Целый день я занимался земляными работами, стер с лица волока все неровности, бугры, завалил дерном и песком все ямы, топкие места, срыл целый холм возле мачты. Буторин за это время приготовил все необходимое оснащение для ворота.

К обрыву подтянули «Щелью» без блоков, напрямую. Я ходил по кругу, наваливаясь грудью на рычаг,

Буторин подкладывал под киль доски и катки. Потихоньку, со скрипом «Щелья» проползла по мелководью уперлась носом в обрыв. Трудились до полуночи, но главное было впереди.

Наш обед был основательным: свежесоленый що–кур на закуску, ведерко супа, пара гусей, пшенная каша с сапом, которую Буторин пренебрежительно назвал «детской пищей», чай с галетами и сухарями.

Рано утром мы приспособили блоки, вытянули «Щелью» из воды и устроили ей баню: часа полтора чистили, мыли. День выдался жаркий, безветренный, налетело комарье. На фактории мы запаслись накомарниками, я напялил шляпку с черной вуалью и стал, наверно, похож на блоковскую незнакомку. Буторину накомарник не понравился, он заменил его скромненьким ситцевым платком. К сожалению, мой фотоаппарат вышел из строя, оборвалась пленка. Прежде чем поднимать «Щелью» дальше, Буторин соорудил еще одно приспособление — «штопор», треугольник из досок, привязанный к корме. Это на случай, если веревка оборвется, «штопор» удержит «Щелью» на месте, не даст ей свалиться обратно в озеро. На самом трудном участке подъема переломился пополам сначала один каток, самый лучший, круглый и толстый, потом второй, граненый, дважды обрывалась веревка. Но все обошлось. Обломки катков тоже пошли в дело, Буторин подкладывал их под полозья, набитые на днище по обе стороны от киля, и, переваливаясь с боку на бок, «Щелья» медленно, с остановками карабкалась на обрыв. Шест гнулся, скрипел, вот–вот мог переломиться, я приспособил весло, сделал рычаг двойным.

К вечеру «Щелья» выползла на верхнюю площадку. Мы перенесли мачту на берег маленького озера Луци — Хамо-То и вкопали ее там. Туда же переместился лагерь, который выглядел очень живописно: вокруг палатки–ящики, чемоданы, узлы, бидоны, разноцветные канистры, паруса, груды брезента, винтовки, рыболовные снасти, «Щельянка», ведра, посуда и другое нехитрое добро. Не верилось, что все это помещается на «Щелью».

От маленького «Озера, где погибли русские» к Ямбу — То тянулся узкий заливчик, который упирался в неширокую перемычку из зыбкого грунта. Когда–то здесь, посередине волока, разыгралась трагедия. Что могло произойти? Скорее всего поморы зазимовали здесь и в полярную ночь погибли от голода, холода и цинги. Или мореходов схватили стражники и казнили их «злыми смертями» согласно царскому указу?

Во время роскошного ужина Буторин предложил:

— Давай дадим зарок не ложиться спать, пока не упрется «Щелья» в бочонок? Теперь дело пойдет веселее — под уклон, без блоков. Подтащим к этому озерку, завтра протолкаемся к перемычке, еще раз перенесем мачту…

— Конечно, после волока отоспимся, — согласился я.

Вооружившись лопатой, я выровнял путь для «Ще–льи», Буторин уложил деревянные рельсы, приготовил катки. Провозились опять до полуночи, но зарок исполнили.

На другой день мы быстро переправили «Щелью» через маленькое озеро. Перекочевали на берег Ямбу — То, вкопали мачту на мысу, в стороне от перемычки.

веревка протянулась наискось. Больше половины круга мне приходилось делать по воде. Особенно трудно было влезать на обрыв–рычаг норовил столкнуть меня обратно в озеро. Еще раз оборвалась веревка. Последний круг, и «Щелья», продавив килем перемычку, скользнула в желанное озеро. Мы одолели волок за двое с половиной суток, в два раза быстрее древних поморов. На прощанье я прошелся по нему от начала до конца. Совсем другая картина — ровная дорожка, хоть заливай асфальтом.

Над озером засверкали молнии, хлынул дождь. Мы укрыли парусами и брезентом вещи, забрались в пустую каюту и под раскаты грома торжественно выпили по сто граммов разведенного спирта, который берегли специально для этого праздника.

Когда дождь прекратился, в первую очередь установили мачту на место, потом погрузили все имущество, заправили бензином бак, опробовали мотор. Было четыре часа утра. По плану мы должны были отоспаться. Я переоделся и повалился на койку, но услышал голос Буторина:

— Евгеньич! Глянь, какая поветерь, что будем делать?

Я вылез из каюты. Ничего себе поветерь (это слово означает попутный ветер) — баллов десять, озеро побелело от иены.

Сон как рукой сняло, завели мотор, подняли паруса, и «Щелья» понеслась как одержимая. При перемене галса передний парус так рвануло, что бушприт не выдержал, обломился. Буторин передал мне руль, схватил топор, с кошачьей ловкостью пробрался по борту на нос и быстро навел порядок. Бушприт стал короче, но надежнее.

«Щелья» с такой скоростью еще не ходила, словно рада была, что вырвалась на простор. Но снасть, которая выдерживала морские штормы, снова подкачала: как спичка, переломилась рея прямого паруса.

— Заменим веслом, — спокойно сказал Буторин. Он приспособил весло вместо реи, снова вздернул

парус.

Юго–восточная часть озера была отгорожена сплошным белопенным валом — это мель.

— Станем на якорь, переждем, — устало сказал Буторин.

Проснулись–дождь, ветер. Лежа на койке, по одному разгибаю скрюченные пальцы. У Буторина разболелось плечо, волок сказывается. Где начало реки Зеленой, мы знаем лишь приблизительно. Подняли парус, пошли вдоль берега и вскоре увидели протоку. Буторин решил произвести разведку на «Щельянке». Вернулся, махнул рукой:

— Течения нет…

Забраковали еще две протоки — они вели в небольшие озера.

На северо–востоке берега не видно, может быть, река там?

Снова мусолим карты — нет, судя по всему, таинственный исток здесь. Из очередной разведки Буторин вернулся с хорошей вестью: протока с течением, наверняка Зеленая.

До поздней ночи мы проталкивали «Щелью» по мелководью между бесчисленными островками. За двенадцать часов продвинулись километра на два, вымокли с головы до ног. Встретили небольшое озеро, на дне — зыбучий песок, до глубокого места метров десять.

— Может быть, это не Зеленая? — засомневался я. — Песку больше, чем воды.

— Двух стоков в таких озерах обычно не бывает, — успокоил меня Буторин. — Отдохнем, а завтра посмотрим. Установим на том берегу ворот и дернем, недолго…

Обошлись без ворота. В Зеленую влилась безымянная речка, и она «исправилась».

В полночь на стоянке я включил «Спидолу», которой мы в последнее время почти не пользовались, не до нее было. В Москве сейчас–десять вечера. Последние известия… Сегодня в выпуске… Судьба двух полярных путешественников не известна…

«Это, наверно, про нас», — подумал я и разбудил Буторина.

В эту ночь мы долго не могли заснуть. Будут волноваться миллионы людей–по радио объявили, что «Ще–лья» пропала, поиски ведет полярная авиация. А с нами ничего не случилось, даже неловко. Чувствую тревожный, пристальный взгляд Родины, над нами словно мелькнуло ее алое крыло.

Буторин ворочается с боку на бок, ворчит:

— «Щелья» пропала… Мои старухи слезами обольются. Кто это придумал–пропала? Почему так объявили?

— Не в том смысле, как ты думаешь, — отозвался я. — Долго нет от нас известий, забеспокоились, ищут.

— Смысл один, — стоял на своем Буторин. — Пропали — значит, пропали.

— Не пропадем, Дмитрий Андреевич, давай спать…

Над зеленой рекой струился утренний туман. Удивительная, особая ямальская тишина–от моря до моря. Выходим на берег, я отцепляю якорь, Буторин отталкивает ногой корму от берега. «Щелья» медленно разворачивается.

— Распустила свой подол, — осуждающе говорит Буторин. — Толстуха.

Я отталкиваюсь веслом от берега, нас тащит течением.

Бензина осталось мало, Буторин решил использовать более экономичный подвесной мотор, но не смог завести.

— Повреждена трубка карбюратора, — сказал он, укладывая мотор на место. — Не уберегли. Сколько раз переваливали со «Щельи» на «Щельянку» и обратно. Надеялись мы на тебя, везли от самого Архангельска, а ты нас подвел. Вот швырну за борт.