Она сложила руку с грязными, давно не чищенными обломанными ногтями в кулачок.

«Придворная дама!»

При дворе у короля — завоевателя. И каждый день находится с теми, кто виноват в смерти ее отца, виноват во всех ее несчастьях!

Теперь, спустя два года после окончания войны и победы дауров, после двух лет под новым королем, новыми богами и новыми правилами, многое кажется простым и естественным а тогда…

Пленники на собственной земле не могут свободно изъявлять свою волю. И завтра ей придется предстать перед будущим мужем. Тáйга знала, что две девушки из знатных семей покончили с собой, лишь бы не быть «подстилками завоевателей». Это было в самом начале. Одна перед этим убила своего новоявленного супруга. Обе посмертно заслужили уважение остальных покоренных, но вряд ли вечную память. Народу все равно кому платить налоги. Он помнит лишь своих убитых и радуется, что война закончена. Наверное, это было правильно. Не дать себя сломать и уйти гордо, при этом еще и унеся в могилу с собой своего врага. Так думала Тáйга, сидя на теплом, нагретом солнцем окне. Врага? Если бы отец не погиб на этой войне, если бы сама она не натерпелась, если бы брат… Был бы тогда новый король врагом? Или, как многие другие, она просто приняла бы новое в своей жизни и продолжала радоваться ей? Как она делает это сейчас? Даже после всего, что случилось.

Та девушка… что убила… какая была причина? Война унесла жизни ее близких? Или она любила другого? Сколько гнева и ненависти нужно, чтобы убить и умереть самой?

Но вот сама Тáйга к смерти готова не была. Сможет ли она зарезать собственного супруга, которому тринадцать лет? Или его отца? Может, и сможет. Но потом так же прирежут ее. И все. И не будет тепла, света. Не будет больше ЕЕ. А про старых и новых богов-это очень щекотливый вариант. Кто знает, какие боги ее к себе возьмут? И возьмут ли вообще? Лично ей они новую жизнь не обещали. Ни старые, которым молился раньше ее народ, ни новый, которого принесли с собой дауры.

Она вздохнула. Так что, дядин вариант остается самым подходящим. Очаровать мальчишку, подружиться. Возможно, она действительно сможет впоследствии на что-то влиять. Только на что? Мертвых не поднимешь. И какая ей разница, кто и что будет решать?

Позже, у себя в комнате, когда Ти стелила новую постель и готовила платье ей на завтра, она тихо спросила у нее.

— А что бы ты сделала? На моем месте?

Ти остановилась. На ее милом конопатом лице отразилась глубокая мысль.

— Говорят, они такие все высокие и статные. И красивые. Может, вы его полюбите. При дворе жить будете. А со временем, разница совсем сотрется. Мы кто? Мы-женщины. Наше дело за детьми смотреть, да за домом. Да чтобы муж нас желал. В дела государственные нам хода нет. Пусть себе мужчины воюют. Я вам счастья желаю. — Ти заулыбалась. — Попривыкните.

Ночью Тайге снилось, как она становится главнее своего мужа, ведет государственные дела, мстит своим обидчикам. Во сне она сильная и храбрая. Она сражается и побеждает. Все знают о ее подвигах и слагают песни. Она славится тем, что уничтожает захватчиков, ведя свой народ к жизни без дауров…

В последнее время, он все чаще стоял у карты. Он жил у нее, словно впитывая в себя все эти линии, тусклые коричневые цвета, поневоле запоминая ее наизусть со всеми нарисованными кругами и отметинами. Тут играло его воображение, тут он видел будущее так, как хотел. И тут терзали сомнения.

Он слыл очень уверенным в себе человеком. Разве может тот, кто ведет за собой самую мощную армию и самый сильный народ, сомневаться? Он не мог показать свою слабость, свои сомнения. Да и приходили они крайне редко.

Но тогда, когда тусклые цвета полностью загораживали собой мир, сомнения посещали его все чаще. Даже страхи.

Страх провала того, к чему он так долго шел. Он продумывал все до мелочей. Но всегда оставались нюансы. Что-то могло пойти не так. Хотя, что уж говорить, ему сопутствовала удача. И какая!

