— Неужели? — она захохотала. — Дар хотел сказать, что он удивлен, кто покусился на честь столь немолодой особы? Твои чистокровные мало чем отличаются от твоих солдат и наемников.

— Если ты назовешь его…

— Король, надо отдать тебе должное, на улицах было мало насилия, так что, случившееся со мной — это лишь малая толика войны. Стоит ли роптать, когда взамен открылся такой дар?

— Ты хочешь предложить мне свои знания? В обмен на что? Что у тебя забрали? Ты ведь знатного рода. Лохмотья тебе не к лицу. — он провел тонким пальцем по краю бокала, сквозь полуприкрытые ресницы рассматривая женщину.

— Нет. Я не могу предложить тебе ничего. И я не хочу ничего предлагать. — Она взмахнула грязными руками. — Я же сама теперь сокровище. Шутка ли, чуть ли не единственной в стране знать, что на уме у ее правителя!

— Я могу убить тебя. — Дар неискренне улыбнулся. — И твоя значимость на этом прервется.

— Но ты не сделаешь этого. Тебе слишком интересно, что я буду тебе еще говорить. О чем буду рассказывать.

— И о чем ты мне будешь рассказывать?

— Еще не знаю. — Она закатила глаза. — Знания приходят когда им вздумается…

Он захохотал.

— Я буду последним дураком, если отпущу тебя.

— Я рассчитывала, что так будет.

Он встал, скидывая недовольное животное на пол, и поставил пустой бокал.

— Только зачем ты здесь? Зачем это нужно тебе?

— О-о! — ее взгляд изменился. — Даже не знаю. Может, я пришла посмотреть на убийцу своего мужа и детей? Может, чтобы быть рядом и наблюдать? Может, я просто устала и хочу прожить остаток жизни в роскоши, обложенная мягкими подушками и вкусной едой? Тебе гадать, дар.

Король смотрел на холодный ненавидящий взгляд. Она не боится. И ей все равно, что сейчас будет. Или она точно знает, что будет.

Дар молниеносно достал меч. Острое лезвие прошло сквозь тряпки, и они окрасились быстро разбухающим темным пятном. Женщина вскрикнула и зажала раненную левую руку. В глазах ее промелькнула боль и удивление.

— Ты не знала, что так будет, правда? — он удовлетворенно убрал оружие. — У тебя будет еда, постель, одежда, и ты будешь довольно близка ко мне. Я уже с нетерпением жду нашего общения.

— Что ты все время скачешь?

— Просто так, — Тáйга остановилась и оглянулась на Зэсса. — Тебе и это во мне не нравится?

— Что вообще мне должно в тебе нравится?

— Ты становишься занудным, когда не в настроении.

— Сейчас я не в настроении?

— Ну да, — она пошла с ним рядом, приноравливаясь к его походке. — Что опять тебе взбрело в голову или что ты вспомнил? И как это отражается на моих прыжках?

— Мальчик, я тащу все твои вещи, присматриваю за тобой, побольше уважения.

— О, да! Я снова мальчик! Вещи ты тащишь, потому что ты сильнее и ты сам так решил. Наверное, тебе меня жалко.

Он хмыкнул.

— В тебе дури больше, чем в молодом жеребце. Лови! — он кинул ей одну из сумок. Почти пустую. — Может, успокоишься.

— Зэсс, ты мог бы нравиться женщинам, если бы не примерял на себя так часто образ старого зануды. — она легко перевесила сумку через плечо.

— Я и есть старый зануда. И я нравлюсь женщинам.

— Не буду спорить. А я прыгаю, потому что молода и все хорошо.

— И что у тебя хорошего, мальчик?

— Я жива и здорова, — она потрясла почти зажившей рукой, — у меня есть еда и защитник. Есть друг, на которого я могу положиться. И который тащит сумки.

— Я тебе не друг.

— Зэсс, я уже привыкла к твоему настроению. И считаю тебя другом. Мало кто сделал для меня столько, сколько ты. И, пожалуй, если тебя это злит, я могу сегодня больше не прыгать.

— У тебя представление о друзьях неправильное. — он препирался с ней без злобы и с видимым удовольствием. Зэсс вообще часто менялся, как заметила Тáйга. Из загадочного он становился простым и понятным, потом невыносимым, даже иногда доброжелательным, потом снова загадочным и так по кругу. — Друг — это не тот, кто накормил. Жизнь я за тебя отдавать не собираюсь.

— Интересно было бы посмотреть, за кого ты ее отдашь. Я об этом не прошу. И я не прошу тебя начать прыгать или быть более радостным. Даже не прошу перестать называть меня мальчиком. Видимо, тебе доставляет это какое-то особое удовольствие.

— Я это оценил. — он улыбнулся. — Иногда, мальчик, ты выдаешь интересные вещи.

— Я не такая уж глупая. — Тáйга немного обиделась.

— Обычно, женщины начинают умнеть около тридцати. Так что у тебя еще есть время.

— Послушай, — она остановилась и уперла руки в бока, — что во мне не так? Или ты со всеми людьми так общаешься? Или общался? Ты помнишь хоть кого-то, кто сказал тебе за это спасибо?

Зэсс не остановился, но снова явил свою довольную улыбку.

— Я с людьми особенно никогда не общался.

— Почему?

— Вы не больно интересны. В массе у вас одинаковые проблемы и истории. За редким исключением. Уникальности нет. И вы слишком задержались в средневековье. Наверное, все из-за магов…

— Мы? Значит, ты себя к людям не относишь?

— Меня можно ранить и убить, — он задумчиво оглянулся на нее, — но так было и раньше. Я изменился. Но чего стало меньше? А чего стало больше? Забавно будет, если я состарюсь.

— А ты не планируешь?

— Мои планы не похожи на план. Если я докопаюсь до сути, я буду доволен.

— До какой сути?

— Моей, моего пребывания здесь, моей надобности кому-то.

— Ой, Зэсс! Ты то молчишь, то как начнешь свои непонятные речи… и так печально, словно умеешь чувствовать.

— Я умею чувствовать.

— И что же ты чувствуешь?

— Впереди вода, и ты скоро помоешься.

— Ох! Я обязательно помоюсь, очень тщательно, чтобы не раздражать тебя своей вонью. И почаще мне напоминай, чтобы не прыгала, не бегала и тому подобное. — Тáйга фыркнула. — Иногда мне и правда кажется, что тебе гораздо больше лет. Ты как старый дед.

Скоро впереди действительно показалось небольшое озерцо. Вода в котором была чистой и холодной. Зэсс кинул ей чистую одежду и принялся раздеваться.

— Эй! Я еще не ушла и все вижу! — Она кричала скорее для своего успокоения. Ему было все равно, кто на него смотрит. Хотя, обнаженным Тáйга его не видела ни разу. — Стыд присущ тоже только людям? Ты…

Она замолчала, изумленно и с неким ужасом глядя на полуобнаженного Зэсса перед собой. Раздеться он успел только до пояса, но уже было на что посмотреть!

Все его тело покрывали давние рубцы от шрамов. Тонкие, отшлифованные временем линии, находились везде, извиваясь, переплетаясь, словно заигрывая друг с другом, как танец змей.

Кто сделал с ним это? И как давно это было? Ребенок, попавший под чью-то жестокую руку? Так могли исполосовать раба… Тáйга уже привыкла к шраму, пересекавшему его лицо. И перестала обращать внимания на светлые линии на руках. В бою бывает всякое. Но чтобы столько сразу!

Он застыл, поднеся руки к завязкам на штанах и вопросительно уставился на нее.

— Женщинам не просто нравятся шрамы, они их вводят в благоговейный трепет? — его ехидное высказывание вернуло ее на землю, и она покраснела.

— Ты так много воевал? — она старалась отвести взгляд, но он снова и снова скользил по его обнаженным плечам и торсу, уже полностью игнорируя шрамы.

— Я вообще не воевал. — сказано было очень серьезно.

Ответ ее озадачил.

— Но откуда?

— Фантазируй. И советую отвернуться, чтобы для фантазий осталось еще что-нибудь.

Она кинулась прочь, в соседние камыши, сорвала с себя рубашку и бросилась в холодную воду, яростно оттирая себя песком и травой. Женщина в теле юнца. Мальчишка с начинкой девушки.

Она легла на воду. Скоро осень. Или уже настала. День сегодня пасмурный. И солнце не бликует на водной глади. Можно смотреть вверх, на легкие облака и постепенно погружаться в воду, пока она не дойдет до носа, а затем набрать полную грудь воздуха, чтобы резко всплыть. Вокруг тихо. Не слышно Зэсса, не слышно плеска. Так тихо, что маленькая водомерка прошептала у нее прямо перед носом. Можно подумать, что они одни во всем мире. Такая кругом тишина и такой покой.