Они сделали все возможное, чтобы искалечить его. И все же по какой-то причине они оставили его в живых. Возможно, они решили, что его увечье будет наказанием большим, чем смерть.

В течение многих часов он лежал там, окровавленный и избитый, жарясь на солнце. Люди приходили и шли дальше по своим делам, некоторые останавливались, чтобы плюнуть на него. Он мог думать только о том, что он положил жизнь ради спасения этих людей и никто из них не пришел к нему на помощь.

Наконец, когда он оставил надежду, один человек все же подошел к нему: человек, которому суждено было навсегда изменить жизнь Стоукса.

— Поддай еще газку! — прокричал Джейсон водителю.

Дизельный двигатель бронетранспортера мощностью 450 лошадиных сил натужно ревел. Стальной трос лебедки натягивался все сильнее в попытке сдвинуть с места огромный кусок скалы, весивший не менее десяти тонн. Камень был придавлен кучей обломков, скатившихся вниз и заблокировавших вход. Наконец камень неуверенно накренился, затем качнулся вперед. — Все назад! — прокричал Джейсон. Он махнул Крофорду и дюжине морских пехотинцев, наблюдавших снизу, чтобы те отошли в сторону. Затем он крикнул водителю бронемашины: — Давай!

Как только огромный валун пришел в движение, гигантская груда, упиравшаяся в него сзади, низверглась вниз лавиной из больших острых камней.

Джейсон сложил руки рупором и закричал:

— Жми!

Водитель отреагировал быстро, но Джейсон видел, что бронетранспортер ускоряется недостаточно. Валун со страшным лязгом ударил его сзади, вдавливая внутрь задние двери и круша окна.

Внимание Джейсона обратилось к пещере. На склоне горы снова зияла большая дыра.

Чтобы избежать зенитного огня в северном Курдистане, «блэк-хок» полетел, держась высоко над иракской равниной. На подходе к Мосулу он свернул вправо, оставив город на западе.

Глядя в сторону далекого города, Хазо погрузился в глубокую печаль. Прошло более тридцати лет с тех пор, как режим Саддама Хуссейна заставил сотни тысяч курдов — и среди них семью Хазо — переселиться из Мосула в лагеря, расположенные в необитаемой пустыне на юге. Тех, кто отказался, потравили нервно-паралитическим газом.

В лагере беженцев страдавшая астмой мать Хазо была лишена необходимых ей лекарств. Она умерла от слишком сильного сухого жара пустыни. Его отец, когда-то крепкий, жизнерадостный мужчина, бывший в свое время одним из самых предприимчивых торговцев коврами в Мосуле, был расстрелян и брошен в братскую могилу. Двух старших братьев Хазо убил террорист-смертник, когда вскоре после американского вторжения они уехали искать работу в Багдаде.

Мрачный взгляд Хазо перебегал от изгибов Тигра к предместьям Мосула, где на площади более 1800 акров были разбросаны курганы и руины Древней Ниневии. Библия утверждала, что пророк Иона прибыл сюда, будучи выплюнутым из чрева огромного кита, чтобы принести жителям Ниневии Слово Божие. Но город был религиозным центром уже задолго до Ионы. Хазо достал фотографии, сделанные в пещере, и стал рассматривать женщину, которая была изображена на стене пещеры. Была ли она реальным человеком? Или это просто дань ассирийско-вавилонской богине Иштар, как предположил Карсаз?

Восьмиконечная звезда была мифологическим символом Иштар, а женщина, изображенная на стене пещеры, носила браслет с восьмилепестковой розеткой.

Вертолет опустил нос и начал снижаться.

Впереди Хазо заметил гору Маклуб, вздымающуюся на краю Ниневийской равнины. Но лишь когда вертолет завис над скалой из песчаника, стали проступать угловатые линии монастыря Мар-Маттай, который материализовался прямо на склоне горы. За современным фасадом, луковичный купол которого отмечал главный вход, находилась одна из самых старых в мире христианских часовен, построенная в 363 году нашей эры.

Халдейские монахи, жившие в стенах монастыря, объявили себя прямыми потомками вавилонян. Они были самыми первыми арабами, обращенными в христианство, и хранителями арамейского — «языка Христа». Они собрали здесь самую внушительную в мире коллекцию сирийских христианских манускриптов, а также древние рукописные книги, повествующие о туманном прошлом Месопотамии.

