Андрей и Антон не заметили ее появления, а на странный вой из шахты лифта попросту не обратили должного внимания — мало ли ветер гуляет по коридорам и завывает в экстазе пробега по зданию. Они продолжали наслаждаться друг другом на фоне пейзажа огромного города и никому не было дано разбить этот союз. Они парили над городом и для них никого не существовало в этом мире, и ничто уже не изменит этой идиллии, и двое отлично знали, что будут в этом симбиозе до самого конца.

В общем, пока что, все кончилось хорошо.

Мой дорогой Сьелито!

Ты всегда запрещал мне плакать, но сейчас я не могу сдержаться, думая о тебе не плакать. Я смотрю на твой образ, что сохранили наши общие фотографии и не могу поверить в ту метаморфозу, которая с тобой произошла. Ты не мог просто так в один миг отказаться от нашего счастья в пользу этого волосатого чучела, которое надо показывать в цирке за отдельную плату, чтобы родители детям своевременно пластическую операцию делали и волосы вовремя подстригали.

Я ее ненавижу и наверное буду ненавидеть всегда. Когда–нибудь эта ненависть ее настигнет и раздавит, поскольку ничего иного кроме жестокой расправы она просто не заслуживает. Если бы она тебя любила, то не рыла бы подкоп под наши чувства, под нашу любовь, не пыталась бы разрушить все своими руками. А она сделала именно это, а ты смело успокоил ее — что, мол, пусечка, он сам виноват в том, что он несчастлив и сделал этот выбор сам.

А на самом деле эта волосатая мразь просто не хотела делить тебя с кем–то. И теперь я расскажу всю историю от и до, а в конце покажу на нее пальцем. В древности на прокаженных вешали колокольчик, и потому от них все шарахались и избегали. Так вот — она заслужила получить от меня этот колокольчик, который каждым своим звонком будет напоминать о тех слезах, что пролил я за все это время. И о тех слезах которые проливают другие несчастные лишенные своего счастья по недоразумению. Потому что не ожидали подлых ударов от миловидных девочек, которых на самом деле надо сгонять в резервации и стерилизовать, чтобы не могли передать в наследство свои гнидосные способности.

Я посмотрю, как ты, наигравшись ей будешь пытаться выкинуть ее теми же методами, которыми избавлялся от меня. Я ей этого желаю от всего сердца. Чтобы она пошла на свое сраное Востряково и кинулась под любую электричку. Потому что ничего иного не заслуживает. Солнышко мое, забудь об этой мрази и возвращайся ко мне.

Я люблю тебя.

А.

15.02.2010(вечер, слезы)

Зина лежала на диване закрыв глаза. Она пришла в себя несколько минут назад и попросила мать не вызывать врача. Полина конечно настаивала:

— Дочка, я не знаю сколько ты там пролежала и от чего это случилось.

— Мама, — ответила Зина, — мне с утра было нехорошо, наверное давление.

Полина присела на край дивана:

— Зина, я не уверена, что ты говоришь мне правду.

Зина отвернулась, ей не хотелось дискуссии:

— Мама, это простое недомогание.

— Зина, кто из нас проработал всю жизнь в суде и с преступниками — ты или я? Мне прекрасно видно, когда ты врешь. Потому, рассказывай.

Зина сглотнула:

— Я не вру.

— Хорошо, — ответила Полина, — раз ты не хочешь сама все сказать, я вычислю что и как самостоятельно, без твоей помощи.

Зина молча повернулась к спинке дивана, ее глаза дрожали, вот–вот заплачет:

— Ты вырубилась около почтового ящика, значит ты проверяла его содержимое. Я отметаю возможность того, что ты спускалась пешком, так как никогда такого за тобой не водилось, да и ты бы сразу сказала что пошла с нашей верхотуры пешком и упала в обморок от усталости. Тогда бы я вызвала тебе психиатра и была бы права. В руке у тебя был ключ от ящика — это снова указывает на то, что причина потрясения была в ящике. Ну и главное, — Полина показала Зине свою находку — наушники и флешка–плеер, — он был подвешен на площадке на оконный крюк. Я проверила — там одна песня и настроено на воспроизведение по кругу. Пока батарейка не сядет.

Зина повернулась к матери:

— Мама, оставь меня в покое.

— Ну уж дудки, ты меня дослушаешь, Зинуля, — песня играла старая. Я даже ее слышала. Тебе сказать кому она нравилась?

— Замолчи.

— Я замолчу если ты честно признаешься мне в том, из–за чего ты упала в обморок. Что было в почтовом ящике.

Зина опустила руку в карман и достала конверт, передала его Полине. Гнидова вскрыла конверт, достала камень, прочитала надпись на клапане:

— И что? Он действительно четвертый?

— Да. Третий я получила в день смерти Натальи Борисовны.

Полина ахнула:

— И ты молчала?

— А что тут? Виктор наводил справки — милиция молчит насчет всего этого, а идею с камушками подняли на смех. Кроме того у Натальи Борисовны их не было, по крайней мере никто таких показаний не давал. И судя по всему, у Светланы Михайловны тоже.

Полина покачала головой:

— Оставь меня пожалуйста, — повторила Зина, — у меня в голове все еще эта жуткая песня.

— Если ее не идентифицировать с тем, о ком мы подумали, то очень милая песня.

Зина скривила губы.

Тут громко хлопнула входная дверь. Полина вышла в прихожую, увидела зареванное лицо внучки. Та не сказав ни слова пронеслась мимо и заперлась в своей комнате. Полина подбежала к двери:

— Надюша. Ты нормально себя чувствуешь? Тебе помощь нужна.

— Идите вы все к черту! — раздалось из–за двери.

Полина вернулась в комнату дочери и сказала:

— Это твоя дочь. Лицо на мокром месте, заперлась и рыдает у себя.

— Пусть ревет. Успокоится — расскажет, — безразлично сказала Зина, — и зачем я ее только рожала.

Зина покачала головой:

— Не говори глупостей.

— Это не глупость. Я уже жду, когда за мной придут, как за этими старухами. И согласна на любую смерть. Только бы все это кончилось поскорее.

Полина сходила на кухню, достала таблетку афобазола и принесла дочери:

— Держи и попробуй уснуть.

Зина выпила таблетку и запила ее. Полина посмотрела на нее немного, дождалась пока дочь займет на диване удобную ей позу, поправила одеяло и вышла в прихожую. Потом она достала ножнички и вскрыла дверь Нади. Войдя она увидела внучку, которая зарылась в подушку и рыдала:

— Надюша, — Полина нежно коснулась ее красивых волос, — что случилось.

— Уйди, — сквозь рыдания прорычала Надя, — не хочу вас всех видеть. Уходите отсюда.

— Дюшенька, родная, — не унималась Полина, — как я могу быть спокойна когда вижу в каком ты состоянии. Поднимись, посмотри на меня.

Надя поднялась и бабушка обняла ее крепко–крепко и стала гладить по голове. Надя продолжала плакать.

— Плачь, это полезно, потом будет легче. Успокаивает, — повторяла Полина.

— Это ужасно, — ныла Надя, — я проклинаю тот день когда родилась на свет уродиной. Он меня не просто не замечает!

— Тот, в кого ты влюбилась и с которым стала дружить?

— Да, — всхлипывала Надя, — с ним и его лучшим другом. Мне казалось что через его друга я смогу добраться до него самого, но сегодня…

— Что случилось сегодня? — мягко спросила Полина.

— Я застала их в кабинете. Они целовались!

— У твоего возлюбленного другая девушка? — удивилась Полина, — тогда зачем тебе…

— Ты меня не поняла! Он целовался со своим другом! И они говорили о том, как любят друг друга. Они любят друг друга, бабушка! Мой возлюбленный — гомосексуалист!

Полина продолжала гладить Надю по голове, но теперь ее ладонь подрагивала. В голове роились страшные мысли. Почему внучка должна страдать в такой ситуации. Она же еще совсем ребенок! Или это наказание за то, что совершила в прошлом? Но просто так такие вещи не складываются, здесь явно кто–то очень умный старается, чтобы сжить Зину со свету. Но чем виновата Надя перед ним? Тем что она ее дочь? Но ведь дети за родителей не отвечают: