Ей пророчили успешное замужество. Такая красота не могла остаться не востребованной. И ее отец вправе был выбирать из многих достойных претендентов, когда его сокровище войдет в брачный возраст. Дэя могла не волноваться за свое будущее. И отец наверняка бы гордился тем, что она сейчас с самым достойным. Она с королем! Она взяла лучшее, что можно было себе вообразить. И она станет королевой! Отец был бы доволен, доживи он до этих дней.

И все это только ее заслуга. Она сама отправилась к новому королю устраивать свою жизнь. Нежелание прозябать и стремление получить как можно больше стало основной движущей силой.

Дэя помнила, как радостно прибежала к матери, рассказывать, что все у них наладится и будет замечательно, и как мать влепила ей пощечину. Мать так и не смогла приспособиться к новой жизни, она не приняла ее, как не приняла нового мужа.

Ее нашли на следующий день. Окно в комнате было разбито. Куском стекла мать Дэи перерезала себе горло.

Тáйга выругалась, снова наткнувшись на камни в траве. Она уже пару раз чуть не сломала себе пальцы каменными обломками, выступающими то тут то там из высокой травы. Изредка, змейкой пробегали обломки побольше, весьма похожие на остатки стен.

— Что мы тут делаем? Была же нормальная дорога… — она плюхнулась на соседний камень и через мягкий сапог растерла ушибленное место.

— Тут раньше город был. Большой город. — он остановился неподалеку.

— Ты бывал тут раньше?

— Я бывал поблизости. Буквально, в нескольких метрах от города. — он невесело улыбнулся. — Незабываемо.

— Врешь. — Тáйга потопала ногой. — Этим развалинам сотни лет. Или того больше. Или ты у развалин бывал?

— Пошли, девочка, скоро уже конец.

— Скорее бы, я уже все ноги отбила.

Спутник как-то странно посмотрел на нее, но промолчал. Последние два дня он вообще вел себя странно. Тáйга бы сказала, что его что-то мучает. Они мало разговаривали. Иногда он даже был учтив. Но большей частью молчал и что-то обдумывал. Тонкий шрам на лбу то и дело искажался волной. Ночью он почти не спал и часто, просыпаясь посреди ночи, Тáйга видела, как он смотрит на нее. Неподвижным взглядом. Темные глаза не отражали ничего, ни света звезд, ни отблесков костра, и ей становилось страшно. Очень страшно. Казалось, что она осталась наедине с ним в этом мире. И безысходность душила так, что она сжималась вся под этим взглядом, а он, словно ничего не замечая, продолжал все так же неподвижно сидеть.

Тáйга не вспоминала днем эти моменты. Не хотела. Она подсознательно чувствовала, как чувствует животное, этого лучше не делать. И все было как прежде. Пару дней назад они свернули с дороги и, по одной Зэссу ведомой причине, пошли непонятно куда. Он говорил, что так нужно. Она слушалась. Потому что верила, Зэсс знает, чего хочет и знает, куда идет. Зэсс знает все. Гунхал давно уже перестал быть целью и Тайге действительно было все равно, куда идти. Теперь ее цель была — оставаться рядом с тем, кто мог вести. Кто знал, что ему нужно.

Солнце жарило высоко в небе, когда Зэсс бросил сумки. Он втянул воздух ноздрями так сильно, что даже у Тайги запершило в горле. Шагнул вперед и упал на колени. Он прикоснулся руками к траве, опустил их еще ниже, придавливая зелень и замер, словно вслушиваясь в то, что творилось под ним. Потом он поднял свое бледное лицо к солнцу и развел руки в стороны, впитывая в себя окружающий мир.

Вероятно, он дошел туда, куда хотел. До его цели до пустошей, о которой он упоминал.

Тáйга застыла неподалеку, ничего не понимая, но чувствуя, что внутри ее спутника творится что-то очень значимое для него. Она старалась понять все его странности, старалась оправдать. Оглядываясь, она надеялась увидеть что-то очень интересное и удивительное. Неспроста же Зэсс рвался на это место, неспроста он ведет себя так, словно пришел в храм. Но вокруг была все та же зелень, пели птицы, провожая уходящий день и, если бы не стоящий спутник на коленях, Тáйга бы точно тут не остановилась. Ничего примечательного.

