Как видно из рассказа, наиболее тяжелые льды поморы встречали обычно в Карском (Нярзомском) море, в Байдарацкой губе, на переход от Югорского Шара до устья реки Мутной уходило до шести недель, а иногда кочи были вынуждены поворачивать обратно. Мы прошли этот участок без особых хлопот. Наиболее трудоемким, сложным был путь через Ямал. Сорок человек на четырех кочах потратили на этот переход больше месяца.

Итак, Мутная река вытекает из трех невеликих озер, соединенных мелкими протоками. Из озера в озеро поморы волочили грузы на павозках, речных лодках, а облегченные кочи перетаскивали с помощью канатов всей ватагой. У нас тоже есть павозок — «Щельянка». Дальше–сухой волок между двумя озерами. Расстояние примерно полверсты. Поморы преодолели его за пять дней. Там придется туго, ведь нас двое.

— Проще, конечно, пройти проливом Малыгина. Мы бы обогнули Ямал за несколько дней, сказал Буто–рин. — Похоже, льдов там сейчас нет.

Поморы предпочитали пересекать Ямал, а не обходить его главным образом из–за сильных встречных течений, ветров. По–видимому, попытки пройти проливом часто оканчивались неудачей. Мы решили не уклоняться от главного «мангазейского хода».

Начальник фактории подарил нам «План площадки по учету промысловых животных в районе Морды — Яха» — подробную карту, пользуясь которой мы спокойно могли пройти километров сорок, и самодельную карту Ямала, предупредив, что верить ей нельзя, много путаницы. У него была еще одна карта полуострова, вроде нашей, мы сняли с нее копию на кальку.

— Четыре карты, а такой, какая нужна, нет, — сказал Буторин.

— Смотри, Дмитрий Андреевич, на одной на месте волока указана протока. Может быть, за три с половиной века эти озера, Ней — То и Ямбу — То, тоже соединились?

— На месте проверим. Вряд ли.

Маленького озера Луци — Хамо-То на наших картах не было. Оно находилось, как я вычитал в одной «отписке», примерно посредине волока между большими озерами.

Ней — То в переводе — Налимье озеро, Ямбу — То — Длинное (поморы называли его Зеленым).

Мы осмотрели склады фактории, где хранилось множество всяких продовольственных и промышленных товаров. Рядом с паницами–итальянские и японские женские кофточки. Была даже вьетнамская водка.

— Можно купить что–нибудь? — спросил я.

— Пожалуйста! — Бондарь сделал широкий жест. Я купил японскую кофту в подарок Манефе Ивановне.

— На Манефу сорок рублей, — добродушно усмехнулся Буторин.

— Кто сшил алые паруса? Вот вам, скажу, Манефа Ивановна, в благодарность заповедная кофта, заморская, пусть ахнет.

Мы отправились в путь под вечер 23 июля. Мутная- очень извилистая река. Она петляет среди зеленых холмов, вода в ней в самом деле мутная, молочно–серого цвета. Течение сильное, продвигаемся медленно, на каждом изгибе переходим от одного берега к другому, иначе «Щелья» окажется на мели.

Все больше встречаем линных гусей. Их тысячи. Летать они не могут, но довольно быстро передвигаются по воде, работая, как веслами, короткими, лишенными махового оперения крыльями. Спасаясь от «Щельи», лезут и на берег, прячутся в ивовом кустарнике, некоторые замирают на обрыве, прижавшись к кочкам. Попадаются гуси и с выводками. Родители, завидев нас, тяжело поднимаются, делают большой круг и снова садятся, собирая малышей. Эти гуси в отличие от холостяков будут линять позднее.

В устье реки замечаем пару уток.

— Особенная порода, — говорит Буторин, — мясо очень вкусное. Стреляй самца.

Беру красноголового самца на мушку. Выстрел–обе утки, раскинув крылья, по течению плывут к «Щелье». — Учись, Дмитрий Андреевич! Буторин смеется:

— Целимся в одну, убиваем две. Эти утки породы «свизь». В детстве я специально на них охотился — моя бабушка все просила: «Ты бы, внучек, принес уточку свизь, хорошо бы ее съись».

Я не охотник, за всю жизнь брал в руки ружье несколько раз и от удачных выстрелов не испытывал никакой радости. Охота ради охоты, по–моему, жестокая забава. Человеку дано природой высшее право убивать птиц и животных, но нельзя злоупотреблять этим правом. Подсчитано, что за последнюю тысячу лет на Земле полностью уничтожено более ста видов млекопитающих. Под угрозой полного истребления — белый медведь, синий кит, аргентинский олень, дымчатый леопард и многие другие животные, украшающие земной шар, десятки видов птиц, в том числе и лебедь. И пусть как угодно возмущаются охотники–любители, но я убежден, что время их кончилось. Они должны быть обезоружены — чем скорее, тем лучше.

Сухая, жаркая погода. Уровень воды в Мутной падает.

Время от времени мы выходим на берег, поднимаемся на возвышенности. На десятки километров — никаких признаков жилья. Только на третьи сутки, днем 26 июля, увидели вдали два чума. «Щелья» приближалась к ним, как пьяная, зигзагами. Подошли в полночь. Стоящие на пригорке, вписанные в розовое небо чумы кажутся мне сказочными княжескими шатрами. У берегов поставлены сети, в одной из них, у верхнего подбора, ворочается крупная рыба. Ложимся спать.

Утром через заросли кустарника идем к чумам, до них с километр. На лужайке две ненки сшивают оленьи шкуры. На приветствие не ответили, глянули мельком и снова занялись своим делом. Между чумами на шестах вялится рыба, узкие полоски янтарного мяса висят гирляндами.

— А вот и хозяин! — обрадовался Буторин, увидев пожилого ненца, вышедшего из чума. — Здравствуй, кто у вас хорошо говорит по–русски?

Ненец молча пожимает руки. Смотрит мимо нас лицо бесстрастное, как тундра.

__Мы хотели спросить, далеко ли до озера Ней — То, —.

говорю я, прерывая неловкое молчание. — Идем туда по реке на катере.

Из чума вышел мальчик лет десяти, в пимах и малице, ясноглазый, серьезный, и дело пошло на лад. Зовут его Коля Окотеттэ, перешел в четвертый класс. До озера далеко, они с отцом там не бывали.

Подошел старик ненец, тоже в малице, поздоровался, с минуту послушал наш разговор и, махнув руками — хватит, мол, болтать, — сказал два слова, которые знает каждый житель тундры:

— Чай пить!..

Располагаемся на шкурах, едим соленую и вареную рыбу, пьем из чашек душистый чай с сухарями. Показываю старику карту, прошу начертить на обороте, как расположены озера на нашем пути. Он, видимо, знает эти места, уверенно начертил три озера, соединил протоками.

— Ней — То! — громко сказал он, обведя их пальцем. Правее нарисовал еще одно большое озеро. — Ямбу — То! — Между ними поместил маленькое озеро. — Луци–хамо–То!

Картина проясняется. По его словам, расстояние между озерами Ней — То и Ямбу–то небольшое. Приглашаем рыбаков на «Щелью». Коля говорит, что они приедут на лодках.

Разводим костер на берегу, готовим обед. Рыбаки прибыли на двух узких лодочках, перебрали сети. Улов хорош–крупные, похожие на поросят щокуры, муксуны, несколько щук и налимов. А сети так себе, старые, дырявые, без режи, в наших европейских реках такими за лето на уху не поймаешь.

Гости с удовольствием едят наш суп. Калорий в нем тьма: в небольшом ведре сварили трех гусей. Бульон получился чересчур крепким, жирным, приторным, он был почти черного цвета, но с помощью вермишели, картошки, лука, лаврового листа и перца я его облагородил и для верности разбавил кипятком.

Прощаясь, мы подарили Коле несколько банок сгущенного молока, а рыбаки нам–двух щокуров, килограмма по три каждый.

— До свиданья!

— Лакомбой!..

Чумы скрылись за холмами, но поздно ночью мы снова увидели их. По прямой ушли недалеко. Ну и речка!

Остановились у подножия горы, усыпанной цветами. На вершине видны нарты, груда оленьих рогов. Это старинное ненецкое захоронение, мы их уже встречали не раз. Я взял бинокль и поднялся по крутому склону, по пути набрал букет незабудок для «Щельи».

Озера не видно, тундра пустынна и светла. Обошел могилу кругом. В груде переплетенных белесых рогов установлены два идола, вытесанные из дерева. С одной стороны — обрыв, видны древние слои оленьих рогов, спрессованные временем.