Но проект Раймунда не соответствовал планам самого короля, который прежде всего был паломником, жаждавшим сначала отправиться в Иерусалим ради выполнения данного обета. Тогда разочарованный Раймунд сменил тактику и использовал Алиенору скорее как средство для своей мести, нежели давления:
«Князь, вынужденный отказаться от своих чаяний, видя, что он не сможет чего-либо добиться, внезапно поменял образ действий и, проклиная путешествие короля, начал открыто расставлять ему ловушки и ополчился против него»[653].
Хронологическая последовательность, в которой излагает события Гильом Тирский, не позволяет нам в полной мере уяснить, ради чего Раймунд решил открыто восстать против короля, намереваясь даже сразиться с ним в бою и похитить Алиенору. Однако Гильом Тирский приписывает ему именно такое намерение, упоминая о настоящем заговоре против короля, к которому Раймунд, не добившись поддержки своего проекта, привлек и Алиенору. В таком ракурсе племянница становится пешкой в руках своего дяди, использующего ее с двойной целью. С ее помощью правитель Антиохии надеялся убедить короля поставить его войска на себе на службу. Это ему не удалось, и тогда он решил отомстить королю, выбрав орудием своей мести Алиенору. Только тогда, объяснив поведение Алиеноры, Гильом Тирский выносит ей суровый приговор: действительно, королева оказалась полностью причастной к попытке собственного похищения.
«Он решил также похитить — насильно или путем тайной интриги — супругу короля, легкомысленную женщину, согласившуюся с его замыслом».
Сопричастность королевы вероломной затее своего дяди Гильом Тирский объясняет безнравственным поведением Алиеноры, приравненным к прелюбодеянию. По его мнению, грех королевы, по всей видимости, является следствием ее легкомысленного нрава, что видно из ее поведения во время остановки в Антиохии:
«Это была, как мы уже говорили, неосмотрительная женщина [mulier imprudens], что явственно следует из ее прошлого и последующего поведения. Презрев королевское достоинство, она пренебрегла брачным законом и забыла о своем долге верности по отношению к супругу»[654].
Гильом, как видно, почти не вдается в подробности, касающиеся самого инцидента. «Грех» Алиеноры для него очевиден. Он приобретает двойную значимость: в плане политическом и общественном Алиенора посягает на королевское достоинство, выступив против власти короля и готовя против него заговор. В личном плане она ущемляет честь своего супруга и достоинство брака, нарушая его законы и совершив прелюбодеяние, которое в данном случае подразумевается, но не заявлено открыто. Гильом Тирский не уточняет даже, кто был «партнером» Алиеноры. Эта неясность послужила источником позднейших слухов, превративших королеву в любовницу сарацина, а затем, позднее, в любовницу самого Саладина.
Гильом Тирский видит причины вероломства Алиеноры в ее темпераменте, подчеркивая, что ее ошибка не была единичной. Королева, говорит он, давала повод убедиться в ее ветреном нраве задолго до этого инцидента. К сожалению, мы не знаем, на что в данном случае намекал хронист. Позднее эту лакуну заполнила легенда, описав любовные похождения Алиеноры со своим дядей в молодости (и даже в детстве!). Гильом также подчеркивает, что она продолжала изменять мужу и после Антиохии. На сей раз, вероятно, он намекает на слухи, которые к тому времени (в период 1170–1184 гг.) уже обрели силу: слухи о том, что королева еще до брака с Генрихом II стала любовницей Жоффруа Красивого. Расплывчатое обвинение Гильома, скорее всего, породило множество разных интерпретаций, которые жадно впитывала в себя «темная легенда» об Алиеноре.
Какие выводы можно сделать из рассказа Гильома Тирского? Он обвиняет Алиенору в авантюре, выходящей за рамки супружеской верности; королева затеяла ее в Антиохии вместе с партнером, чьего имени автор не называет, но, по всей вероятности, им был ее дядя Раймунд. В то время, когда Гильом работал над своим произведением, о неверности королевы уже знали и охотно принимали на веру, а потому автор, бесспорно, ничего не придумывал, приписывая вероломство чувственному темпераменту Алиеноры, который она проявила при других обстоятельствах. Но, в отличие от Иоанна Солсберийского, он ставит во главу угла общественное и политическое значение этого предательства. Его инициатором является Раймунд Антиохийский; раздосадованный тем, что его план был отклонен королем, этот правитель всеми способами пытался отомстить королю. Алиеноре же не придается особого значения — это своего рода марионетка, покорная своему либидо, управляемая своим дядей, который использует ее в зависимости от своих политических интересов. Того же мнения придерживается сегодня и Жорж Дюби, видя в Алиеноре скорее жертву, нежели хозяйку собственной судьбы. Для него Раймунд, единственный оставшийся в живых мужчина в роду Алиеноры, удерживал ее в своей «отцовской власти» и побуждал расторгнуть брак с Людовиком в силу их кровного родства, чтобы впоследствии вновь выдать ее замуж, следуя уже своим собственным интересам. Таким образом, он превратил свою племянницу в игрушку — если не в сексуальную, то, по крайней мере, в политическую[655]. У Гильома Тирского психологическая и чувственная подоплека инцидента остается в тени. В отличие от Иоанна Солсберийского, он даже не упоминает о личной инициативе королевы расстаться с супругом или о ее требовании аннулировать их брак. Раскрыв заговор Раймунда, король расстраивает его планы, тайком, бесславно покидая Антиохию:
«Король, открыв этот заговор и желая предупредить его последствия, посвятил свои силы спасению собственной персоны. Он согласился с мнением своих знатных сеньоров и, ускорив свой отъезд, тайно покинул Антиохию вместе со всеми приближенными. Таким образом, положение дел полностью изменилось: исход путешествия ничем не напоминал его начало, и тот, кого встретили с величайшей честью по прибытии, теперь бесславно удалялся»[656].
Впоследствии, добавляет хронист, французский король вернулся в свое королевство, но, будучи не в силах забыть оскорбление, нанесенное ему женой во время крестового похода, он развелся с ней, используя аргумент кровного родства; вскоре Алиенора вышла замуж за Генриха II.
Политическая тональность, в которой выдержаны этот инцидент и тайный сговор Раймунда и Алиеноры, не вызывает у читателей сомнения, как и акцент, сделанный на ведущей роли мужчины Раймунда, но не женщины Алиеноры, оказавшейся на положении подчиненного, управляемого, покоренного существа[657]. Но автор не упускает из виду и частного, чувственного и даже сексуального характера этого сговора. Этот аспект, так сказать, необходим для претворения в жизнь мести Раймунда, ставшей стержнем повествования, хотя и не слишком правдоподобной: без этого аспекта, как и без пособничества Алиеноры, ее дядя не сумел бы осуществить свой коварный план. Хронист, не колеблясь, заявляет о прелюбодеянии королевы, совершенном в Антиохии, — прелюбодеянии, которое в эпоху Гильома было известно всем и расценивалось всеми как естественное следствие ее темперамента. Короче, по мнению Гильома Тирского, Раймунд постоянно манипулировал несчастной Алиенорой, чтобы сначала реализовать свои политические замыслы, а затем отомстить королю. Алиенора причастна к заговору в силу своего легкомысленного нрава (imprudens). Таково политическое — и отчасти «мачистское» — видение этого происшествия, соответствующее мнению о женщинах, которого придерживались церковнослужители этой эпохи.
Порой говорили, что Гильом Тирский ненавидел Алиенору, а потому воспользовался ее опалой и пленением после 1174 г., чтобы очернить ее память и угодить тем самым Генриху II. Но он, вероятно, не дерзнул бы даже помыслить обвинить королеву в неверности, если бы поведение Алиеноры в Антиохии уже долгое время не считалось предосудительным[658]. Согласно Д. Д. Р. Оуэну, у Гильома в его далекой Палестине не было нужды проявлять чрезмерную осмотрительность, что приходилось делать другим авторам; он мог позволить себе опасные высказывания без особого на то риска. Но, добавляет исследователь, когда Алиенора, уже будучи в немилости и под надзором, проезжала через Тир, следуя из Антиохии в Иерусалим, Гильом был еще слишком молод (приблизительно восемнадцать лет), а потому нет ничего удивительного в том, что он считал вину королевы доказанной, тем более, если он, как полагают, писал свою историю для французской аудитории[659]. Такой аргумент кажется мне вдвойне рискованным. Ибо в то время, когда Гильом составлял свою хронику, нельзя было быть абсолютно уверенным в том, что попытка очернить Алиенору, восставшую против Генриха II, заклятого врага французского двора, бесспорно, поддерживавшего мятеж королевы и ее сыновей, непременно обрадует капетингское окружение. Мне кажется, нет никакого сомнения в том, что в эпоху Гильома супружеская измена Алиеноры была, так сказать, общеизвестным фактом, пусть даже автор хроники предпочел настаивать на политическом аспекте этой неверности, говоря о влиянии инцидента в Антиохии на будущее крестового похода и латинских государств Ближнего Востока. Причем интересно, что Гильом, вслед за многими историками крестового похода, приписывал неудачи экспедиции инциденту, возникшему из-за Раймунда, даже несмотря на то, что король не поддержал планы кампании антиохийского князя, что, как кажется, acontrario, говорит об их уместности.