Каково это, быть единственным в мире магом, свалившимся непонятно откуда и ничего не помнить? Или помнить то, что никогда не сможешь вернуть? Тáйга подозревала, что он помнит гораздо больше, чем говорит. Как иначе объяснить его поведение? Он ищет зацепки и по ним выстраивает свою жизнь.

Зэсс простоял на коленях довольно долго. Потом опустил голову, криво усмехнулся и отполз в сторону, под тень дерева.

Тишину нарушил он сам.

— Не имеет смысла, — он пробормотал себе под нос, — совсем не имеет смысла. — и снова затих.

Тáйга почувствовала горечь в его словах. Подошла и присела рядом.

— Это не то место?

— Это именно то место. — он поднял на нее глаза. Пустые и безжизненные. — Только теперь оно не имеет значения. Я ошибся.

— В чем?

— Хочешь знать? — он хищно оскалился. — Ну конечно, я же обещал рассказать тебе все. Сегодня еще один твой счастливый день. Считай, заново родилась.

— Я тебя не понимаю. — ей не нравился его тон и гримаса.

— Наш договор помнишь?

— Да. — Тáйга машинально отодвинулась от него назад.

— Прервать договор может только смерть одной из сторон. Но без участия другой стороны. Проще говоря, для меня обязательства закончатся, когда ты умрешь, но сам я тебя убить не могу. Раньше не мог.

— Зэсс, тебе так мешает этот договор? Меня не обязательно куда-то вести. Это не важно. — Тáйга испуганно отступила еще дальше.

— Важно то, что теперь я могу сам убить тебя. Я уже не то, что было раньше. Я могу нарушить договор. Хотя раньше не мог. Странно? — он неотрывно смотрел на нее своими темными глазами.

— Ты сильно… ты слишком… на этом… — Она вдруг набралась храбрости и шагнула к нему. — Ты странно себя ведешь. Хочешь сказать, что собирался меня убить?

— Да. — он был слишком серьезен.

— Из-за этого проклятого договора? — Тáйга не верила своим ушам.

— Нет, девочка. Убить тебя я собирался совсем по другим причинам. А возможность сделать это при наличии нашей договоренности лишь странность, показывающая насколько все изменилось.

— Зачем тебе меня убивать?

— Частично, по той же причине, по которой гоняется за тобой дар. — Зэсс настолько спокойно рассуждал о ее судьбе, что поневоле, и сама Тáйга приняла все происходящее как должное. — Твоя наследственность.

— Я не понимаю.

— Неважно, — он махнул рукой, — все это время я знал чего хочу, а теперь не вижу в этом смысла. Я даже не знаю, сколько поколений между вами.

— Между кем?

Он замолчал, опустил голову вниз и тихо засмеялся.

— Иди прочь, девочка. Считай, что тебе повезло. Уходи отсюда. Я не вижу смысла ни в своей мести, ни в твоей смерти. Это ничего не вернет и ничего не изменит. Я сам уже слишком изменился. Ступай.

— Ступай? Куда? — она растерянно смотрела на него, часто моргая, готовыми пролиться из глаз слезами.

— Прочь! — голос не был громким, но в нем было что-то, отчего она отступила назад, потом еще назад. А потом побежала.

Страх погнал ее от того, кто защищал и помогал все это время. Страх и его голос… Тáйга перешла на шаг. Спотыкаясь, она брела по редким камням и сочной траве, уходя все дальше и дальше от поникшего демона. Внутри словно все вывернули. Такая пустота и боль. Не обида. За последнее время она так привыкла сносить все обиды, что чувствовать что-либо уже не для нее. Но это другое. Предательство? Потеря веры? Просто пустота. Без всяких эмоций. Просто есть те, которым предназначено в жизни только получать подзатыльники, быть преданными и покинутыми, вечно бежать куда-то и не знать покоя… чтобы остальным жилось проще. Таким людям вроде положено лечь и помереть от такой гадости в жизни и несправедливости, но они упорно рвутся куда-то, хотят жить и получить свой кусок чего-то хорошего, пусть маленький и ненадолго… И им обязательно снятся героические сны о них самих. Потому как в жизни они полные ничтожества, неспособные к действиям и противостоянию.