Это с Бернатом я говорил. С Бернатом, которого мы, юный Изаура и я, собственными руками похоронили в яме для бедных на кладбище Богоматери Пючсерда. Я всё еще говорил с ним, с Бернатом. Я отвечал ему. Я слишком хорошо слышал то, что он не переставал повторять про себя все эти три дня, прошедшие после встречи со мной. После того, как он потревожил меня в моем изгнании, явившись передо мной, подобно удару ножа в сердце, как упавший с неба камень, явившись, чтобы умереть. Эти слова, которые он издалека пытался кричать мне, ослепший в своем отчаянии, все то время, все те два года, со времени, как Инквизиция поймала Гильельму и она умерла в тюрьме Мур в Каркассоне.

«Пейре, Пейре, твоя сестра Гильельма. Ты мне ее доверил. А я не смог защитить ее, как обещал тебе». Бернат, Бернат, ты не виноват, ты не мог защитить ее, никто не может защитить нас от власти Церкви, которая сдирает шкуру. И тебя тоже, она и тебя убила.

И на могиле Берната, над общей ямой для бедных, я, Пейре Маури, пастух из Монтайю, молился так, как молимся мы. Как Бернат и Гильельма, как мой брат Гийом, как наши матери и отцы, как пастухи Сабартес и пастухи Разес. Они погибли в этом мире, но ведь остались еще добрые люди, которые будут молиться за нас Отцу Небесному — чтобы Он избавил нас от зла. Неужели же мы все умрём без утешения?

Paire sant, Dieu dreiturier … Отче Святый, Боже Правый… Дай нам познать то, что Ты знаешь. И полюбить то, что Ты любишь.

Я встречу доброго человека. Это старший брат моего друга Берната. Гийом Белибаст. В нём не было ничего, что могло бы помочь ему стать добрым человеком. По крайней мере, по нему этого не было заметно. Нежный и упрямый, грубый и соблазнительный. Его рука могла приласкать собаку и нанести смертельный удар. Хороший пастух, каким он был у своего отца в Кубьер. Ничто не свидетельствовало о его призвании, он ничем не отличался от всех нас. Изменился ли он?

Вот о чем я думал, когда снова входил в ворота больницы Пючсерда в сопровождении Пейре Изауры, который сам был родом из деревни Ларнат, в Сабартес, и стал беглецом из–за ереси. Мне открыла монахиня–привратница с постной физиономией, пронзительным голосом — из той породы, что демонстративно выказывают презрение к мужчинам и воротят от них нос. Она стала совать мне пожитки, оставшиеся от моего мертвого друга — его синюю, немного вылинявшую одежду, башмаки из хорошей кожи, пояс, нож, кошель. Я оставил всё у нее. Я не хотел этого брать. Я сказал, что сейчас должен идти, вернуться к овцам на пастбище, но как–нибудь потом заберу все эти вещи и передам кому–то из родни.

Кому–нибудь из семьи Белибастов.

Кто остался еще из них, этих Белибастов из Кубьер, в земле Пейрепертюзе, в Разес, за пиком Бюгараш, за ущельем Галамюс, в начале дороги на Арк, куда мы часто ходили с овцами? Кто остался еще из семьи Белибастов? Старик–отец и один из сыновей исчезли в застенках инквизитора Каркассона, второй сын сожжен как вновь впавший в ересь, дочери и невестки просят подаяния. Как мои отец и мать в Монтайю. Ожидая свой приговор, они тоже просили подаяния. Мой друг Бернат, проводник еретиков, возлюбленный моей сестры Гильельмы, которому я сам передал ее из рук в руки, был предпоследним из пяти сыновей этой большой семьи. Ныне не осталось никого, кроме старшего сына, Гийома Белибаста, ставшего добрым человеком. Если бы она это знала, сестра–привратница…

Так что храни эти вещи, сестра, храни их бережно.

А если никто из родни не явится, отдай это своим бедным, вместе с теми несколькими денье милостыни, которые я тебе дал. И поблагодари Бога, а заодно скажи «спасибо» моему другу Бернату.

Я забрал с собой юного Пейре Изаура из Ларната. Он не знал, куда податься. Он хотел наняться жнецом вместе с Бернатом. Ему едва исполнилось восемнадцать, на его подбородке только пробивалась борода, но он уже знал, что такое допросы Инквизиции. В 1308 году Монсеньор Жоффре д’Абли долго допрашивал в Каркас соне его и всех его родных. Он признал своё вовлечение в дела ереси, но не выдал никого из тех, кого можно было достать. Он называл только мёртвых или бежавших. Страстно желая выжить, он, скрепя сердце, отрёкся от всякой ереси, он спал в Муре на соломе в общей зале, надеясь и дрожа, сжимая кулаки от злости. Освобожденный под присягой, он вернулся в Сабартес ожидать приговора, но счёл лучшим для себя бежать из Ларната через горы, по следам своего брата Раймонда, бежавшего еще при первых расследованиях. Позже я расспрошу его о том, как и при каких обстоятельствах он встретил Берната. Теперь же я забираю его с собой на пастбища. Думаю, Раймонд Борсер доверит ему пасти овец. А когда закончится сезон, мы двинемся на юг. Я больше не хочу оставаться в Сердани. Несчастье слишком близко, оно настороже, оно может явиться из графства Фуа или сенешальства Каркассона. Несчастье, Инквизиция.

Все мы стали сынами Несчастья. Сыновья Белибаста из Кубьер. Сыновья Изаура из Ларната. Сыновья Маури из Монтайю.

— Гийом Маурс! Гийом из Монтайю… Еще один сын Несчастья, друг и брат. И ты тоже решил спуститься с горных пастбищ и окунуться в городскую жизнь. Я знал, что встречу тебя здесь. Но радует меня не только это, но также и то, что это весьма своевременная встреча. Я не хочу больше оставаться в Пючсерда. Мне нужно уйти немного подальше, как ты и сам сделал с самого начала. Послушай меня: на Михаила сентябрьского я собираюсь просить расчет у Раймонда Борсера. Ты ведь уже год работаешь в Бага, у Бертомью Компаньо, ты мне сам говорил. Как ты думаешь, он наймет еще и меня?

Пейре Маури обернулся к югу. Не отпуская руки своего маленького брата Арнота, он скользил взглядом по высоким белым скалам Сьерра де Кади. Солнце стояло еще высоко, и пастух жмурился.

Гийом Маурс проворчал, что не хочет больше знать этого Бертомью Компаньо. Скупая, неотесанная деревенщина, всегда что–то урывает за спиной у пастухов, словно пытается стричь шерсть не с овец, а с них. Если Пейре Маури хочет это место, то он с радостью его уступит. Сам же он собирается на ближайшего святого Михаила наняться к Пейре Кастеллю. Слова были сказаны, на том порешили и ударили по рукам.

— И правда, — добавил он, — хорошо, что я оказался сегодня в Пючсерда. Отару Бертомью Компаньо я как раз оставил в овчарне. Только загнал их в загородку, закрыл засов, да и все дела. Трех дней, которые у меня есть, достаточно, чтобы пойти к своим товарищам и овцам Пейре Кастелля. Я еще не знаю, где мы устроимся на зиму, в Прадес или во Фликсе…

— Пастбища Фликса… — вздохнул Пейре, — это в епархии Таррагоны. Как по мне, они самые лучшие…

Пейре открыл их для себя несколько лет назад. Пастбища Фликса, равнина Эбре, глубокая долина до самой Тортозы. Тогда, зимой 1306 года, он поспешно ушел вначале из Арка, что в Разес, а потом из Монтайю. Когда объявилось Несчастье. Когда инквизитор стал наносить удары. Он, молодой пастух, нанялся тогда к Бертомью Буррелю, из Акса. И с тех самых пор он так и бродил между летними пастбищами гор и зимними пастбищами равнин, нанимаясь от хозяина к хозяину и всегда пытаясь держаться подальше от земли Несчастья.

Растроганный воспоминаниями, Пейре Маури обнял худенькие плечи младшего брата Арнота и пошел, следуя за тяжелым шагом Гийома Маурса, в центр города Пючсерда. Этим сентябрьским вечером улицы были практически пусты. Слышался запах дыма из очагов. Двое молодых людей и ребенок остановились перед церковью Богоматери, чтобы посмотреть на каменщиков, работавших над расширением и укреплением портала. Арнот тихо сказал, что он очень хотел бы стать резчиком по камню.

— Считай за счастье, малыш, что брат может обучить тебя ремеслу пастуха, — воскликнул Пейре. — Сейчас оно, по крайней мере, может спасти тебя от нищеты!