— Иди позови остальных — они похоже собираются запускать ее.

Тимофей в два прыжка оказался в гостиной и сообщил продолжавшим секретничать старшим:

— Они выкатили свой параплан и сейчас его запустят.

— Я рада, — заявила Анастасия, — что он по крайней мере существует. Мне казалось, что все это время они валялись на диване и читали друг другу вслух Гитлера.

— На–немецком, — протянула Клара.

— На иврите, — добавил Евгений, — прости мама, — сказал он посмотрев на Ирину, — я не хотел задеть чувства.

Все вышли на террасу и наблюдали за полетом модели, которую Антон с Андреем собирали последние 2 месяца.

— Тот факт, что этот кусок фанеры взлетел, доказывает одно, — заметила Анастасия, — что мой крестник и мой племянник — гениальные дети.

— Хорош ребенок, — заметила Ирина, — тридцать пять.

— Через три месяца будет 36, и что с того? Душой ему все еще пятнадцать, — рассмеялась Анастасия, — нам бы так. Я себя уже в двадцать ощущала на все тридцать.

— Хватит прибедняться, Настя, — заметил Евгений, — ты в пятнадцать вела себя так, будто тебе двадцать.

Тем временем авиамодель сделала два круга над домом и плавно пошла на посадку. Однако, это был не ее день и ветром параплан сдуло чуть в сторону, в результате чего фанерный самолет врезался в дуб и рассыпался.

С террасы послышался смешанный вопль удивления и восторга.

— По крайней мере оно минут десять держалось в воздухе, — заключила Анастасия, — значит следующая модель продержится двадцать.

Антон и Андрей озадаченно смотрели на разлетевшийся на куски параплан. К ним подбежала Рита:

— Как оно вышло так? — удивилась она.

— Поправку на ветер не учли, — сказал Антон.

— Нет, я думаю, что тут с конструкцией что–то не так, — проворчал Андрей и пошел собирать обломки, — Тох, пойдем посмотрим и проверим заодно, что не так.

Рита посмотрела им вслед и заметила:

— Вот фанатики, — и побежала назад к бассейну, куда Тимофей уже притащил ее купальник.

Надя стояла в прихожей и выбирала шарфик, который намеревалась повязать на свою шею, чтобы показать Гордеевым, что у нее тоже есть вкус. Хотя о каком вкусе можно говорить, учитывая, что на ней уже были напялены страшные полосатые колготки, короткая юбка–колокольчик с рюшечками и складками–плиссе. На ногах красовались черно–белые кеды. Так что легкий и игривый шелковый шарфик зеленого цвета всю эту палитру кошмара не спасал совершенно. Но куда там, если идет полет мысли. Свою копну бесконечных волос Надюша забрала в хвост абсолютно безвкусной резинкой бледно–розового цвета.

Открылась дверь — в квартиру вошла Зина, которая с завидным постоянством стала ночевать вне дома:

— Как дела у Носовых? — холодно полюбопытствовала Надя, — Соню еще не пришибли?

— Надя! — четко отрезала Зина, — ты бы хотя бы поздоровалась.

— Ах простите меня, Зинаида Сергеевна, Доброе утро, Зинаида Сергеевна, чаю не хотите, Зинаида Сергеевна? — все это сопровождалось красивыми реверансами, от которых Зине искренне захотелось врезать дочурке меж глаз.

Зина смотрела на дочь и про себя понимала, что именно у нее выросло. От этого осознания ей и не хотелось жить. Зине не нравилось появляться дома именно потому, что здесь присутствовала ее уменьшенная копия, только гораздо более хитрая и изощренная в своих целях и действиях.

— Так ты скажешь, как у Носовых дела?

— Теперь, — Зина очень четко обозначила начало фразы этим словом заострив на нем внимание многозначительной интонацией, — у Носовых все хорошо. И их семья сейчас сплочена, как никогда.

— Забавно, — сказала Надя, — хотела бы я на этот оплот семейственности посмотреть. А заодно и на твою роль там.

Зину заметно подстегнуло это замечание, а Надя только пользовалась тем, что Зина не подозревала, что ее дочь играет на лагерь противника.

— Надя. Ты не находишь странным свой допрос, учитывая, что сама мне чаще всего не говоришь и четверти того, что происходит с тобой. Вот куда ты собираешься сейчас?

— Мы с Ритой идем в библиотеку, готовиться к семинару.

— И по твоему я это проглотить должна?

— А что не так, — удивилась Надя, — сегодня выходной, библиотека работает…

— И ты с Ритой учишься на совершенно разных факультетах…

— А ты ночуешь у Носовых третью ночь, и что с этого? Я по этой причине не могу пойти в библиотеку со студенткой юридического факультета? Может у нас предметы одинаковые, а?

На этом Надя сделала свой выбор шарфика, оставив на себе зелененький, подхватила блескучую сумочку и ушла не попрощавшись. Зина застыла посреди прихожей совершенно не зная что думать по поводу всего этого.

Надя же бежала к лифту и про себя думала, что состояние мамочки можно использовать в своих целях, поскольку Гордеевы, а она ехала к ним если не забыли, наверняка решат воспользоваться Надей для решения всех насущных проблем, связанных со спасением Сони из родительского дома.

Соня же провела в заточении два ужасных дня. В туалет ее водили под конвоем, еду приносили в комнату, о поездках на учебу речи не было.

Комната, в которой она теперь жила была очень тесной — всего два на четыре метра, причем потолком ей служила лестница. В углу стоял одинокий топчан, к которому примостился скромный столик.

Зашуршал ключ в замке, в дверях появилась Катя с подносом:

— Я принесла тебе завтрак, — сказала она безразлично.

— Забери его себе, — заявила Соня, — я не буду есть. Пусти меня на кухню, я сама буду себе готовить. От твоей готовки меня тошнит.

— Сонечка, но тебе надо есть.

Соня ощутила, как у нее подкатила к горлу тошнота:

— Я не буду есть из твоих рук. Я не прикоснусь к тому, что ты приготовила, после того что ты мне сделала!

— Детский сад просто, — ответила Катя, — вот как здорово он тебе мозги запудрил, что ты родной матери такие гадкие вещи говоришь?

— Он мне их не запудрил, — закричала Соня, — я люблю его!

— Видела я эту любовь! Нашел бы он себе какую–нибудь бедную девочку с улицы, и о ней заботился!

— Мама! Ты что, полагаешь, что он претендует на наш дом?

— А ты не знала, — спокойно сказала Катя, — что Гордеевы на грани разорения? Об этом трубит весь город, и твоя проблема в том, что этого тебе не видно. Его волнуют только деньги.

Катя поставила поднос на столик.

— Унеси эту гадость! — сказала Соня, — я сама буду готовить.

— Вот еще!

Катя развернулась и пошла к выходу, на что Соня схватила поднос и швырнула ей его вслед. Все рассыпалось на полу. Катя обернулась и застыла в недоумении:

— Ты что творишь? — завопила она, — я тебе психиатра вызову. И в смирительной рубашке отвезу в психушку, а там будешь сидеть пока тебе мозги не вправят.

— Судя по всему у тебя богатый опыт! — ответила Соня, — может Рита права, и ты действительно тогда упала в обморок потому что камушки получаешь? Или ты с убитой Клавдией была знакома, раз про вправление мозгов заговорила? Ей же вроде как раз мозги кислотой промыли.

— Замолчи, — воскликнула Катя, — что за дурацкие мысли.

— Вот и мне интересно, — сказала Соня, — как он тебя приготовит. Ведь смерти с каждым разом все страшнее и страшнее. А мне и не жалко, судя по твоему поведению и отношению ко мне, и к тому что я чувствую, ты заслуживаешь такой участи. Чтоб ты сдохла, — завершила Соня свою сентенцию, — я тебя ненавижу за то, что ты сделала со мной. Из–за собственных идиотских принципов разлучила меня с любимым, а потом заперла в этой кладовке и еще хочешь чтобы я тебе руки целовала? Может тебе еще шампанского? Папочке ты уже не нужна, как я посмотрю — он нашел себе толстуху помоложе.

— Соня, — на Катю вся эта линия поведения дочери произвела убийственное впечатление и она не знала, как вести себя дальше.

Катя ничего не добавила к своим словам, сорвалась на слезы и выскочила из комнатки, заперев ее снаружи. Соня кинулась к двери и заколотила в нее кулаками изо всех сил: