Он не знал своей настоящей родословной, а только немного помнил о еще более нищенском существовании, чем то, которое вела Шарлотта в доме тетушки Джем. Он помнил отвратительную жизнь в благотворительной школе[34] и признался, что это были мучительные годы издевательств, вечного холода и даже голода. Но очень скоро он возвысился над остальными мальчиками, обладая незаурядной памятью и многочисленными талантами. К нему проявил большой интерес один из преподавателей (нечто похожее произошло и с образованием Шарлотты). Он выказывал блистательный ум и сноровку, что изумляло его учителей и в конце концов привлекло внимание маркиза Энгсби, который в то время являлся попечителем благотворительной школы. Маркиз, человек добрый, был настолько поражен силой интеллекта этого сироты, которого звали не иначе, как Дик Смит, что привез его к себе в имение Энгсби. Своих детей у них с женой не было. Леди Энгсби сразу же была очарована мальчиком с волосами цвета воронова крыла и печальными фиалковыми глазами и оставила его в замке. Там ему наняли преподавателя, и в возрасте пятнадцати лет он поступил в Чартерхаус[35].

Его имя сменили — он стал Доминик Ануин. «Доминик» — с латыни переводится как «воскресенье», а именно в воскресенье мальчик впервые переступил порог замка Энгсби. «Ануин» же была девичья фамилия маркизы и ее любимого брата, который скончался совсем молодым.

Доминик был счастлив, и ему не мешало собственное непонятное происхождение; в конце концов он был наследником самих Энгсби. В пятнадцать лет мальчик стал любящим братом маленькому Сесилу, который, в свою очередь, во всем подражал приемному брату и обожал его. Правда, незаурядным умом обладал Доминик, а Сесил же был довольно недалеким молодым человеком.

Позднее мальчики стали видеться друг с другом все реже и реже. Молодой граф Марчмонд все еще пребывал в приготовительной школе[36], в то время как Доминик уже окончил Оксфорд с дипломом первой степени по двум специальностям: классическим наукам и философии. Там он впервые серьезно заинтересовался политикой. Его приемные родители не зря им гордились.

Доминик, рассказывая свою историю Шарлотте, скромно умалчивал о своих незаурядных способностях и талантах. И завершил он свое повествование, сообщив Шарлотте, что сейчас наконец достиг своей цели, став членом Парламента.

— То есть добился исполнения всех земных желаний, — сухо добавил он. — Но иногда, временами, чувствую, что все это суета сует, а счастье и удовлетворенность находятся только в душе человека.

— О, как я согласна с этим! — воскликнула Шарлотта пылко. — Я тоже это для себя открыла.

— Вы еще так молоды, и должны быть до краев наполнены радостью жизни, — с улыбкой промолвил Доминик.

Она промолчала. И снова ему пришло в голову, что эта молоденькая женщина несчастна и боится Вивиана Чейса, который вполне заслуженно имеет репутацию распутника. Неужели она любит его? Пора бы уже разочароваться в нем.

Он попытался сказать как можно более весело и легко:

— О, золотая юность, золотая юность! Вы обладаете ею. Как бы мне хотелось тоже иметь ее.

— Но у вас есть жизненный опыт и мудрость, которым завидую я, — глубоко вздохнув, проговорила она.

— Я не стал бы завидовать жизненному опыту. В моем случае он весьма трагичен, — резко произнес он.

— Вы никогда не были женаты? — спросила она.

— Нет, я никогда не женюсь.

— Простите меня.

— За что, Боже мой?

— За то, что я коснулась предмета, очевидно, болезненного для вас.

Ее искренность, нежность и красота внезапно пробили защитный панцирь, сквозь который Доминик Ануин никому не позволял проникать уже много лет. Несколько минут он стоял, сложив руки за спиной, и пристально вглядывался в тихие воды расстилающегося перед ним озера. Его глаза переполнили мука и печаль.

— Когда мне было около тридцати, я собирался жениться, — тихо проговорил он. — Она… умерла.

