— Рад небось, что я подыхаю? — Скур трясущейся рукой потянулся к ее горлу.

— Должен быть рад. — Она позволила схватить себя за горло и сжать, насколько у того хватило сил. И вспомнила, сколько раз представляла его смерть. И с каким трепетом и удовольствием смотрела на нее. А сейчас… Сейчас она точно знала, что его конец — вопрос времени, очень скорого времени. И ей было все равно.

— А ведь я тебя придушить могу. Прямо сейчас.

— Так надо было раньше душить, — она чуть двинулась в сторону. — Не больно то хорошо у тебя сейчас получается.

— И то правда, — он убрал руку, — штаны сам натянуть не могу. Знаешь, куда идем?

Она покачала головой. Да какая ей разница? Ей, глупому мальчишке?

— Собачье Ухо. Замок. — он подавил приступ рвоты. — Уже недалеко осталось. Прибудем с почестями, да в карете!

Он замолчал, сжимая плечо юноши. И, хотя смерть уже поставила на нем свою отметину, Тáйга почувствовала боль от его прикосновения.

— Тот старый пень, что сидит в Собачьем Ухе, папаша мой. Он мне точно не обрадуется. И гордиться ему нечем. Какое дерево, такие и плоды приносит. Так вот, у него гнилье выросло. — Он засмеялся. — У тебя, может, что путнее еще выйдет. Если доживешь. Я тебе, можно сказать, услугу делаю. Выкрутишься — по жизни все легче будет. Благодарен, а? — Скур дыхнул на нее зловонием.

Тáйга, сохраняя молчание, встала и пошла от него прочь. Прочь от смеющегося, воняющего мочой и блевотиной трупа.

Скур умер на следующий день. Огги с Щербатым поделили весь его нехитрый скарб, оставив только оружие. Камней с ним и правда не было. Успел ли он пропить их или спустить на женщин, а может, просто выкинул в дороге, какая теперь разница? Завернутый в плащ, похожий на огромную дохлую воняющую рыбину, Скур вернулся в замок своего отца спустя четыре дня после смерти.

Лорд Хаст отчитывал кузнеца, когда они въехали во двор. Старый, с редкими волосами, острым носом и кривыми желтыми зубами, лорд брезгливо сморщился при виде трупа своего сына.

— Не могли закопать где-нибудь? Зачем тащить в мой замок эту падаль? — он отвернулся от носилок и осмотрел Огги с Щербатым. — Я же говорил, нечего вам делать одним. Ступайте к переправе, Отуй вас примет обратно.

— Мы и собирались… — Огги почтительно склонился. — Он…

— Избавь меня от подробностей. Он же воняет! — лорд заткнул рукавом нос. — А это что за щенок?

— Скур его за собой таскал, говорил, выкуп получит хороший…

— Не удивлюсь, если весь выкуп он уже нашел, пользуясь его задницей. — лорд отвернулся от съежившейся Тайги. — Вы оба на кухню. Покормят там, а потом к Отую. Нечего тут прохлаждаться.

— А его куда?

— Да мне все равно. Пусть проваливает на все четыре или остается, работа найдется. — лорд повернулся и зашагал прочь от кузнеца, от мертвого сына и от вновь прибывших живых.

Тáйга посмотрела на все еще открытые ворота Собачьего Уха, вспомнила повешенных, ворон над ними, слезшее с костей посиневшее мясо.

Когда-нибудь она дойдет туда, где останется. Где будет ее дом. Там не будет войны, не будет воняющих мертвецов. Там будет еда и постель. И ее не будут пинать. Когда-нибудь… но не сегодня, не сейчас.

Она побежала за уходящим лордом.

— Пшел прочь, — Хаст отмахнулся от нее. — Иди Локту спроси на кухне. Пусть устроит тебя дерьмо из кур вытряхивать.

Локта оказалась почти на сносях. Огромный живот колыхался при каждом вздохе. Она недовольно осмотрела Тайгу. Зачитала ей обязанности.

— Смазливый ты больно. — Локта поморщилась. — Смотри, будешь свой корешок распускать, скажу хозяину, он тебе его мигом укоротит.

— Не переживай, проблем не будет, — Тáйга оглядывала грязную кухню с двумя бегающими по ней девушками.

— Все вы считаете, что от вас проблем нет. — Локта похлопала огромный живот. — Я тебя предупредила. Без тебя желающих хватает.

