Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Сейчас, укрывшись за холмами, позади опорных пунктов, мы ждали подкрепления, чтобы укомплектовать отделения и взводы. Наконец подкрепление прибыло, я в то время как раз обжаривал на костре кусок тыквы, который мне подарил погонщик мулов. И вот я увидел, как они приближаются, молчаливые, уставшие, согнувшиеся под тяжестью своих ранцев. На голове у них были не стальные каски, как у нас, а шляпы с пером — каски они привязали к ранцам. На эмблеме с орлом чернела цифра семь. Это были берсальеры седьмого полка.

Они положили ранцы на землю и заговорили на венето. До сих пор почти все мои приятели по военной службе были выходцами из Ломбардии, и за много лет я научился неплохо объясняться на их гортанном диалекте.

— Откуда вы? — спросил я.

— Из Италии, — ответил один из новоприбывших.

— Понимаю, что не из Турции. Но из каких мест?

— Тревизо, Беллуно, Витторио, Фельтре. С реки Пьяве.

Они окликали друг друга, пересмеивались и возились со своими ранцами, извлекая оттуда всевозможную снедь, явно домашнего приготовления. Эта их манера встречать жизненные невзгоды шуткой и натолкнула меня на шутливый вопрос.

— А граппы ветерану России случайно не прихватили?

И тут я впервые увидел его. Был он коренастый и такой широкоплечий, что даже казался приземистым, хотя ростом наверняка был больше метра семидесяти. Седоусый, темнокожий, может еще и потому, что давно как следует не мылся, с почти квадратной, гладкой головой, на висках блестели нити седых волос, все в капельках пота. Над кармашком куртки были прикреплены ленточки за участие в абиссинской и албанской кампаниях, а на рукаве — нашивки старшего капрала. «Наверняка призывник тринадцатого года рождения», — сказал я себе. Он вынул из ранца бутылку, подошел и протянул мне.

— На, сержант, пей. Я Бепи из Солиго и эту штуку делаю дома сам. Но не усердствуй, ведь она как елей.

Чего он стоит, я убедился, когда мы снова начали комплектовать взводы и отделения нашей почти полностью уничтоженной роты, размещать солдат по землянкам, распределять продовольствие и отряжать людей в патрули и на боевые посты. Прибывшие с ним младшие лейтенанты, совсем недавно произведенные в чин, и новый капитан, адвокат из Флоренции, привыкший дома к своему кабинету и бумагам, во всем беспрекословно доверялись ему. Бепи из Солиго, не чванясь, работал вместе с солдатами, отдавал приказы за офицеров, и альпийские стрелки с усердием и охотой ему подчинялись. Не из страха перед командирами и не из формальной, уставной дисциплины, а потому что польза от этой общей работы была видна всем. Они точно так же трудились бы на поле или в своей ремесленной мастерской.

Наконец пришел приказ покинуть южные степи и выступать на соединение с другими альпийскими частями, уже находившимися на Дону. Из–за дождей, осенней распутицы да еще тяжелых ранцев наши долгие монотонные марши были на редкость тяжелыми. Мы шли, шли, а казалось, будто даже не сдвинулись с места. За целые дни нам не встречалась ни одна живая душа: ни немцы, ни румыны, ни венгры, ни русские, ни другие итальянцы. Иной раз случалось, правда, наткнуться на группку беженцев — женщин, детей и стариков, которые, словно перелетные птицы в поисках еды, двигались с Севера на Юг. Однажды мы вышли к большой, обступавшей дорогу с двух сторон березовой роще. Белые стройные стволы подымались прямо от бурой земли, а кроны были словно золотистая грива волос. Мы шли, шли, и пути нашему не видно было конца. Как–то нам повстречалась группа русских беженцев, они толкали перед собой тележки с пожитками, ноги их были в обмотках. Беженцы остановились, чтобы поесть с нами вместе лепешки из семян подсолнуха. Но когда нас настиг шум моторов и грохот железа, женщины, старики и дети мгновенно попрятались в роще, которая сразу же укрыла и словно поглотила их. Мимо прогромыхали танки, проехали солдаты с черепами на шлемах, и мы возобновили свой путь к Дону.

Одолев немыслимые расстояния, мы добрались наконец до железной дороги. В центре городка находился склад, в котором можно было получить продовольствие на несколько дней. Каптенармус выдал нам талоны, а капитан приказал подготовить две тележки и выделить пол–отделения. Бепи добровольно вызвался идти за продуктами. Когда двое погонщиков стали седлать мулов, он вместе с тремя самыми расторопными из своих солдат уже был готов.

