Когда Сименоны поселились в Эшандане, Марку исполнилось восемнадцать, Джонни восемь, Мари — Джо всего четыре года. Дениз была полной сил тридцатичетырехлетней женщиной, Сименону перевалило за 54. Возможно, разница в летах затруднила взаимопонимание, помимо всего прочего?

Отдаляясь от жены, Сименон все больше сосредотачивалось на детях.

Особым пунктом в программе развлечений были посещения рынков.

«Едва я научился ходить, мама водила меня на рынок, и я на всю жизнь сохранил страсть к спектаклю, который являли собой крестьяне и крестьянки, сидевшие со своими корзинами с овощами и фруктами. Яркие и нежные краски, менявшиеся на каждом шагу запахи, голоса, разнообразные звуков: кудахтанье кур, петушиные крики, хрюканье розовых поросят! Повсюду в мире, куда бы я ни приезжал, прежде всего, стремился на рынки, представлявшие выставку новых овощей и фруктов»

В воскресные дни Жорж, забрав маленьких детей — Джонни и Мари — Джо, ехал на рынок. Здесь они гуляли, разглядывая прилавки и зверюшек в клетках, а так же могли купить все, что душе угодно. Разве способен деревенский петушок на палочке, приготовленный по прабабушкиным рецептам, заменить любые изыски кондитерских магазинов?

Попытки вытащить Ди, оказались тщетными.

— Что? Ты приглашаешь меня на рынок? Избавь от своих крестьянских замашек. И, кроме того — тебе же известно, как я занята. Не до прогулок, господин мой.

По воскресеньям в сезон рыбалки, пока Ди работала или «убивалась на работе», как говорила она всем подряд, Жорж с сыном и Мари — Джо направлялись в порт за червяками — предстояла рыбалка. У каждого имелась своя удочка, свой кукан и своя коробочка с червями. Рыбачила компания на моле. Больше всех был увлечен этим занятием восьмилетний Джонни, хотя он пока еще боялся самостоятельно снять с крючка прыгающую на бетонных плитах рыбку. Жорж приобрел моторную лодку, на которой он отправлялся на серьезную рыбалку. Летом хорошо шла игра в шары на специально оборудованной гравиевой площадке в саду замка. А шары для всей семьи куплены самые лучшие — хромированные.

Рождество, которое так любил с детства Сим, и о празднике которого в большом благополучном доме мечтал для своих детей, превращается в кошмар. Дениз начинает заранее принимать виски со своими секретаршами, затем следует ритуал упаковки подарков, бесивший Жоржа. По мнению Дениз, правила хорошего тона требовали, что бы все до единого подарки были упакованы и перевязаны лентами. А подарков — гора! До полуночи они вместе пакуют приобретенные заранее вещицы. Раздражение Сименона компенсируют виски. Дениз не любит пить одна, и в процессе упаковки мужу приходилось составлять ей компанию. Рождественским утром она принимала горячую ванну, а он — ледяной душ и шел будить детей. Торопливо одевшись в праздничные костюмы, малыши мчались к елке.

Затем подарки получали все, живущие в доме.

Дениз пила все больше, Сименону уже ясно, что это не каприз взбалмошной женщины, а хронический алкоголизм, который надо лечить не запретами и призывами к сильной воле, а специальными методами, как тяжелую болезнь.

Сименона от чрезмерного увлечения спиртным удерживало писательство. Он умел во время остановиться и пойти спать, помня, что с утра начинается его рабочая вахта в кабинете. Остановиться Дениз не может, часто завершая выпивку рвотой и истерикой.

Еще в Нью — Йорке, страстно увлекшись двадцатипятилетней женщиной с не нравившимися ему привычками, Сименон решил, что сумеет ограничить ее тягу к выпивке, преодолеет потребность блистать, превращавшуюся в стремление властвовать. Лишь позже, пройдя нелегкий путь совместной жизни, он поймет, что, оглоушенный острыми сексуальными ощущениями, придумал себе другую женщину и тщетно пытался подогнать ее под нужный ему образец. Хотя и в этом стремлении он действовал столь противоречивыми методами, что на успех рассчитывать было трудно.

Сейчас в роскошном замке сосуществовали два человека, тайно ненавидевшие друг друга, но все еще пытавшиеся сделать шаги к сближению. Все попытки Жоржа увлечь Дениз беседами и прогулками, одарить подарками, как бы имели подспудную цель — еще раз дать понять себе, что его усилия тщетны, что все блага, дорогие приобретения и даже домик, облепленный ее монограммами, не изменит ее. И все же знаменитый психолог и моралист, прославившийся этими качествами в своих романах, с трудом постигал плоды неудавшегося эксперимента — Дениз не привязывал к нему не только секс, которого он продолжал от нее добиваться, но и элементарное уважение.

Однажды вечером, когда он лег пораньше, выпив лишнего, и уснул один в большой кровати, Дениз застала его храпящим, разметавшимся на измятом покрывале. Она тут же привела к его постели персонал в полном составе. Люди смущенно толпились у двери, разглядывая похрапывавшего знаменитого писателя.

— Полюбуйтесь, вот он — ваш хозяин! Пьян, как всегда.

Вероятно, она была еще пьянее. Но разговоры с прислугой о страшных пороках хозяина стали одним из любимых ее занятий. За спиной Сименона складывался миф о самодуре–хозяине, сексуальном маньяке и алкоголике.

И все же годы, проведенные в Эшандане, Сименон вспоминает с теплотой.

В роскошном замке, восхищавшем частых визитеров, он вел несколько жизней. Лишь одна из них, темная и мучительная, была связана с Дениз. Ту, что останется в памяти солнечными днями, наполняло теплое и волнующее общение с детьми — игры, подарки, рыбалки, поездки. С каким наслаждением Жорж покупал платьица для маленькой девочки, которой взрослела с каждым днем, смотрела на отца влюбленными, доверчивыми глазами! Как чудесно он гулял, держа ее доверчивую маленькую ручку, по аллеям парка, и рассказывая обо всем на свете.

И плохое и хорошее объединяла жизнь центральная, стержневая, выдерживающая конструкцию хитросплетений домашних событий — его ремесло.

«Еще юношей, не имея понятия о писательском труде, я уже рассматривал его как обязанность. Я никогда не стремился сделать карьеру и первый удивился успеху «Мегрэ» и тому, что за этим последовало. Успех не опьянил меня, ни в чем не изменил ни моих чувств, ни моих мыслей относительно людей и общества. Я им воспользовался, ибо он дал мне возможность объездить мир и соприкоснуться с жизнью почти всех народов. При этом я ощущал все большую потребность раскрыть самую сущность человека, отбросив все маски и обманчивую мишуру, отыскать «голого человека», как я его называл, такого человека, каковым он является сам по себе, без вынужденно натянутых социальных масок.

Я не настолько самонадеян, что бы утверждать, будто нашел его. И все–таки полагаю, что если читатели двух Америк, Токио, Индии, Ближнего Востока, не говоря уже о разных народах Европы, читают меня на своем языке, это свидетельствует о том, что они, так или иначе, узнают себя в моих персонажах, поскольку в моих романах редко рассказываются захватывающие истории.

В самом начале я был журналистом, я помню свои мучительные разочарования, когда какое–нибудь важное лицо, у которого он должен был взять интервью, захлопывало передо мною дверь. Так что теперь не из мелкого тщеславия, а в силу смирения, я заставляю себя даже в моменты, когда мне необходимо побыть одному, принимать репортеров газет, работников радио, телевидения и многочисленных студентов, которые рассчитывают сделать успешную карьеру с помощью посвященной мне диссертации.

В Лондоне симпатичный и образованный журналист, выспросив все, замялся:

— Я не решаюсь задать вам один вопрос, который вы, наверняка, сочтете щекотливым.

— Я отвечу на него так же откровенно, как и на другие.

— Вы себе нравитесь?

— Я себя ненавижу.

Он не спросил почему. Я ненавижу себя, точнее немного стыжусь той жизни, которую успех заставляет меня вести. Я привык к шикарным отелям с их роскошью. Привык к комфортабельному жилью, многое в устройстве которого, на мой взгляд, было лишь данью амбициозности Дениз. Многочисленный персонал в Эшандане — следствие уступок женщине, потерявшей контроль над своими желаниями»