его жизни.

За тридцать часов пронеслись через всю Тазовскую губу, Буторин ни разу не выпустил руля из рук.

В два часа пришли в порт Находка. Пообедали, отдохнули, вечером встретились в клубе с жителями поселка. Когда я, стоя у карты, начал рассказывать о путешествии, в открытую дверь важно вошел Пыжик и улегся на полу перед столом на радость ребятишкам, занимавшим первый ряд. Слушал невнимательно, но настораживался, когда упоминалось его имя.

На другой день прибыли вТазовский. Корреспондентов еще не было, решили их подождать. Мы уже привыкли к сердечным встречам, но тазовцы превзошли всех.

От Тазовского до развалин Мангазеи по прямой 180 километров, по реке около трехсот. А совсем близко, километрах в двадцати, — Мамеевский мыс, на котором стоял когда–то острог, форпост торговой столицы.

— В этом районе открыты колоссальные запасы природного газа, — сказал нам секретарь райкома партии Николай Яковлевич Будылдин. — На мысу вырос поселок геологов Газ — Сале. Строится первая очередь газопровода. В будущем мангазейский газ по трубам диаметром в два с половиной метра пойдет во многие города страны, в том числе и в Архангельск. Геологи приглашают вас в гости, им хочется, чтобы вы прибыли на «Щелье».

Мы охотно приняли приглашение. Днем 16 августа, не доходя немного до поселка, причалили к берегу, поднялись на самый высокий холм. Внизу на изумрудной ладони тундры — паутина речек, россыпь озер, устье Таза. Несколько веков назад отсюда стражники высматривали суда, идущие в Мангазею.

Я наступил на какой–то металлический предмет.

— Баланс от весов, — определил Буторин, осмотрев находку.

Баланс был длиной более метра, весил килограммов восемь. На двух круглых клеймах можно было разобрать несколько букв.

Вечером встретились в клубе с геологами. Я смотрел в переполненный зал и никак не мог всерьез осознать себя в роли отважного путешественника. Наша «Щелья» зарегистрирована как прогулочный катер, взбрело нам в голову прокатиться до Мангазеи, порыбачить в трех морях, поохотиться. А настоящие землепроходцы — в этом зале.

Начальник экспедиции сказал нам, что здешнее месторождение газа будет эксплуатироваться не менее ста лет.

— Если здесь, на мысу, вы нашли такое богатство, — взволновался Буторин, — что же скрывается в земле самой Мангазеи? Там, наверное, в земле алмазы с голову!..

Ночью вернулись в Тазовский. С мыса Каменного прилетели корреспонденты, разместились, как и мы, в гостинице. Их полку прибыло-к нам присоединились «вооруженный до зубов» фотокорреспондент АПН Владимир Первенцев, журналисты из Тюмени и Салехарда.

В солнечный, тихий день 18 августа мы отправились вверх по реке. Взяли с собой хлеб–соль — подарок жителей Тазовского, решили сдобный красавец каравай съесть на мангазейской земле.

В поселке нам дали карту Тазовского речного бассейна, точнее, альбом карт. На одной странице обозначено: «Развалины города Мангазеи». Выше по реке, в шести километрах, — поселок Сидоровский. По совету местных газетчиков мы решили сначала дойти до него, посмотреть старинную церковь, которая в 1929 году была перенесена в поселок из Мангазеи.