Наделенная способностью сочувственно откликаться на страдания в любой их форме, Шарлотта прошептала:

— О, простите меня! Мне очень жаль.

Доминик повернулся к ней и продолжал:

— Я не говорил об этом ни с кем с тех пор, как это произошло, даже с моей любимой леди Энгсби, которую я считаю своей матерью. Но… но почему-то сейчас эта грустная история готова слететь с моих уст. Возможно, это происходит потому, что вы своею добродетелью напомнили мне ее. Ей тоже было всего семнадцать лет, она была очень красива и страстно любила книги. Даже ее голос отчасти был похожим на ваш. Когда я впервые услышал вас, то мог бы поклясться, что моя дорогая Доротея вновь ожила.

Шарлотта стояла молча, напряженно вслушиваясь в его слова. Спустя несколько секунд он продолжил свою историю.

Восемь лет назад он познакомился с Доротеей Палмерстон, дальней родственницей знаменитого политика[37]. Впервые Доминик влюбился. Прежде он никогда не растрачивал времени впустую — на симпатичных девушек. И когда влюбился, то — страстно, всем своим существом. Он говорил о Доротее как об «ангеле чистоты и доброты». Шарлотта почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Горькая мысль пронзила ее: «Он сравнивает меня с ней, но что бы он подумал, узнай, насколько далека я была от совершенства перед своим замужеством?»

Доротея ответила на любовь Доминика. После года помолвки они собирались пожениться. Ее родители были выдающимися людьми. Это время Энгсби жили в их лондонском особняке на Порчестер-Сквер. Доминик жил вместе с ними и был самым счастливым из всех смертных. Не только потому, что перед ним расстилалась великолепная карьера в Парламенте, но и оттого, что его невестой была самая красивая и умная девушка. Для них приготовили дом в Ричмонде, ибо Доротея чрезвычайно любила кататься верхом и Ричмонд-Парк был ее самым излюбленным местом.

Конец истории был очень грустным. В самый канун свадьбы Доротея отправилась со своими сестрами в Ричмонд-Парк. Ее лошадь испугалась чего-то, закусила удила и понесла. Доротея вылетела из седла, упала наземь, сломала позвоночник и тут же умерла.

— Ее похоронили в подвенечном платье, которое она должна была надеть для меня, — тихо проговорил Доминик. — В тот ужасный день похорон какая-то часть меня самого была похоронена вместе с моей любимой. Да, леди Чейс, жизнь продолжается, но я уже никогда не оправлюсь от этой беды.

Они подошли к террасе замка. Из огромных французских окон до них доносились веселые звуки кадрили. Они вернулись в праздничную атмосферу бальной залы. Короткая интерлюдия их близкого знакомства подходила к концу. Доминик чувствовал какое-то странное сожаление. Ведь он не смог утаить боль своего сердца, так долго скрываемую от всего мира, и теперь испытывал чувство привязанности к той, что вдохновила его на такое откровение.

Шарлотта же некоторое время стояла молча, глядя на него глазами, полными слез.

Доминик поспешно произнес:

— О проклятие! Я расстроил вас и испортил вам такой радостный вечер… как это недостойно с моей стороны!

— Нет, нет, вы оказали мне огромную честь, рассказав о Доротее. По-моему, это самая печальная история, которую я когда-либо слышала, но все равно… я рада, что вы поведали ее. И я никогда ее не забуду.

— Нет, нет, вы должны забыть, — проговорил он. — Ведь это случилось, так давно, а как я только что сказал — жизнь продолжается. Еще раз прошу простить меня за то, что я так расстроил ваше нежное сердце. Ведь я опечалил вас.

— Я уже была печальна, — проговорила она со вздохом. Эти слова она произнесла, кажется, из самой глубины сердца.

— Леди Чейс… — начал Доминик.

Но она уже ушла, почти убежала от него. Он смотрел вслед ее парчовому платью с кринолином, видел, как легкие кружева исчезают в толпе. О Шарлотте ему напоминали лишь легкий аромат духов и память о ее заплаканных глазах. Но больше всего его поразили слова: