Наступила тишина. Шарлотта боролась с собой. Еще ни разу она не чувствовала большего желания рассказать кому-нибудь обо всем, что произошло между ней и Вивианом, обо всем, что происходит сейчас. Больше всего ей хотелось поведать свою тайну Доминику Ануину, ибо она ни на йоту не сомневалась в преданности этого человека. Но она была верной женой. Вивиан — муж и отец их ребенка. Иногда она даже винила себя в том, что характер Вивиана ухудшился. И, что бы там ни было, она не должна жаловаться постороннему человеку, даже такому, который так сильно располагал к себе. Спустя несколько секунд она прошептала:

— Дорогой мистер Ануин… Доминик… я никогда еще не встречала человека, которому доверилась бы с большей радостью. Благодарю вас за проявленное вами участие, но мои беды — это мои собственные беды. И выставлять их напоказ вряд ли нужно. Что было — то было. Что будет — того не миновать. Я молюсь лишь об одном, чтобы Господь дал мне силу воли и больше мудрости.

Доминик нахмурился. Она была еще так молода и уже так несчастна. Ему вдруг страстно захотелось взять ее на руки, утешить. В этот миг ему даже в голову не приходило относиться к ней как к взрослой женщине, которую можно полюбить. Сейчас перед ним был ребенок. Однако его охватила необъяснимая нежность; такой нежности он не испытывал ни к одному живому существу с тех пор, как умерла Доротея.

— Что ж, — наконец проговорил он. — Могу только надеяться, что вы не забудете о моем существовании, если вам когда-нибудь понадобится помощь.

Ее лицо прояснилось. Она одарила его улыбкой, которую он нашел очаровательной. Теперь он видел перед собой истинную Шарлотту, в прекрасном расположении духа, способную блистать и шутить. Как неестественно выглядела она, когда грустила!

— Благодарю вас! Огромное спасибо вам, мистер Ануин! — с чувством воскликнула она. — Я и вправду никогда не забуду ваших слов!

Вытащив из кармана сюртука кожаный бумажник, он извлек из него визитную карточку и протянул ей.

— Здесь адрес моей палаты в Лондоне. К Энгсби я приезжаю лишь изредка. Большую часть времени я провожу в Парламенте, однако если вам срочно понадобится меня найти, то это можно сделать вот по такому адресу… — Он указал строчку на карточке.

Она прочитала:

ДОМИНИК АНУИН. Ч.П. (член парламента). Олбани[38], Крыло 1».

Отчего-то этот маленький кусочек картонки стал для нее самой ценной вещицей, неким талисманом, защитой от опасности — и будущего горя. Она зажала его в руке и выглядела сейчас так по-детски, что Доминик, тронутый этим зрелищем, невольно улыбнулся.

— Благодарю вас от всей души, — промолвила она.

— Я снова хочу заверить вас, что в моем лице вы всегда найдете самого внимательного слушателя. Я постараюсь помочь вам в печали и горе, если, не дай Господь, они посетят вас. А еще благодарю за это восхитительное утро. Редко мне приходилось обмениваться столь интересными мыслями и слушать столь прекрасную игру.

— Да, утро поистине было восхитительным.

Пряча бумажник в карман, он подумал: «Бог знает, что тревожит это бедное дитя, которое уже успело стать матерью. Но я уверен, что когда-нибудь ей все же понадобится моя помощь. Мне не нравится человек, фамилию которого она носит. Я не доверяю ему. Видно, она испытала много горя, выйдя за него замуж».

В этот момент дверь библиотеки широко распахнулась. На пороге появился Сесил Марчмонд, одетый в костюм для верховой езды. Его лицо раскраснелось от ветра и солнца.

— Ах вот ты где, Дом, корпишь над книгами вместе с Шарлоттой. Эх вы, двое печальных школяров! Лучше бы отправились со мной покататься. До чего прекрасен парк Вивиана этим утром!

Доминик улыбнулся.

— Я гораздо более приятно провел время с нашей хозяйкой. Наши литературные и музыкальные вкусы полностью совпадают, — произнес он.

— Да, действительно, — вторила ему Шарлотта, поднимаясь.

Она почувствовала какое-то внутреннее озарение, ощутила, что отныне не так одинока в этом бренном мире. Ее рука по-прежнему сжимала визитную карточку Доминика.

Она не видела ни малейшей возможности когда-либо воспользоваться ею или предложенной дружбою. Они жили в разных мирах. Он — полностью поглощенный своей карьерой, она — в своем замкнутом кругу. И все же доверительные слова, которыми они обменялись этим ясным утром, выковали звено цепи, соединяющей ее с этим необычным человеком, которого, казалось, ничто на свете не может сломить.

«Ему можно полностью довериться», — подумала Шарлотта.

Больше она не виделась с ним наедине. В огромной столовой был накрыт обильный завтрак, после которого гости разъехались, и ей нужно было отправиться к ребенку. Она спрятала визитную карточку Доминика за корсет, чтобы сохранить ее там. Глядя на нее, она вспоминала бездонные проницательные фиалково-синие глаза Доминика, такие добрые, такие нежные, когда он прощался с нею в вестибюле замка.

— От всего сердца благодарю вас за то, что пригласили меня, — с низким поклоном проговорил он, целуя ей руку. — И, пожалуйста, поблагодарите от моего имени хозяина.

Потом карета Чейсов повезла Доминика и молодого графа на Харлингтонский вокзал. Из окна детской Шарлотта долго смотрела вслед карете, пока та не скрылась из виду за поворотом. На дороге осталось лишь легкое облачко пыли.

Она с чувством подумала: «Теперь мрак снова опустится на мою жизнь, ее закроет черная туча! Он уехал. Он уехал… а я могла бы полюбить его! И я люблю его, как своего единственного верного друга, и, хотя мы больше никогда не встретимся, я буду вечно помнить о нем».

Когда нянечка передала Шарлотте дочку, крошечное создание протянуло ручку и вцепилось Шарлотте в грудь. Она склонилась над младенцем с глазами, полными слез. И в полном отчаянии принялась за свои материнские обязанности. Потом, почувствовав некоторую усталость, вышла из детской. Не успела она войти к себе, как услышала громкий голос мужа, доносящийся со стороны его покоев:

— Шарлотта! Шарлотта! Где вас носит, черт побери? Немедленно идите сюда!

У нее замерло сердце. Она устремилась в опочивальню Вивиана. Вольпо там не оказалось. Занавеси были все еще задернуты, и солнечный свет не попадал в мрачные покои Вивиана. Эта красивая просторная комната показалась Шарлотте отвратительной, а стоящий в ней затхлый запах оскорблял ее обоняние. На огромной кровати с пологом, свисающим с четырех столбиков, лежал Вивиан. На нем была атласная ночная рубашка, золотистые волосы всклокочены, лицо опухло и приобрело нездоровый цвет, глаза покраснели. Он являл собой весьма отталкивающее зрелище. На прикроватном столике стоял наполовину опорожненный графин с вином. На красивых вышитых простынях виднелись винные пятна. Атласное стеганое пуховое одеяло тоже было забрызгано вином. Рядом на столике валялась стопка еще не разрезанных французских романов.

Молодой женщине показалось, что после спокойного разговора с Домиником в библиотеке, после этого радостного солнечного утра она неожиданно рухнула в преисподнюю. А Вивиан обернулся дьяволом, когда закричал на нее:

— Где вы были?

— Кормила ребенка, — спокойно ответила она.

— Пора отучать ее от груди, — произнес он. — Она занимает слишком много вашего времени. Вы все меньше и меньше уделяете внимания мне!

— Но, Вивиан, — потрясенная этими словами, проговорила она, — ухаживать за ребенком — мой материнский долг.

— Долг, долг! — перебил он ее. — Вы всегда были святошей! До чего же я несчастен! Раньше мне приходилось выслушивать панегирики моей воспетой в псалмах матушки, теперь я должен внимать моей набожной жене! Но так не будет продолжаться бесконечно, моя дорогая Шарлотта. Мне больше нравится, когда вы посговорчивее. — И он нагло усмехнулся.

Ее сердце снова сжалось. С отъездом гостей она поняла, что Вивиан задумал решительно положить конец новой жизни, которую, как ей мнилось, он собирался было начать вместе с ней.