По дороге он меня наставлял:

— Когда придем на склад, сразу подними шум и отвлеки немецкого офицера. Тяни время, придирайся ко всему: к печатям, маркам, оспаривай вес и количество продуктов, притворяйся, будто ничего не понимаешь, собери вокруг себя побольше народу. Об остальном позабочусь я.

На складе я разыграл комедию точно, как меня учил Бепи. Притом столь искусно, что немецкий капитан совсем растерялся, как, впрочем и его исполнительные солдаты. Бепи и трое его помощников куда–то исчезли. На обратном пути я спросил у Бепи:

— Ну, как дела?

— Неплохо, — ответил он. — Разжились большим куском лярда.

— Только–то?

— Еще тремя колбасами.

— И все?

Помедлив немного, он сказал:

— Двумя мешками булок.

— И где же она, вся эта божья благодать?

— На тележках, вместе с оставшимися у нас талонами.

— Отлично! — воскликнул я. — Ну, а из выпивки, Бепи, есть что–нибудь?

Бепи хитро подмигнул мне, прошел еще немного, оглянулся и прошептал:

— Бидончик коньяка или там граппы. Точно еще не знаю. Но это — в придачу и только для нас, ветеранов. Молодым еда, а старикам выпивка.

С того дня, когда нужно было получить продовольствие на немецких или итальянских складах, отправлялся всякий раз Бепи вместе с тремя своими специально обученными солдатами. Все, что им удавалось раздобыть помимо талонов, поступало в общий котел: для себя и друзей он оставлял лишь спиртное. Однажды он вернулся с новеньким автоматом и, показав его мне в палатке, сказал:

— На войне, если хочешь уцелеть, нужны хорошее оружие и жратва. Так меня учили аскеры в Абиссинии!

Начало зимы мы провели на Дону, неся дозорную и патрульную службу. Бепи был на другом опорном пункте, и на рождество я послал ему полмешка муки. Потом, в январе, нам приказали отступить, и в ту же ночь я снова увидел его во главе отделения. Нас становилось все меньше, и вначале он командовал уже остатками взвода, а затем и двух взводов. Шел первым с автоматом за плечами и флягой за поясом.

— Вперед, ребятки! — подбадривал он своих солдат. — Всех сразу нас не перебьют. Так что давайте держаться вместе.

Ночью в избе, когда его солдаты отдыхали, он готовил еду. В степи, когда кто–нибудь из солдат, обессилев, оседал на землю, Бепи, ругаясь последними словами, а если надо, то и с помощью оплеух поднимал ослабевшего и заставлял идти дальше. После памятного боя двадцать шестого января он вывез из окружения сани с ранеными. Когда мы, немногие уцелевшие, встретились, я предложил майору Бракки произвести Бепи в сержанты и наградить его серебряной медалью. Бепи стал сержантом и получил медаль. Думаю, он заслужил ее больше, чем кто–либо другой.

Мы снова вернулись в Италию, и летом к нам прислали новых солдат, для переформирования части. Но зимой мы с Бепи очутились у Мазурских болот в немецком лагере для военнопленных, будь он проклят. Там нас, итальянцев, было несколько тысяч и вместе с нами были десятки тысяч русских.

Всех нас мучили голод и холод, болезни и вши. Как–то в лагерь пришли фашисты и предложили нам присоединиться к республике Муссолини. За рядами колючей проволоки маняще дымился в котлах овсяный суп с картофелем и мясом.

— Зря стараются. Такова уж наша солдатская доля — терпеть! — сказал мне Бепи.

Он по–прежнему, словно наседка, держал возле себя своих солдат.

Низкое темное небо, снег, колючая проволока, мрачные черные бараки, наши изнуренные лица — день за днем, и дни эти тянулись бесконечно долго, хотя зимой они и коротки. Но совсем уж бесконечными казались ночи, когда от голода не можешь уснуть и слышишь в темноте чьи–то приглушенные всхлипы. Доски нар врезались в исхудалое тело, а стужа мучила не меньше, чем голод. То и дело сквозь оледенелые стекла в барак врывался безжалостный луч света — это был прожектор на одной из четырех высоченных сторожевых вышек, по которым безостановочно ходили часовые с ручными пулеметами.

63
{"b":"545355","o":1}