Он сделал большой глоток из фляги, провожая взглядом проходящих мимо крестьян. Лошадей не было, собак тоже.

Зэсс сидел возле дороги, облокотившись о большой камень. Жжение в груди усилилось. Если бы не возвращающаяся память, высветляющая фрагменты прежней его жизни, он мог решить, что это совесть. Вряд ли у таких как он есть совесть. Или что-то, отдаленно ее напоминающее.

Он нарушил договор, и теперь его мучила совесть. Иронию этого мог понять не каждый. Зэсс даже смаковал свою периодическую тяжесть в груди и болезненность. Ну не возвращаться же в самом деле из-за этой ерунды назад. Он проделал уже приличный путь. Умерла так умерла. Пора отрываться от старых привычек. И это он вполне переживет.

Теперь он был почти уверен. Голос имел в виду не эту девчонку, которую он по своей глупости навязал себе в попутчицы. У нее свои проблемы, никак не связанные с тем, что происходит с ним и вокруг него. Он ошибся. И зря связал себя договоренностью. И получит за это. Но это мелочи. С ней или без нее, дорога оставалась все той же.

Зэсс не спешил. Отчасти, потому, что не знал, что встретит там, куда его несло.

Показывая куски, память играла в свою собственную игру, ничего не говоря о месте, куда он так рвался. Да и рвался ли? У него была цель. Но цель, заставляющая нервничать. Что он найдет там, куда идет? Голос не говорил ни о каком направлении, но, услышав о возможном попутчике, Зэсс уже знал, куда ему нужно. Нутро подсказывало, услужливо указывая маршрут, но не говоря, что будет в конце.

Когда крестьяне прошли, он встал, убрал флягу, отряхнул помятую одежду. Осмотрел себя. Дорога была долгой. Он давно не останавливался. Пора бы помыться, сменить одежду, нормально поесть и выспаться на постели. Хотя выспаться ему вряд ли удастся. Последние дни он почти не спал. Усталость сказывалась, но нормально заснуть он не мог. Помимо жжения, его постоянно терзало беспокойство, не дающее заснуть. Это кроме вечных кошмаров, преследующих его с самого начала. Ночи у него не задавались. Все та же бесконечная вереница лиц и женщина в конце. Лицо которой он так стремился увидеть. Женщина была важна. Он верил, что она значит гораздо больше, чем просто сон или воспоминание. Когда он увидит ее лицо, обязательно вспомнит недостающие кусочки.

Зэсс приложил руку к глазам, защищая их от солнца, и вгляделся в выступающий из-за горизонта городок. Представил мягкую, пусть не очень чистую постель, горячую воду и горячую еду. Улыбнулся. Если жизнь могла предоставить ему какие-то блага, он этим пользовался, с удовольствием проводя лишний день в гостинице или на постоялом дворе. Он никуда не спешил и ничего не ждал. Деньги, потерянные Тайгой подходили к концу, но это его мало заботило.

Жизнь в замке сложностью не отличалась: работай и не попадайся на глаза тем, кто может поднять на тебя руку, ногу, хлыст или еще какой предмет. Монотонная работа на кухне, начинающаяся ранним утром, не была слишком тяжелой, но убивала целый день. Время пролетало мимо незаметно, изредка задерживаясь и обозначая различия между выносом ночного горшка лорда, уборкой его комнаты и возвратом к кухонным забавам. После жизни в лагере, по большей части состоящей из сосредоточенного вслушивания, кто позовет и что прикажет, тут обязанности ее были расписаны и понятны. Тяжело было поначалу. Втянувшись, Тáйга только через несколько дней поняла, что прошла уже неделя. Круговорот однообразных дней затягивал. Она сама не знала, сколько времени она уже тут. Лето подходило к концу, готовя теплую осень, обычную для этих мест.

Как — то раз, убирая несвежую постель лорда, Тáйга подошла к зеркалу, висящему на стене и с удивлением вгляделась в большеглазого мальчишку, с перехваченными ремешком темными волосами. Она попыталась вспомнить как выглядела раньше и не смогла. Казалось, та девушка, что еще в начале весны разыгрывала своего дядю, пропала навеки, не оставив о себе даже воспоминаний. Только глаза остались прежними. Необычного стального цвета. Очень яркие и живые. Глаза, определенно, ее. А все остальное стерлось за чередой событий. Смени кто ей сейчас лицо еще раз — она даже не заметила бы различия.