— Не надо. Я хочу забыть его, — угрюмо сказала она.

— А вот это ложь, — улыбнулся он. — Тебе надо запомнить еще одно: нужно всегда быть честной в своих чувствах. Во что бы то ни стало всегда надо быть честной с самой собой. Только тогда можно управлять своим разумом так же, как и своим телом. Я тебя обучу этим вещам. Я — твой учитель. А ты — моя ученица. В этом доме ты не будешь рабой. У меня слуг более чем достаточно. Мне хочется учить тебя. Мне страшно наскучили развлечения и безумные удовольствия нашего времени и было бы интересно учить тебя и в то же время наблюдать, как ты расцветаешь с каждым днем, как ты с каждым днем созреваешь. Я передам тебе мое мировоззрение — из нашей короткой беседы я понял, что ты исключительно восприимчива. Этот дом станет и твоим домом, и твоей школой. Следующие несколько лет будут годами твоего воспитания… — Он замолчал и, прищурившись, пристально посмотрел на нее. Сейчас лицо сатира стало лицом аскета. Он продолжил: — Ты научишься в совершенстве говорить и писать по-английски, а также по-французски, по-немецки и по-итальянски. Ты научишься отлично разбираться в произведениях искусства, в музыке, живописи и поэзии — ты станешь их тонкой ценительницей и опытным критиком. Ты станешь величайшей леди на земле. И… — Он галантно наклонился и поцеловал кончики ее дрожащих пальцев. — И ты будешь всегда любима!

У Фауны перехватило дыхание.

— Я едва понимаю вас. Зачем вы станете все это делать для меня, сэр?

— Это моя прихоть. Но при одном условии. Если ты поклянешься мне, что будешь трудиться изо всех сил. Ведь ничего нельзя добиться, пока не отбросишь в сторону легкомыслие и не начнешь полностью отдавать себя учению.

Она провела ладонью по заплаканным глазам.

— Мне бы очень хотелось, сэр…

Он кивнул, а его мысли были уже полностью заняты грядущими планами. И он произнес:

— Не называй меня «сэр». Зови меня Люсьен. Мы не будем жить с тобой как рабыня и хозяин. Мы будем жить как… друзья.

Она озадаченно взглянула на него.

— Друзья?

Он окинул ее сардоническим взглядом холодных серых глаз.

— Ты, наверное, думаешь, что я затащу тебя к себе в постель? Но я этого не сделаю. Не стану обладать тобою, еще грустной и рыдающей, совсем недавно покинувшей объятия Гарри Роддни.

Ее щеки вспыхнули от стыда. Она уткнулась лицом в подушки, но почувствовала, как нежная рука маркиза ласково гладит ее волосы.

— А вот этого не надо. Я хочу искоренить в тебе еще одно — это ложное чувство стыда, дитя мое. Ты не совершила глупости, отдавшись Гарри Роддни, ведь ты думала, что он искренен с тобой. Осознание того, что тебя одурачили, — вот спасение от стыда. Находишь мои слова циничными? Да, я циник. А еще и дьявол, и те, кто знаком со мной, прозвали меня Сатиром. Но я не хочу, чтобы ты боялась меня. Никогда!

Тут она повернулась и посмотрела на него тем печально-меланхоличным взглядом, который производил на него столь сильное впечатление.

— Не думаю, что буду бояться вас, — сказала она. — А если вы станете учить меня таким удивительным вещам, то клянусь, что во мне вы найдете самую послушную и прилежную ученицу.

— Интересно, как мне вести себя с тобой… — задумчиво произнес он.

— Мне не нужны драгоценности, — вдруг простодушно сказала она.

Он от души рассмеялся.

— Значит, у тебя будут книги, а драгоценности все равно не снимай, потому что мне очень нравится видеть их на тебе.

— Как вам будет угодно, — проговорила она.

— Да, с этой минуты все пойдет так, как я хочу, — кивнул он. — Но мне важно знать, сколько нужно времени, чтобы исполнились твои желания? Я принимаюсь за твое обучение не без некоторого опасения. Ведь бывает иногда так, что ученик затмевает… даже обманывает своего учителя. Известно и такое. Но я поступлю по-своему… и этого не случится. Я… женюсь на тебе.

Фауна охнула.

— Сэр… милорд, вы, верно, разыгрываете меня?!

Он поднялся, отошел от нее и взглянул в окно на бушующее море.

— Нет, — сказал он, и его глаза сверкнули каким-то дьявольским блеском. — Когда ты достигнешь того интеллектуального уровня, которого я ожидаю от тебя, да еще вкупе с твоей красотой, ты вполне можешь стать второй маркизой де Шартелье.

Она произнесла испуганно:

— Но моя негритянская кровь…

— Забудем о ней, дорогая. Я запрещаю тебе говорить на эту тему, ибо вижу, что она сильно огорчает тебя, завладевая твоими мыслями. А я получу огромное удовлетворение, введя тебя в общество. Я познакомлю тебя с высшим светом и буду наблюдать за теми, кто в свое время несправедливо обходился с тобой. О, с какой радостью я посмотрю, как эти люди, расталкивая друг друга, будут стараться познакомиться с тобой или мечтать о том, чтобы быть представленными тебе! Тебе, супруге Люсьена де Шартелье!

Фауна не произносила ни слова. Перспектива, открывающаяся перед ней, была слишком фантастической и непостижимой. Расстояние, разделявшее настоящее и будущее, было столь велико, что она даже в мыслях не смогла бы одолеть его. Она по-прежнему лежала на диване с бешено колотящимся от волнения сердцем, чувствуя, как мурашки бегают по ее телу от внезапно нахлынувшей радости. Наверное, этот странный французский маркиз безумец, однако такого рода безумие она могла только приветствовать. Она даже вообразить себе не могла ничего чудеснее, чем жить здесь, в этом удивительном огромном доме в качестве его ученицы и учиться всему, чему он собирался научить ее; позволить ему вылепить ее по образцу, созданному его фантазией. Она еще не знала, был ли маркиз добр или зол, однако сердцем чувствовала, что может довериться ему во всем. Впервые в жизни она ощутила свою красоту скорее как ценное качество, нежели как источник опасности. И внезапно ощущение благополучия, заново обретенной надежды вкупе с жаждой жизни охватило ее, умиротворяя мятежный дух. А перспектива наконец перестать быть невольницей и приобрести более высокое положение, душевное спокойствие и прекрасную жизнь, на которую намекнул ей маркиз… Она почти смеялась. Да это просто невозможно! Этого не будет никогда! Она тронула нитку бус, украшавших ее шею, с болью в душе вспомнила о жемчуге, подаренном ей Гарри, оставленном ею в том доме, где разбились ее мечты и надежды.

Люсьен остановился подле девушки. Он пристально изучал выражение ее лица. Начинающий уже понимать чувства Фауны, он нежно погладил ее руку и жестко сказал:

— Я запрещаю тебе думать о Гарри Роддни. Мне говорили, что ты поешь. Сейчас я сяду за клавикорды, начну играть, а ты позволь-ка мне услышать твой голос.

— Да, сэр, — сглотнув слюну, прошептала девушка.

— Зови меня Люсьен.

Он сердито поджал губы и, сложив ладони вместе, рассматривал ее холодным проницательным взглядом.

— Нет, — задумчиво произнес наконец маркиз. — Имя Фауна тебе не подходит. Впредь с теперешней минуты ты будешь называться Еленой. Ты когда-нибудь слышала о Елене Троянской, дитя мое?

Она отрицательно покачала головой.

— Значит, ты должна будешь узнать о ней, — сказал он. — Мы будем изучать с тобой историю Греции. — И маркиз улыбнулся.

— А кто… кто это — Елена Троянская? — шепотом спросила она.

— Королева красоты… богиня. Мужчины воевали за обладание ею и тысячами гибли. Парис одарил ее золотым яблоком, как царицу всех красавиц. По-гречески имя «Елена» означает факел[37]. «Она двигается, как богиня, и выглядит, как королева», — писал Гомер. Это имя вышло из греческого корня, из которого вытекают слова Селена, означающее «луна», и Гелиос, что значит «солнце». У тебя тело этой лунной богини. И жаль, что у тебя черные волосы, ибо…

— Но это не так, — возразила Фауна неожиданно для самой себя. — Мои волосы перекрашены, чтобы люди, которые разыскивают меня по всему Лондону, не узнали. О, уверяю вас, они отнюдь не черные! Мои волосы цвета Солнца.

Из уст маркиза вырвался радостный возглас, глаза его заблестели. Он нагнулся, взял увеличительное стекло и стал внимательно рассматривать корни волос девушки. И увидел золотисто-рыжее сверкание, исходящее от них.