«Щелью» устроили на одной из грузовых площадок порта, укутали брезентом. Вечером выступили в клубе. Зал был переполнен. Капитаны Наяновской экспедиции вручили нам приветственный адрес. Подписи — на двух страницах.

Получили поздравительные телеграммы от редакций газет, секретариата правления Союза писателей СССР. Ленинградские школьники известили нас, что мы зачислены в почетные члены знаменитого литературного клуба «Алые паруса». Пришло от них и письмо.

«Не знаем, получили ли вы нашу телеграмму, — писали ребята. — В Мангазею у нас ее не приняли, хотя мы на почте показывали карту вашего похода и утверждали, что если корреспондентам можно, то и почтовым работникам следует туда почту для вас доставить. Мы — это литературный клуб «Алые паруса». Он существует шесть лет в 239‑й физико–математической школе Ленинграда. Хотя мы «физики», но и «лирики» не чураемся.

Как и вам, нам дорог символ дерзкой мечты, выдуманный Грином. В 1965 году мы заложили в Старом Крыму памятник писателю и построили свой Зурбаган на отрогах Карадага.

В клубе у нас те, кто любит людей и книги, дороги и море, кто умеет спорить, умеет мечтать. Мы на своих литературных «пятницах» встречаемся с деятелями искусства и просто замечательными людьми. Проводим еще поэтические «вторники», организуем походы. Мы побывали в Прибалтике, на Волге, в Крыму, прошли военными тропами по следам 2‑й ударной армии.

У нас много друзей. Среди почетных членов — Паустовский, Маршак, Кассиль, Симонов. Есть и не писатели: музыканты, актеры и замечательные люди.

Среди стендов нашего клуба появился еще один: «Алые паруса» в Ледовитом океане». Там нарисована карта вашего похода и размещены все газетные сообщения, которые о вас были в июле и августе.

Желаем вам отдыха и новых смелых путешествий. Очень надеемся встретиться.

Мы предлагаем вашу «Щелью» и «Щельяночку», если не жаль, передать в Архангельский музей. Это было бы здорово. Пусть люди видят ваш замечательный корабль. Совет клуба «Алые паруса».

В письмо были вложены удостоверения и значки на которых изображен бегущий по синим волнам золотистый корабль с распростертыми алыми парусами

Мы зачислили ребят почетными юнгами на «Щелью».

Ночью, после банкета, отправились в аэропорт Пыжика оставили временно у знакомого полярника Утром, 5 сентября, вылетели в Москву.

Алопарусные друзья «Щельи» Владимир Ишимов и Константин Барыкин встретили нас и доставили в новую гостиницу «Россия». Из Архангельска приехали друзья и Манефа Ивановна с четырехлетним внуком.

Начался десятидневный московский «волок». Первая встреча — с коллективом «Литературной газеты», нас пригласили на летучку. Мы выступили по радио и телевидению, встретились с корреспондентами московских газет, писателями, работниками кино, школьниками, побывали в музее, у министра морского флота СССР.

Седьмого сентября к нам в гостиницу пришел Барыкин и объявил:

— Завтра будете выступать на президиуме Академии наук. Кое–что надо согласовать, едем сейчас, немедленно к академику Николаю Николаевичу Семенову…

Признаться, я и обрадовался, и немного испугался одновременно. Буторин внешне был невозмутим. Потом я подумал, что академики тоже живые люди, что ничто человеческое им не чуждо, и успокоился.

Николай Николаевич Семенов беседовал с нами целый час, разговаривать с ним было удивительно легко. В повестке дня предстоящего заседания президиума наше сообщение стояло первым. Договорились, что наши выступления займут примерно час.

Наши архангельские друзья волновались не меньше, чем мы.

Решили выступать как обычно. Краткая история «мангазейского хода», слово о Буторине, наиболее интересные эпизоды путешествия–это моя «доля». А Буторин расскажет о гребне весны, о его благотворном влиянии на жизнь вообще и на его организм в частности, о конструктивных особенностях поморских судов, о целесообразности сооружения канала через Канинский полуостров (этот вопрос ставился еще в 30‑х годах).

На белых листках бумаги на столах были разложены наши находки. На трех стендах — великолепные фотографии Награльяна. Ученые выслушали нас с большим вниманием, задали несколько вопросов. Когда выступал Буторин, принесли чай.

— Жалко, что я не попробовал академического чаю, — шутил потом Буторин, — ума бы, наверно, прибавилось.

После нас с заключительным словом выступил президент Академии наук СССР Мстислав Всеволодович Келдыш. Он поблагодарил нас за «чрезвычайно интересное сообщение», сказал, что наше путешествие — увлекательная повесть о древнем и новом Севере, что оно имеет важное значение для науки и культуры.

— Во время вашего рассказа, — сказал он, — на всех нас повеяло прелестью Севера, его культурой, которая дала миру Ломоносова. Ныне на новой основе воскресают старые места. Раньше главной ценностью этих мест был соболь, теперь — нефть и газ. Мангазея опять станет людной.

Накануне отьезда из Москвы я встретил в гостинице своего земляка, казанского поэта Заки Нури.

— Ну как, не передумал переезжать к нам в Казань? — спросил он. Мы говорили с ним об этом несколько лет назад.

— Наоборот! Путешествие на «Щелье» было моим прощальным поклоном Северу.

— Пиши заявление. Я отвезу. Сказано — сделано.

Через несколько дней мы были в Архангельске. Еще один «волок» перед самым главным — литературным.

Однажды в коридоре редакции «Правды Севера» я встретил десятиклассницу, дочь знакомого журналиста. Первые се слова:

— А где Пыжик?

— Пока на Диксоне. Стережет «Щелью».

— Вы знаете, я и мои подруги больше беспокоились и переживали за него, чем за вас и Буторина.

— Спасибо, голубушка, — рассмеялся я, — у меня как сердце чуяло…

Я уехал из Архангельска на два месяца, съездил в Рязань, потом поселился в Доме творчества под Москвой, переписал для «Юности» путевые заметки. Буто–рин за это время доставил «Щелью» в Архангельск. Я приехал туда на несколько дней, снялся со всех учетов, сдал квартиру, выписался, хотя не получил еще из Казани никакого ответа на свое заявление.

Пыжика Буторин оставил в Амдерме — передал начальнику порта Юдину «на временное хранение» до будущей весны.

— Он хочет вывести от него щенков. Пусть. Пойду в новое плавание, проверю: узнает меня — заберу, не узнает, отдам насовсем.

Попрощавшись с Буториным, я вышел на улицу. У забора — наш славный корабль, накрытый брезентом. Я подошел, посидел на борту, покурил…

— Прощай, «Щелья!»

Эпилог

Повесть из шести глав с прологом и эпилогом…

Торжественно звучит, правда, читатель?

Вскоре после путешествия я переехал в Казань, из газет узнал, что летом 1968 года в Мангазее начнет работать комплексная экспедиция научно–исследовательского Арктического и Антарктического института. Наконец–то!

Исследователи, ученые посещали Мангазейское городище несколько раз, но раскопок не производили.

В сентябре 1946 года там побывал археолог В. Н. Чернецов, тоже безрезультатно: земля была уже покрыта снегом. После нашего путешествия целесообразность раскопок стала очевидной.

В один из июньских дней, гуляя с дочерью по парку, я купил в киоске свежие газеты и увидел в «Комсомольской правде» заголовок: «По зову древней Мангазеи»… Интервью с начальником экспедиции профессором Михаилом Ивановичем Беловым:

«Часть экспедиции уже вылетела… Представляете, какие дары веков могут преподнести нам раскопки…

Сотни тайн скрывает пока Мангазея… Один из бесценных памятников русской национальной культуры. Город, созданный века назад руками наших предков на вечной мерзлоте, в суровой Арктике, жил, торговал со многими странами мира. Знал много чудес. И много трагедий. Мы будем открывать его тайны не один год…» Как в тумане, перед глазами возник мангазейский берег, раскопанный археологами.

— Хочу в Мангазею, — сказала дочка не очень решительно.

В самом деле, почему бы нам не поехать? Дочери одиннадцать лет, прекрасный возраст для путешествий.