Она больше не могла плакать и уткнулась лицом в плащ Доминика. Он ласково гладил ее руку. Если его мысли и были в полном смятении и все случившееся потрясло его до глубины души, то он не показывал вида, был чрезвычайно спокоен и нежен. Сперва он попытался при помощи всех имеющихся у него аргументов убедить ее, что справедливость восторжествует и что вскоре она опять увидится с детьми, затем пообещал свою полнейшую поддержку.

Она не могла успокоиться, а когда наконец собралась с силами, то сказала в полном отчаянии:

— Вивиан безжалостен, совершенно лишен совести и ненавидит меня. Он будет лгать, положа руку на Библию, только лишь для того, чтобы уничтожить меня и навсегда разлучить с Элеонорой.

— Не сможет, — решительно возразил Доминик. Затем внезапно с любопытством добавил: — Но почему, почему объектом своей мести он сделал и меня? Какое же зло я причинил ему?

— Никакого, но он заподозрил, что вы восхищаетесь мною. Ведь вы единственный мужчина, с кем я осмелилась подружиться, и для Вивиана не важно, что наши отношения совершенно невинны.

Доминик крепче обнял ее.

— Бедное мое дитя, в какое ужасное положение поставила вас дружба со мной.

— Я не беспокоюсь о том, что имеет отношение ко мне. Но вы ведь известный человек и у всех на виду. Нельзя позволить, чтобы вокруг вашего имени разразился скандал.

— Лорду Чейсу угодно, чтобы это произошло, — мрачно произнес Доминик.

Она конвульсивно сжала его руку, обтянутую перчаткой.

— От этой мысли я прихожу в отчаяние! О, умоляю, простите меня за то, что я стала невольным орудием всего этого! Я ничего не знала! Клянусь, я ничего не знала о письме, которое прислали вам якобы от моего имени.

— Я безоговорочно верю вам. Мне надо винить лишь самого себя за неосмотрительность. Я поверил в то, что вам необходима моя помощь. Надо было вначале все взвесить, а потом уже действовать. Я должен был сообразить, что чистая, с безупречной репутацией женщина не может вдруг назначить тайное свидание, да еще ночью.

— О Доминик, знаете, как я обрадовалась, когда вы вдруг неожиданно приехали ко мне! Я слишком долго страдала в одиночестве. Держать вашу руку, слышать ваш голос… все это придало мне мужество и вселило новые надежды.

Карета медленно продвигалась по холодной темной ночной улице. Доминик едва сдержался, почувствовав в голосе Шарлотты нотки истинной огромной любви. Он осознал, насколько она дорога ему, до чего обворожила все его существо, сердце и душу. Сейчас все страхи перед будущим и сожаления по прошлому тонули в приливе чувств. Он еще крепче сжал Шарлотту в объятиях и прикоснулся губами к ее холодной, мокрой от слез щеке.

— Увы, милая моя, как я сожалею, что слишком стар для вас! Вы молоды, слишком молоды, чтобы выносить подобные муки! Но поверьте, я всем сердцем люблю вас! Я говорил вам это еще раньше, до того, как мы решили проститься. И теперь повторяю вам снова: я люблю вас! Люблю, моя дорогая Шарлотта! И никогда не покину вас, поскольку вы нуждаетесь во мне, и не имеет значения, какая участь постигнет меня.

Он произнес эти слова отчетливо, громко и горделиво. Услышав их, Шарлотта вновь возродилась к жизни. Ее щеки вспыхнули, в глазах появился блеск, и она обняла Доминика.

— Вы совсем не стары для меня, дорогой Доминик! И я люблю вас больше жизни. Всегда любила, с самой первой нашей встречи, и всегда буду любить!

Ануин внезапно ощутил полное умиротворение в этом маленьком, созданном ими мирке. Он забыл о своей многотрудной работе, о предыдущей вольной холостяцкой жизни. Он знал только одно — что больше никогда не останется один и всегда будет принадлежать этой красивой, нежной женщине, которая по возрасту была ребенком в сравнении с ним.

Наконец он произнес:

— Куда бы теперь ни завел этот ночной кошмар, произошедший с нами, все равно в результате получится нечто красивое и святое. Ведь мы стали близкими и необходимыми друг другу.

— Мне так отрадно слышать эти слова, но я не могу претендовать на вашу любовь или защиту, — печально проговорила она. — Я не могу, не позволю Вивиану развестись со мной… и привлечь к суду вас!

Привлечь его к суду! До чего непривычно и зловеще звучали эти слова. Еще совсем недавно он вздрогнул бы, услышав такое! Теперь же только прикоснулся к щеке Шарлотты губами, стирая с нее слезы.

— Давайте больше не думать об этом, — сказал он. — Сначала давайте поразмыслим над тем, что нам делать этой ночью. Ведь так холодно… — Он приблизил лицо к окну кареты и нахмурился, увидев, что дождь льет как из ведра. Кучер истошно орал на лошадей, с трудом управляя ими, чтобы они не могли поскользнуться. — Да простит Бог этого безумца, который выгнал вас на улицу в такую ночь, — тихо проговорил Доминик.

— Куда же нам деваться до первого поезда в Лондон? — спросила она.

— У вас тут нет никого из друзей, кому вы смогли бы поведать вашу историю и на кого я смог бы спокойно оставить вас?

— Ни одной живой души, — ответила она, качая головой. — Это все знакомые и друзья Вивиана. Даже если кто-нибудь из них и относится ко мне с добром, то никто не захочет меня принять, узнав о чудовищном скандале, сгустившемся над моей головой. Ведь большинство семей, живущих в округе, знакомы с Чейсами уже несколько поколений. Не забывайте, я была всего лишь Шарлоттой Гофф, и единственное, что они могут, — это презрительно усмехнуться мне в лицо.

Она немного отодвинулась от него.

— Крайне важно для вас подумать о своем будущем, — добавила Шарлотта. — Вам нельзя иметь со мной ничего общего. По меньшей мере вам придется доказывать всему миру, что мы не влюбленная парочка, тайно сбежавшая от мужа.

Но то, что сказал Ануин, успокоило ее смятенную душу.

— Сейчас я уже знаю, что нам делать. Я откажусь от своего кресла в Парламенте, увезу вас и займусь такими делами, которые обеспечат вам сносное существование. Вы никогда больше не будете страдать.

Несколько секунд она не могла произнести ни слова, а только сидела, стиснув руки. В ее горле стоял ком. Затем она прошептала:

— Ваши слова стирают в памяти долгие годы мучений. Но об этом не может быть и речи.

— Дитя мое, — произнес он, — даже моя любовь не сумеет облегчить вашу тревогу о старшей дочери. Я прекрасно это понимаю.

Шарлотта закрыла глаза. Она с трудом представляла себе, как будет несчастна наутро Элеонора.

Карета, подскочив на ухабе, остановилась. Форейтор, сидевший рядом с кучером, открыл дверцу. Шел проливней дождь.

— Харлингский вокзал, сэр, — произнес форейтор сердито, ибо из-за этой поездки его подняли с постели.

— Открыт ли вокзал? — осведомился Доминик.

— Нет, сэр, заперт, — ответил мужчина и посмотрел на Шарлотту, закрывавшую лицо от холода и дождя полой накидки.

Ануин напряженно думал. Невозможно позволить, чтобы эта хрупкая женщина осталась на улице ночью в такую скверную погоду. Харлинг был погружен в сон. Вокруг царила тишина. Все обитатели городка спали. Карета дальше их не повезет, ибо у кучера имеются распоряжения лорда Чейса. Даже если бы Доминику удалось разыскать платную конюшню и хорошенько заплатить владельцу за наем лошадей и экипаж, то куда им направиться? Наемный кучер не рискнет везти их куда-нибудь далеко. А близкие друзья Шарлотты, Марши, жили в двадцати милях отсюда. Завтра она отправится к ним, но не сейчас.

И Доминик решительно произнес:

— У меня нет выбора, Шарлотта, я отвезу вас в местную гостиницу, разбужу хозяев и попрошу их предоставить вам кров.

— Я знаю одну. Она называется «Колокол», — кивнула она. — Владелец мистер Суэйн. Когда-то Вивиан пьянствовал там со своими друзьями. И мне крайне не хотелось бы останавливаться в «Колоколе». Этот Суэйн большой болтун, и все в округе немедленно узнают о нас.

— В любом случае лорд Чейс понимает, что рано или поздно все узнают об этом. Уже завтра будет очень трудно сохранить все в секрете, — мрачно произнес Доминик.

Пронзительный ночной ветер с завыванием налетал на Шарлотту, и она ежилась от холода и горя. Через несколько секунд она согласилась с предложением Доминика. Они отправились в «Колокол», строение шестнадцатого века неподалеку от Харлингской церкви. Мысль войти в это заведение вызывала у леди Чейс смущение, но выхода не было. Только когда Доминик сказал, что не сможет остаться в «Колоколе», Шарлотта запротестовала: