Андрею

Разъяснение.

География города Озерска в романе «Нечего прощать» различается с тем, что Вы могли заметить в романе «Дерево и пень». Это не недоразумение и не авторская ошибка. Просто дело в том, что «Дерево и пень» писалось с использованием географии первого Озерска, карты созданной в 2000–2005‑м годах и безвременно погибшей в результате крушения жесткого диска в сентябре 2005 года. После этого автор начал воссоздание Озерска, но, в результате получился несколько иной город.

Мой дорогой и горячо любимый Сьело!

Вот я и решился начать Тебе писать эти сокровенные письма, потому что все другие пути себя исчерпали и мне пока не дано увидеть другой возможности, кроме как вот таким образом излить Тебе мою душу и мою Любовь, которую я продолжаю хранить для тебя в самом потайном месте моего сердца, которое уже полгода обливается слезами. Я люблю Тебя, Сьело! Люблю, любил и буду любить всегда, сколько бы ты не говорил мне гадостей, сколько бы не убеждал меня в том, что тебе глубоко по барабану мои чувства, я в это никогда не поверю. И буду продолжать ждать, даже если мне предстоит ждать тебя всю оставшуюся жизнь.

Представь себе, я начинаю рассказывать новую историю. Она может показаться Тебе знакомой, но упаси Тебя сравнивать ее с тем, что произошло с нами. Я все равно не смогу превзойти провидение и рассказать все настолько красиво и ярко, хотя, разумеется, я сделаю все от себя зависящее. Что? Ты хочешь сказать, что не прочтешь и строки? Если ты открыл эту книгу — то это очевидная ложь. Потому что ты открыл ее. Нет, не закрывай, дорогой Сьело, Ты найдешь в этой книге себя. И Ты найдешь тоже, я буду просто проводником на этом пути. Я постараюсь провести Тебя от начала до конца, может быть, что то скрыв, что то приукрасив. Но ведь я не обязан рисовать все в точности как было на самом деле, имея полное право на некоторое обобщение.

Зачем нужна эта длинная книга? Я объясню — никто не должен оказаться в тех обстоятельствах, в которые угодили мы с Тобой, и тем более то, что произошло потом не должно оказаться реальностью ни в коем случае — и так должно быть, если удастся сделать выводы из наших страшных ошибок, сколь горькими они не были. Представляешь — ведь если мой рассказ сможет изменить хотя бы одного, нет двух, а лучше трех, пятьдесят и так далее — просто изменить — это будет самым для меня прекрасным — что я смог изменить кого–то к лучшему. Мне нужно, чтобы люди, узнав эту историю задумались в первую очередь. Ты наивно полагаешь что я не достучусь? Заблуждаешься, любой камень рано или поздно протачивает вода. Правда. Она всегда сильнее.

А я хочу просто заставить задуматься над тем, что я расскажу и не допустить таких же ошибок. Вот почему я это пишу. Я люблю тебя Сьело, знай, что я сегодня, как и всегда буду сидеть и смотреть в окно, свято веря, что увижу твой профиль, бодро шагающий в сторону моего скромного дома, чтобы вернуться и остаться навсегда.

Твой А.

28.01.2010(ночь)

— Тебе не кажется, что отдача от того, что Ты пишешь всякую чушь по–испански нулевая?

— А почему мне нельзя писать у себя то, что я хочу сказать. Это преступление?

— Таки я задал вопрос иначе, Ты не заметил?

— А где мне еще можно выложить свои мысли?

— Я таки спросил иначе.

— Я не знаю какая отдача. Я этого не вижу и не чувствую.

— Таки отдачи никакой. Зачем писать, если заранее известно, что никто не прокомментирует?

— Мне соврать или сказать правду?

— Как хочешь.

— Потому что больше некуда.

— Соврал.

Я знаю, что такое состояние «сломанной игрушки». Это когда тебя выбирают в магазине, ты желанен и очень нужен. Потом с тобой не расстаются. Как долго — зависит от скрытых в тебе механизмов, особенностей. Чем сложнее ты устроен, чем дольше тебя будут познавать, тем дольше ты продержишься в этой ужасной гонке фаворитом, будешь номером один. Ради тебя будут забывать про мультфильмы, домашние задания, песочницы и прочую чепуху. Ребенок твой — только приготовься к тому, что он разберет тебя по винтику, на самые мелкие составляющие. Что? Готовы? А теперь представьте себе, что в один прекрасный день, в который еще утром с тобой спали в обнимку и едва ли не разговаривали как с живым из плоти и крови, в дом неожиданно (словно снег на голову, честное слово) принесут другую игрушку. Более кричащую, более красивую, более взрослую и заманчивую(возможно глупую, но политика партии направлена на полное отупление нации — чем старше ребенок — тем глупее игрушки)? Знакомая ситуация? Только вы смотрите на нее не с позиции той игрушки, которой теперь предстоит улететь в утиль и быть забытой. Потому что о том, что и где у тебя, уже все известно, ты исчерпан до дна, из тебя уже отжат весь сок. Из той новой игрушки этот самый сок отожмут гораздо быстрее — если на тебя потратили 11 месяцев, сломали и выбросили, то новая уже через три месяца наскучит, на четвертый сломается (но пока будет в фаворитах), а на пятый принесут новую и Та самая угодит в тот же утиль, где хранятся все сломанные, и, возможно, даже не поймет что же произошло.

Одно дело когда речь идет об игрушках, и другое, когда речь о живых людях в роли игрушек. Подарили ребенку мопсика, он поигрался им какое–то время, а потом взял и выкинул мопсика на улицу. Он нашел себе другой дом. (Если конечно смог найти). В общем все кончилось хорошо. Но всегда ли все кончается хорошо?

— Нет, сказал правду.

— Тогда это не ответ на мой вопрос.

— Сьело, Ты же сам прекрасно знаешь ответ на этот вопрос.

— Не-а. Я просто хочу, чтобы Ты наконец понял, что меня Тебе не вернуть.

— А я хочу чтобы Ты понял в каком я нахожусь состоянии.

— Первое второму не мешает.

— По моему мешает.

— Мешает. Я понимаю, что Тебе плохо, но я к Тебе не вернусь. Есть вещи, мерзкие и для меня.

И ты будешь под любым самым идиотским предлогом оправдывать себя, обвинять кого угодно другого в том, что с тобой происходит внутри. Скрывать ото всех, что твоя рука тянется туда, совсем не тогда, когда это требуется, и стыдится того, что она там делает, и самое главное — того — что именно заводит тебя в этот момент и какие мысли посещают…

Знаете такие растения — бромелии — их не надо поливать в обычном смысле этого слова — вода должна поступать в розетку листьев. А если поливать его по старинке, бромелия может быстро сгнить. Раз и нет ее. И почему–то эта природная странность не воспринимается никем, как некое извращение, отклонение от нормы или что пострашнее. А еще в мире существуют негры — у них кожа черная как сажа. И это тоже никому не кажется перверсией. Или кажется? В цивилизованном мире это называют расизмом. Вот так–то. Так что оправдывайся дальше. Естество все равно возьмет над тобой верх, рано или поздно. Потому что нужно быть таким, каким ты родился и не совершать преступления против самого себя.

— Тогда слушай, мне не просто плохо.

— Ну, давай, пиши.

— Я не могу спать ночами, потому что здесь все напоминает о Тебе. Я не могу выйти на улицу. Я не могу есть. Все что я съедаю из меня выходит почти сразу. Я гнию заживо. Я осознаю что Ты похоронил меня живьем. И все равно метаюсь к каждому телефонному звонку, постоянно смотрю в окно на кухне. Я все равно Тебя жду. Потому что я никогда не смогу Тебя возненавидеть, так как это сделал Ты со мной. Мой рассудок не воспринимает никаких разговоров о том, что это пройдет. Потому что я лишился рассудка. И я не вижу своего будущего. Оно меня не интересует

— Ты всегда гнил, и до меня, и я говорил Тебе, почему. Ты сам вынудил меня сделать это, и не отрицай. Забудь меня.

— Я никогда не смогу забыть Тебя.

— Сдохнешь так, как Ты должен был два года назад.

— Да. Именно так. Но после этого меня будет не вернуть, Ты это понимаешь? И я не вынуждал Тебя уходить от меня. Я боролся за любовь так же как боролась она.