Он добился всего, чего хотел на этом этапе. И в гораздо меньшие сроки. Многие из его солдат поплатились за это жизнью, но не так много, как он допускал в своих планах. Меньше, гораздо меньше. А добыча на оставшихся с лихвой покрывала все горести потерь. Много добычи. Гораздо больше, чем планировалось. Его сторона была довольна. Все были довольны.

Он снова взглянул на карту. На ней можно было нарисовать большой ров, путь, где он прошел со своими солдатами. Столько поселений и городов. Ни в одном он не задержался надолго. Ставя наместников и уходя прочь. И ни один из его народа не остался. Все шли дальше. Каким бы богатым не был город, какой бы теплой не была страна. Они знали, зачем идут.

Гордились бы им его предки? Откуда бы они не взирали сейчас, они могут гордиться им.

Его прадед — завоеватель, взявший себе трон силой. Потомок прославил себя много больше. Уже много больше.

Есть ли место для сожаления в сердце завоевателя? Нет и быть не может. Есть ли место сомнениям? Вот для них дорогу не закроешь…

— Дар, последний хранитель установлен. — Смурт появился тихо. Раньше даже король вздрагивал, когда слышал внезапно его хриплый голос, похожий на шипение змеи, у себя за спиной или под боком. Теперь перестал.

Короля часто подмывало спросить, боится ли Смурт? Но он не позволял себе подобных слабостей. У королей нет друзей, способных выслушать и разделить их. Он должен быть уверен, иначе его сомнут. И он уверен: то, что сдерживало ИХ столько времени, удержит и сейчас. Они не перейдут границу хранителей. Как не перешли до сих пор. Тут нечего боятся. Они всего лишь отодвинули забор. Ненамного. И забор принадлежит только им. Захотят — сдвинут обратно. Когда придет время.

Он с широкой улыбкой повернулся к Смурту.

— Так начинаем!

Это безумное утро началось слишком рано. И, после столь одиозной ночи, с воспеванием ее подвигов, как-то слишком приземленно.

Дядя прислал целую орду нянек, которые стащили ее с постели с петухами, отмыли в десяти водах, как будто она в своей жизни на разу не купалась, умаслили, соорудили пъедестал на голове, подтянули грудь к подбородку корсетом и облачили в самое нарядное платье, под конец облив духами так, что дышать стало невмоготу. Даже привели соседского мальчишку, которому едва исполнилось двенадцать.

Мальчишка с недоумением уставился на Тайгу и только после подзатыльника явно одобрительно закивал. После такого вердикта, ее оставили на время в покое, строго настрого приказав не шевелиться, не трясти головой и ничего не есть.

Как только дверь за мучительницами затворилась, в комнату просочилась Ти, аккуратно неся сверток и все время оглядываясь, словно за ней следили.

— Молодец! — Тáйга осторожно развернула тряпицу, в которой показались кожаные ножны небольшого кинжала с несколькими ремнями.

— Вы же не убьете себя. — запричитала Ти, испуганно глядя на оружие. — Вы такая молодая. И все у вас будет хорошо…

— Ты с ума сошла? — Тáйга выругалась. — Я не настолько смелая, чтобы располосовать себе горло на глазах будущего мужа и тестя. Я бы предпочла выпить яд. Это всегда казалось менее болезненным и неприятным. Да шучу я! — Она посмотрела в наполненные слезами глаза своей служанки. — Это для меня… так… на память. Помоги закрепить.

Она задрала юбку, чтобы Ти застегнула ремни кинжала на бедре и животе. Потопала ногой.

— Перестань реветь. Сама же сказала, что меня там ждет лучшая жизнь. С красавцем юным мужем, при дворе. — Тáйга состроила гримасу. — И прочие прелести. Может, тебя потом перетащим. Вернусь-все расскажу, если у меня голова не оторвется раньше. — Она тяжело потрясла уложенными волосами и украшениями на них. — Как в этом ходить можно? Ты мне чего-нибудь с кухни стащи. Я с утра не ела. Эти злобные гарпии решили, что без завтрака я буду худее выглядеть.

Ти кивнула, не прекращая лить слезы.