И в самом деле, произошли более серьезные события. В конце концов, не так уж было важно, что старая Гайларда Эсканье не захотела достичь счастливого конца — раз ее дряхлое тело еще готово было служить ей и не желало умирать. Ей нужно было просто надеяться на то, что, когда настанет ее час, к ней снова смог бы придти добрый человек. Но Пейре Маури, слушая дальнейший рассказ, чувствовал, что его охватывает праведный гнев из–за безрассудного, если не сказать глупого, поведения четы добрых верующих, которое привело доброго человека Андрю из Праде к такой ужасной ошибке. В глубине души Пейре чувствовал, что это действительно ошибка, серьезный проступок, посеявший злые всходы в недрах этой общности, до сих пор объединявшей верующих и добрых людей, помогая им противостоять злобе мира сего. Что же сделали Раймонд Пейре — Сабартес и его жена Себелия?

И об этом ему рассказал Гийом Эсканье приглушенным, но взволнованным голосом, запинаясь на некоторых словах — чувства, охватившие его, были не просто обычным стеснением. Раймонд Пейре — Сабартес хотел все возможное из того, что у него гостит добрый человек Андрю из Праде. Этот добрый христианин был уже в солидном возрасте, резкий, с немного грубоватыми повадками — он не вызывал такого восхищения, как изящные господа из Акса. Это был человек, привыкший к работе и нищете, мало образованный и мрачный. Но все равно он был добрым человеком. Из тех, кто имеет большую силу спасать души. У груди безутешной Себелии плакало тщедушное дитя, маленькая Жаметта, которая не выглядела на жильца. Спасти ее душу… Мы сделаем ее ангелом Божьим, который будет молиться за нас в раю, говорил Раймонд Пейре. Себелия не знала, что и ответить.

— Нет, — упрашивал их добрый человек, — нет, я не могу этого сделать. Ведь именно за это мы упрекаем попов, что они уделяют крещение маленьким детям, которые еще не имеют разума. Мы же, мы крестим только взрослых, которые сами стремятся вступить на путь справедливости и правды.

Но в конце концов Андрю из Праде уступил, так же как и в случае со старой Гайлардой. Он не мог смотреть, как страдает Раймонд Пейре — Сабартес. К чему вводить в отчаяние такого доброго верующего, столь твердого в поддержке Церкви? И, кроме того, Бог, Отец Небесный, который не желает смерти даже самой малой пташке, поможет ему. И Гийом Эсканье сам был свидетелем этой удивительной церемонии. Грудное дитя, завернутое в пеленки на руках у матери; добрый человек, возлагающий руки на этот ворох пеленок, бормоча что–то по–латыни, из чего Гийом Эсканье понял только слова «Отче Наш» и Пролог Евангелия от Иоанна. Отец, вперив глаза в небо, негромко и прочувствованно шмыгал носом.

Но после церемонии, когда добрый человек должен был покинуть дом, он понурил голову и задумался. Он размышлял. Никогда в жизни ему не приходилось сталкиваться с подобным случаем. Только теперь он понял, что вряд ли можно добиться того, чтобы маленькая Жаметта отныне жила как добрая христианка. Она ведь не умеет еще говорить, не может произносить молитв, ни «Отче Наш», ни Adoremus. По крайней мере, как уже произошло в недавнем случае со старой Гайлардой Эсканье, она должна следовать правилам постов Церкви Божьей. Потому не следует давать ей ничего, кроме воды. И конечно же, не кормить ее грудью, потому что молоко относится к запрещенным продуктам. У Себелии округлились глаза.

— Ты представляешь, что было дальше? — опять вздохнул Гийом Эсканье. — Когда муж вышел за двери, Себелия посмотрела на сморщенное личико своей дочки, сведенное судорогой рыданий под чепчиком. Потом ребенок завопил, и мать, не раздумывая, дала ему грудь.

— Как можно требовать от матери, чтобы она позволила своему ребенку умереть от голода? — изумился Пейре Маури. Всё это казалось ему каким–то абсурдом. — Это же не имеет никакого смысла! — воскликнул он, приводя Гийома Эсканье в полное замешательство. — В любом случае, consolament грудного ребенка не имеет никакой ценности! И лучше было накормить ребенка, чем заставлять его кричать от голода!