Никто не знал Древний Ирак лучше, чем они.

Поднимаясь по крутым ступеням к монастырю, Хазо вытащил из-под своей галабии распятие, сделанное из дерева оливы, чтобы его хорошо было видно на груди. Прежде чем он успел постучать в главную дверь, ее открыл чернобородый молодой монах в очках.

— Шлама иллах, — сказал монах и посмотрел на необычное зрелище — «блэк-хок» на автомобильной стоянке. Он бросил взгляд на распятие Хазо и сказал: — Чем я могу помочь тебе, брат?

Хазо представился:

— Я надеялся, что один из братьев мог бы помочь мне. У меня есть вот эти фотографии… — Он протянул ему пачку.

Монах взглянул на верхнюю фотографию, держа руки за спиной. Его губы сжались.

— Тебе нужно поговорить об этих вещах с монсеньором Ибрагимом. — И он пошел прочь, чеканя шаг.

Монах провел Хазо через современные коридоры главного здания к задней двери, которая выходила в просторный внутренний двор. Скромное каменное строение, в которое они затем вошли, было гораздо древнее — это и был первоначальный монастырь. Хазо заметил, что надписи, сверкавшие на его замысловатых фризах и мозаиках, были не на арабском; они были на языке, который считался мертвым — на арамейском.

Монах пошел дальше по лестнице, которая вела глубоко под неф. Подземная атмосфера сбивала с толку. Казалось, что его уводят в самое чрево горы. Беспокойство Хазо ослабло, когда впереди он увидел яркий свет, проникавший сквозь стеклянную дверь, зарешеченную стальными прутьями.

Монах остановился у двери и набрал код на пульте. Он провел Хазо в обширное помещение без окон, разделенное на проходы шкафами высотой от пола до потолка. Воздух был стерилен и сух. Из-за спины монаха за стеклянными панелями, Хазо видел корешки бесчисленных древних рукописей.

Пожилого настоятеля они нашли в недрах библиотеки. Одетый в черную рясу с капюшоном, он склонился над чертежной доской с установленной на ней лампой. Он водил лупой размером с блюдце над открытыми страницами старинного фолианта.

Монах что-то прошептал на ухо настоятелю. Пожилой человек оценивающе посмотрел на Хазо сквозь бифокальные очки и отослал монаха коротким кивком головы.

Хазо приблизился к столу и слегка поклонился:

— Благодарю, монсеньор Ибрагим. Меня попросили…

— Покажи фотографии, — требовательно сказал настоятель. Он протянул дрожащие, изуродованные артритом пальцы.

Хазо заметил, что, как только он опустил глаза на первую фотографию, складки в его бровях углубились.

Настоятель откашлялся, затем сказал:

— Где ты их нашел?

— В пещере… на востоке, в Загросе. Эти изображения были высечены на стене. Там были еще и письмена…

Настоятель остановил его.

— Полагаю, ты хочешь знать, кто это? — сказал он.

— Ну да.

Настоятель посмотрел на распятие Хазо:

— Пойдем. Я покажу тебе.

Внутри автомобиля было так холодно, что дыхание Томаса Флаэрти превращалось в изморозь, едва касаясь лобового стекла. Он завел двигатель и включил печку, затем взялся за свой испытанный скребок. Проклиная бостонскую зиму, он смел снег со стекол. Вернувшись в кабину, он нажал на акселератор, чтобы машина побыстрее прогрелась.

Как только его пальцы достаточно согрелись, напомнив о себе зудящим покалыванием, он вынул «Блэкберри» и начал большими пальцами впечатывать предварительные результаты своего расследования для отправки по шифрованной электронной почте своему боссу Лиллиан Чен и копии — Джейсону Йегеру.

Он познакомился с Джейсоном в «Джи-эс-си» всего два года назад. По мнению Флаэрти, этот интеллигентного вида парень из Нью-Джерси должен был вести курс истории в одном из университетов Лиги плюща, а не обшаривать Ближний Восток в поисках террористов. Но Джейсон Йегер встал на тропу войны ради мести. Потерять брата так, как он…