Зина посмотрела на Виктора и подумала, что все его семейство стало в ее жизни форменным проклятьем, не отнять, не прибавить. Вся ее жизнь полетела под откос именно по вине Носова. Если бы не принципы Виктора, еще многое можно было бы исправить.

Грубая рука Виктора опустилась на Зину, прощупала место, где сорочка не перекрывала доступ к телу, и начала движение глубже, чтобы совершить игру с ее от природы маленькими грудями:

— Зина, сколько раз я просил тебя увеличить твоих малышек.

Зина не отвечала, чтобы не сказать что–то резкое, о чем бы она пожалела. Пришлось просто промолчать. Виктор понимал это молчание, но поскольку он платил деньги, то имел право и не выслушивать всякую бабскую чушь насчет того, что ей решать — хочет ли она увеличить грудь или нет. Хотя тут, само собой, следовало настоять, надавить. В конце концов, он хочет лапать большие сиськи, а не ту гладильную доску, что ему предлагают сейчас. С молодых лет грудь Зины отличалась миниатюрностью. Давно пора исправить это. Надо надавить на нее, чтобы сделать удовольствие еще большим. Животное желание и начало в нем чаще всего брало верх. Да что там — оно всегда брало над ним верх:

— Зиночка, ну ты же не хочешь, чтобы твой носик нашел себе другое Солнышко, у которого сиськи не такие, что в свет стыдно показаться.

А вот и секретное оружие пошло в ход.

— Витя, ты подумал что я домашним скажу? Ведь они искренне считают, что я труженица.

— Я думаю, что пока платятся деньги, можно и потерпеть.

Зина прекрасно знала, что он на это вырулит. Со всеми одинаково — если я плачу деньги — значит ты, мразь, будешь мне подчинятся, и твое мнение меня не интересует.

— Кстати, а твоя дочка тоже плоская как доска и страшненькая на мордашку, как была ты 18 лет назад? Может и ей оптом сиськи подтянуть?

Зина этого стерпеть не смогла:

— Носов, оставь в покое Надю.

— Ай–ай–ай. Не нравится — одевайся и катись по черной лестнице на все четыре стороны. Я очень быстро найду себе замену подешевле и посисястее. Ты что понять не хочешь, я хочу лапать сиськи, а не гладильную доску. Да. И носик твой подправить надо.

Зина молча опустилась на кровать и повернулась к Виктору спиной.

— Я что тебе сказал — не хочешь силикона, — катись отсюда и денег не жди, я аннулирую все твои кредитки.

— Так я и думала, — Зина повернулась к нему лицом и сдерживала слезы. Давить на этого подонка слезами было бессмысленно. Он все равно примет то решение, которое ОН считает нужным, поскольку считаться с чужими чувствами было не в его вкусе. Что за чушь? Ты в центре вселенной, ты должен заботиться только о том, чего хочешь ты. Выпить виски и сесть за руль? Садись. Потому что постовой на дороге — простой плебей, от которого можно откупиться. Угодил в больницу с отравлением алкоголем? Заплати врачу и он поставит тебе диагноз «пневмония» чтобы карточку не испортить. Потому что вся эта мразь, что копошится вокруг тебя давно сошла с ума на почве денег и переделывать их не нужно. Хотя бы потому, что тебе выгодно их помешательство на деньгах.

«Биохимия человека» по прежнему валялась в самой неподобающей и небрежной позе в шезлонге забытая напрочь. Похищенная с кухни переносная магнитола играла мягкий фьюжн в исполнении Weather Report. Обстановка грубо говоря была совершенно неромантическая. Хотя бы потому, что Антон и Андрей валялись на газоне под светом электрических фонарей подсветки дома и бассейна и вели разговоры на разные научные и не очень темы. Уже успели обсудить европейское авторское кино, в котором Антон, как оказалось, был не особо силен, датский синтезаторный рок, эстонскую этническую музыку. Единственная тема, не получившая поддержки у Андрея — это разведение растений, но Антон пообещал исправить это. Андрей попросил не создавать у него джунгли, на что Антон заметил, что Андрей еще не видел спальни в доме Гордеевых, каждая из которых была сделана под определенное растение и каждая имела характерный цветок. (Это, что удивительно, придумал архитектор, а не кто–то из семейки, повально помешанной на домашней растительности). Разыгранная шахматная партия уже минут тридцать как не интересовала их, настолько увлечены были беседой:

— Нет, — говорил Антон, поправляя очки и пытаясь сфокусировать взгляд на одном из фонарей, — это просто недопустимо. Так просто не бывает.

— Что так?

— Ну редко бывает когда так совпадают у людей странности и особенности.

— Поверь, у нас так же много разного как и общего.

— Возможно, — поднялся Антон и оперся на локоть, — но ты первый человек не из моей семьи, который мне не осточертел за полчаса. Все друзья мне надоедали когда я понимал, что у них вглубь копать некуда — все что есть — они выдают сразу и это их потолок. Я терпеть не могу ограниченность. Я нахожу это очень скучным.

— Именно поэтому, — отметил Андрей, — у меня и не осталось друзей в Саратове. Все одноклассники, которых я помню — с одиннадцатого класса только, они были одной сплошной серой массой. У них на уме только реалити–шоу по телевизору, социальные сети в Интернете и секс в туалете на перемене.

— О да, вот последнее особенно бесит. У них нет денег на самую дешевую гостиницу, и потому они тащат свои телеса в туалет, запираются в кабинке и ты вынужден слушать их вздохи. Омерзительно.

Андрей поморщился.

— Я вот понять не могу одного, — задумался Антон. Он уже переключился с темы, которая его не волновала, и даже более раздражала до глубины души. Это был такой недостаток — Антон мог переключиться с одной темы на другую совершенно не предупреждая собеседника.

— Ты все про этот секс в туалете? — а Андрей еще не понял того, что Антон уже разыгрывает другой раунд «Своей игры».

— Нет. Я про бабушку. Она вообще нормальная. Сегодня правда ее сорвало что–то. Всегда такая рассудительная, мягкая, а тут, повела себя достаточно резко.

— Послушай, — ответил Андрей, — сделай ей скидку на возраст. Ей же больше пятидесяти?

— Ей за шестьдесят, ты что.

— О, — прищелкнул пальцами Андрей, — так она хорошо сохранилась. Я бы ей шестьдесят не дал.

— У евреев такое бывает, — сказал Антон, — привыкай. Кстати, как у тебя это получается?

— Что получается? — не понял Андрей.

— Да пальцами вот так щелкать.

— А, ну это очень просто, вот смотри, — Андрей показал сие действие в замедленном темпе.

— Все равно не понял, — Антон попытался повторить и у него ничего не получилось.

— Ты не правильно делаешь!

Андрей взял правую руку Антона и стал пытаться показать ему что следует делать. Прикосновение пронзило его. Это тепло вызывало в нем трепет. И он не замечал, что Антон тоже подсознательно испытывает удовольствие от этого прикосновения, но пока боится себе в этом признаться…

В гостиной Гордеевых царили тишина и полумрак. Анастасия и Евгений сидели в кабинете и обсуждали рабочие моменты. Клара выгнала всех с кухни и осталась мыть посуду в одиночестве. Ирина молча наблюдала за бассейном, спрятавшись за шторой в гостиной. Вся эта слежка была совершенно не свойственна этой кроткой и спокойной женщине, которую жизнь хорошенько побила, при этом было совершенно не понятно, какого черта и что она вообще совершила столь нехорошего, что ее так долбает слева и справа и без остановки.

Вошедшая Марина медленно подошла к ней и тихо спросила:

— Что там интересного?

— Ничего, они уже битый час играют в шахматы и учатся щелкать пальцами.

— И чего ты тратишь свое время на наблюдения за этой обычной ерундой.

— Марина, мне не понять как может быть интересен пятнадцатилетний пацан тридцатипятилетнему мужику.

— Ира, ну ты же видела его. Он внешне не тянет даже на тридцать, а говорит порой так, словно ему вчера только восемнадцать стукнуло. Да Антоха тоже не подарок. Знаешь же как он сверстников не выносит. Радоваться надо, что у него хоть какой–то друг появился, а то бы так и просидел до пенсии за книгами и опытами по излечению рака.