Лицо Гийома Эсканье сморщилось от досады:

— Проблема в том, что у Раймонда Пейре на этот счет был другой взгляд. Он просто одурел от желания сделать из своей дочери ангела. И вот он пришел в бешенство из–за своей жены, он отказался с ней разговаривать. А она — эта Себелия — стала распускать ядовитые и злые слухи против добрых людей и их учения. К тому же, она заключила с моей матерью Гайлардой какой–то агрессивный союз против Андрю из Праде и всех нас, которые хотели следовать его предписаниям. И теперь мы, моя сестра Маркеза и я, стали негодными детьми, желающими смерти своей старой матери… А мы всего лишь были озабочены спасением ее души, и для нас это было важнее всего остального. — На глаза молодого человека навернулись слезы.

— Ладно, ладно, — сказал Пейре, хмурясь. — Не переживай так. Просто час твоей матери еще не пробил, вот и все. Она спасет свою душу в другой раз. Следует положиться на наших добрых людей.

Однако, семена раздора уже взошли. Всю осень продолжались распри и ссоры между верующими женщинами, и более старшие — Гайларда Эсканье и Себелия Пейре, выступили против младших — Маркезы Ботоль и Эглантины Маулен. Тем временем Раймонд Пейре заперся в глухом молчании, и его не утешало даже то, что маленькая Жаметта, казалось, понемногу возвращается к жизни. Госпожа мать, бросая на дочь полные укоров взгляды, упорно повторяла, что при любых обстоятельствах следует выполнять предписания добрых людей. Добрых людей, конечно, но каких именно? Пейре Маури, старавшийся как можно меньше показываться в нервозной атмосфере дома Пейре — Сабартес, все время и энергию посвящал ремонту и обустройству маленького домика, который он купил на окраине бастиды. Он терпеливо ждал, что придет другой добрый человек, тем более, что Андрю из Праде в сентябре покинул общину Арка, раздираемую ссорами и охваченную распрями.

В канун Рождества, когда Пейре Маури решил подняться в Монтайю и провести праздники с семьей, пока еще не начался окот, он по дороге остановился в Лиму, в доме Мартина и Монтоливы Франсе. Тогда же там гостил и Старший, Пейре из Акса, который как раз прибыл из Тулузы вместе с Мартином, и собирался идти дальше в Сабартес. И тогда молодой пастух открыл сердце доброму человеку и поделился с ним сомнениями. Старый проповедник тоже завздыхал. Пейре видел, как нахмурились его брови, как помрачнело его интеллигентное и выразительное лицо.

— Ты совершенно прав, Пейре, — сказал он. — Раймонд и Себелия ни в коем случае не должны были оказывать такого давления на моего брата Андрю из Праде. Не следует вводить в искушение доброго христианина. Вы же все прекрасно знаете, что добрый христианин не должен возлагать руки на ребенка, который еще не может различать добра и зла. И мы не крестим детей, которым не исполнилось как минимум двенадцать лет, и вообще мы предпочитаем двадцать! Что же до маленьких детей, таких, как эта Жаметта, то в этом следует уповать на Бога, Отца Небесного…

И тогда молодое, круглое лицо Пейре Маури осветила широкая улыбка, а его ясные глаза засияли.

— Как Вы думаете, добрый христианин, а большим детям тоже следует уповать на Бога?

Добрый человек улыбнулся в ответ:

— Разумеется, Пейре. Но их путь к Отцу Небесному проходит через наши руки…

Придя в Монтайю, Пейре поспешил поговорить со своим отцом, чтобы исполнить деликатную миссию, которую доверил ему весьма озабоченный этим делом Бернат Белибаст. Его слова были приняты с энтузиазмом: Как мог хозяин скромного очага Маури в Монтайю отказаться от союза с хорошим и богатым домом Белибастов из Кубьер, и от того, чтобы соединить двух молодых верующих, влюбленных друг в друга и в веру добрых людей? Раймонд Маури, положив локти на стол, вкрадчиво смотрел на сына и задавал ему практичные вопросы:

— А твой юный друг, — он обо всем рассказал своему отцу? И он уверен, что Эн Белибаст позволит, чтобы в его дом вошла бедная девушка, почти бесприданница?

Пейре сидел напротив него, замечая, что Гилельма наблюдает за ними краем глаза, улыбался, и уверял отца, что все в порядке.